Носители искры

– Да, хозяин.

– Отлично, - одобрил я.
– Значит так, Лена, говорю тебе ещё раз: мне плевать, в какое время вы тут все питаетесь, потому что лично я голоден прямо сейчас. Веди меня в столовую!

– Ладно, - кивнула она и, повернувшись, зашагала через холл к лестнице.

Ещё бы! Куда б она делась? Я мог ничего ей не объяснять и даже вообще не разговаривать, но это казалось мне слишком скучным. Улыбнувшись, я ослабил давление на её околист и двинулся следом.

По дороге в столовую Лена, по моей просьбе, рассказывала, что где в монастыре расположено и как распределяются обязанности.

– А вот тут у нас прощальная. Когда мониск умирает, его привозят сюда.

– И когда они умирают?

– Когда заканчиваются зародыши. У Двадцать-шестой есть мон номер тринадцать, который не может сам даже жевать, я видела, как она вчера ему кашу в горло проталкивала, так он еле глотал - у него, наверное, зародышей не больше одного осталось, или вообще уже нет - не сегодня завтра закостенеет.

– Закостенеет? Интересно...

Я потянулся по цепочке контактов к околисту няньки, а от неё - к мону номер тринадцать. Ого! Такое я видел впервые. Околист старого мониска оказался поистине удивительным образованием, размеры которого, равно как и глубина проникновения в человеческий организм просто поражали! Он практически заменил собой мозг и ветвился по всему телу, обвивая, казалось, каждое нервное окончание.

– Зародышей не осталось, - сказал я Лене.
– И да, теперь я понял, что ты имела в виду. Этот мон вряд ли завтра встанет с кровати.

– Значит, его положат на каталку и привезут сюда, в прощальную, - ответила девочка, отворяя дверь комнаты, где всё было задрапировано белыми и нежно-голубыми лёгкими тканями: тюлем, кисеёй, кружевом.

– А тряпки тут зачем?

– Это не тряпки, а как бы облака и небеса, через которые души уходят воссоединяться с Богом. А вот здесь, - она прошла в торец комнаты и показала на большую откидную дверцу в стене, - ниша для усопших монисков.

– То есть вы сюда их тела, что ли, закладываете?
– я подошёл к Лене и открыл дверцу - за ней обнаружился широкий тёмный зев.

– Да, хозяин.

– И куда ведёт эта дыра?

– В приёмник.

Я отыскал в памяти Лены ответственную за этот приёмник няньку, и увидел, что из приёмника тела закостеневших монисков поступают в большой агрегат, который их... нет, не сжигает и не растворяет... он их перерабатывает! Один за другим я опрашивал околисты нянек, ответственных за разные стадии процесса, с любопытством открывая для себя секреты безостаточной утилизации мёртвых монисков, и когда цепочка контактов привела меня к конечному продукту, замер, восхищённый красотой и изяществом всей задумки.

Конечный продукт загружался в спецкомбайн, производивший питание для всех жителей монастыря: кашу, которую няньки каждый день закладывали в рот монискам, уже разучившимся есть самостоятельно; блюда, которые подавали тем, кто только начал выращивать околисты; а также еду для самих нянек. В работе спецкомбайна, как в других перерабатывающих агрегатах не было ничего сложного: перемешивание в разных пропорциях, нагрев, добавка специй и ароматических веществ. Главный секрет заключался в самом веществе околистов, разраставшихся к концу жизни мониска до чудовищных размеров, заменяя большую часть тела. Именно это вещество и воздействовало на организмы живущих в монастыре, заставляя их проходить весь цикл преобразования в мониска. Для этого девочкам надо было просто регулярно употреблять околисты в пищу. Вот почему в агрегатах и спецкомбайне не было никакой электроники, только механическая переработка, и все эти монастырские машины могли работать, не ломаясь, десятилетиями, а если вдруг что-то выходило из строя, то заменить одну деталь на другую не составляло труда. На складе имелись все запасные детали - их производили на заводах области и заранее привозили в монастырь по требованию няньки, следившей за полнотой комплекта.

И с сырьём для спецкомбайнов тоже проблем никогда не было...

Монисков кормили монисками! Я расхохотался, захлопнув дверцу приёмника тел, и Лена, вздрогнув, стала с силой выталкивать меня из прощальной. Понимая, насколько неуместным выглядит здесь моё веселье, я не сопротивлялся и даже пытался зажимать себе руками рот, но хохот всё равно рвался наружу. Круговорот монисков в природе - это было так просто и так гениально! Я смеялся до слёз.

В столовую после этого идти, само собой, расхотелось, так что я велел нянькам заказать мне еду из города и в результате обед получил только поздним вечером.

* * *

Натрескавшись так, что раздулся живот, я завалился в отведённой мне комнате и, едва коснувшись подушки, уснул.

Ночью мне снился дом, в окнах которого горел свет и мелькали две тени. "Кто же там ходит?!" Я пытался рассмотреть, но не мог: что-то не давало мне подойти ближе, что-то заставляло оставаться на месте. Я снова и снова упрямо тянулся вперёд, и вдруг небеса разверзлись, и в дом ударила молния. Меня отбросило взрывной волной назад, я упал спиной на что-то мягкое, перевернулся и увидел, что лежу на самом себе, только мёртвом. Близнец! "Ты - мой близнец!" - закричал я и проснулся.

– Лена! Тридцать-девятая, где ты, чёрт тебя дери?
– дёрнул я её околист.

– Я здесь, хозяин, - сказала, заходя в комнату, Лена.

– Твоего пятого мона нашли?
– спросил я, отдышавшись после кошмара.

– Да. Уже привезли, он в прощальной комнате. Сейчас туда несут ещё и околисты погибших людей.

– Зачем?

– Пятый мон погиб раньше положенного срока, поэтому нужны околисты, чтобы душа ушла на небо правильно, - вздохнув, пояснила Лена.

– Чего?
– не понял я и потянулся к няньке, заведующей приёмником.
– А-а, ясно.

Оказалось, машина по весу определяет, достаточно ли в теле нужной ткани, и если нет, загорается сигнал-требование добавить ещё околистов, чтобы концентрация действующего вещества всегда получалась одной и той же.

– Пусть пока не загружают его в приёмник, - распорядился я и, одевшись, поспешил в прощальную.

Там я подошёл к покойнику и откинул простыню. Глаза мёртвого мониска были закрыты, вытянутое лицо с тонкой, почти безгубой, щелью рта выглядело спокойным. Я долго смотрел на него, потом сдёрнул простыню, обнажая всё тело мертвеца: в груди, прямо напротив сердца, темнело пулевое отверстие. Значит, близнец вовсе не задохнулся, его застрелили! Я вспомнил нацеленный на меня пистолет и то, как велел окли бросить оружие на пол и упасть на колени. Где он? Где тот человек, что целился в меня?

Я начал поиск с няньки, которая общалась с теми, кто привёз меня в монастырь, потом через них - к другим окли, оставшимся в бункере. Цепочка контактов раскручивалась и ветвилась, я быстро и методично отсекал тупиковые пути, двигаясь всё дальше и дальше, от околиста к околисту, пока не обнаружил того, кто в меня целился.

Окли, которому я заглянул в память, воспринимал место происшествия как пристанище бесов. Это был бункер, который обнаружили, когда искали пропавшую в тех краях экспедицию биологов. Бункер взяли штурмом, с большими потерями, потому что бесы дрались отчаянно, до последней капли крови, хотя силы были явно неравны...

Нас с близнецом - да почему же, чёрт меня раздери, всё-таки "близнец?!" - обнаружили в одной из научных лабораторий, но что за исследования там проводились, окли не знал. Кто я - он не имел ни малейшего понятия и задумываться об этом не собирался, радуясь, что случайно убитого им мониска списали на потери во время операции по захвату бесовского логова. Окли вообще о лишнем не задумывались, предпочитая выполнять то, к чему в своё время выявил способности околист. Их жизнь была легка, понятна и прекрасна во всех проявлениях. Чего совсем нельзя было сказать обо мне. Потому что, несмотря на гудящую во мне силу, способную управлять чужими околистами, чувствовал я себя просто отвратительно!