Нора Робертс. "Рожденная в грехе"

Тогда Шаннон обуял ужас. Она схватила мать за плечи, затрясла ее - какая уже там была осторожность! - кричала, молила. Внезапно случился приступ истерии - оцепенение, ступор - благо, ненадолго. Следом - отчаянный вызов скорой, спешная транспортировка в больницу, и долгое томительное ожидание.

Но вот уже и нечего ждать. Аманда умерла, не выходя из комы. Теперь она будет жить вечно, так сказал священник. И все, как один, говорили о милости божьей: и доктор, и медицинские сестры, - проявили необыкновенную чуткость. Друзья, соседи, - и те звонили и говорили о милости божьей. Аманде не пришлось страдать и терпеть боль в последние сорок восемь часов. Когда тело и мозг отключились, она просто спала.

Только живые должны страдать, - думала Шаннон, - тащить на себе груз вины и горьких сожалений, решать головоломки.

– Теперь они с Колином вместе, - тихо произнес кто-то рядом.

Она очнулась и увидела, что все закончилось. Люди вереницей подходили к ней. И снова - слова скорби, сострадания и сожаления, - те же, что звучали в ритуальном зале.

Многие, конечно, сейчас вернутся в дом. "Хорошо, что удалось все как следует подготовить, учесть важные в таких случаях детали", - машинально кивая головой и принимая соболезнования, думала Шаннон.

Все вопросы, связанные с похоронами, решались аккуратно и без суеты. Мать не хотела пышных похорон, и, зная об этом, Шаннон постаралась исполнить ее последнюю волю: простой гроб, цветы и музыка - как положено, - скромная католическая церемония.

И, конечно, поминки. Пришлось заказывать обслуживание, и, хотя чувствовала Шаннон себя при этом жутко неудобно, - готовить на всех, кто придет помянуть, не было ни времени, ни душевных или физических сил.

Но вот, наконец, она осталась одна. Какое-то время еще не могла даже думать, что и зачем теперь делать. И не спешили на помощь ни слезы, ни молитвы. Шаннон робко прикоснулась к гробу, но ощутила только жар от прогретой солнцем древесины. В воздухе застыл терпкий запах роз.

– Мне очень жаль, - прошептала Шаннон.
– Совсем по-другому надо было нам разговаривать в последний раз. Но, как - я не знаю, да и не могу уже ничего изменить. Я даже не знаю, как мне теперь сказать вам обоим "прощай".

Она перевела взгляд на могилу слева:

" Колин Алан Бодин, любим ый супруг и от ец " .

Даже последние слова, высеченные на камне, - и те оказались ложью, - подумала несчастная Шаннон. Стоя над могилами двух дорогих людей, которых любила всю свою жизнь, она хотела только одного: забыть ужасную правду.

И столь упрямое и эгоистичное желание возникло из чувства вины, которое отныне будет преследовать ее всегда.

Она повернулась и пошла к машине.

Казалось, прошла, целая вечность, прежде чем дом покинула толпа, и снова наступила тишина. Здесь сегодня побывали все, кто любил Аманду, - друзей у нее было много. Но вот, наконец, Шаннон со всеми попрощалась, всех поблагодарила, выслушала последние соболезнования и, наконец-то, - закрыла двери и осталась одна.

Изнемогая от усталости, побрела в кабинет отца. За одиннадцать месяцев с момента его внезапной смерти, здесь мало что изменилось.

Да, на большом старом столе уже не было привычного вороха бумаг, но компьютер, модем, факс и другие вещи, незаменимые в работе брокера и финансового советника, остались на прежних местах. Он ласково называл их игрушками, и Аманда не посмела избавиться от них, равно как она выкинула костюмы, туфли и бестолковые галстуки.

Нетронутыми стояли и книги на полках: налоговое планирование, наследственное планирование, бухгалтерское дело.

Обессилев, Шаннон опустилась в большое кожаное кресло, которое пять лет назад сама подарила ему на День отца. Ему понравилось, - вспомнила она, проводя рукой по гладкой бордовой коже. "Такое большое, что выдержит и коня",- сказал он тогда, засмеялся и усадил ее к себе на колени.

Шаннон хотелось убедить себя в том, что она ощущает присутствие отца. Но, увы!
– не чувствовала ничего. И только тогда, - ни во время траурной мессы, ни на кладбище, но в этот момент, - поняла, что осталась одна. Совершенно одна.

"Ни на что не хватило времени, как жаль, - подумала она уныло.
– Знать бы раньше..."

Что именно Шаннон имела в виду, - болезнь матери или правду о себе, - вряд ли сама понимала сейчас. "Узнала бы раньше, - мысленно продолжала она, размышляя о болезни, - можно было бы испробовать другие меры: нетрадиционную медицину, витаминные концентраты". Шаннон искренне полагала, что простые средства, о которых она вычитала в книжках по гомеопатии, могли помочь. Вот только время для того, чтобы воспользоваться ими, было упущено: те несколько недель, что пророчили доктора - слишком малый срок для подобной терапии. А ведь мать могла бы рассказать все раньше. Но она скрывала болезнь, равно как скрывала все остальное. "Трудно было поделиться с родной дочерью", - думала Шаннон; горечь и обида вступили в схватку со скорбью.

Но печальнее всего было думать о том, что перед смертью мать услышала такие гневные и презрительные слова, взять которые обратно нельзя будет уже никогда.

Шаннон сжала кулаки, будто собралась дать отпор невидимому врагу. Поднялась с кресла и направилась к выходу. Нужно время, черт возьми, для того, чтобы постараться понять или хотя бы свыкнуться с тем, что произошло. Нужно время.

И тут слезы настигли ее. Вся горечь и безнадежность, что была в душе, вырвалась наружу. Шаннон ненавидела себя, сожалея о том, что мать не умерла прежде, чем рассказала правду.

Но вот слезы иссякли, и навалилась дремота. Машинально поднявшись по ступеням, Шаннон умыла пылающее лицо прохладной водой и, не раздеваясь, рухнула на постель.

"Дом придется продать, - подумала она. И мебель. Еще надо разобрать бумаги".

Она не сказала матери, что любит ее.

Вконец обессилев от тягостных раздумий, Шаннон все-таки уснула.

Дневной сон редко шел ей на пользу. Разве что во время болезни. Но всякий раз, проснувшись, она чувствовала себя разбитой. Так и теперь. Прошло минут сорок, - затуманенным взором посмотрела она на часы, с трудом отрывая от постели занемевшее тело. В доме стояла тишина.

"Сейчас сварю кофе, - сказала себе Шаннон, - и подумаю, как поступить с имуществом, и что делать с домом, - здесь так всем было хорошо".

Не успела она спуститься с лестницы, как раздался звонок в дверь. "О Господи! Кого там еще принесло? Жалостливые соседи пришли проявить участие? Только этого мне не хватало!"

У двери стоял незнакомец - среднего роста мужчина в темном костюме, с конвертом за пазухой. Волосы тронуты сединой, взгляд острый и проницательный. Он так пристально разглядывал Шаннон, что ей стало не по себе.