Носители искры

– Нет, не скажу.

Дальше мы почти всю дорогу шли молча: казалось, Ленка ждала от меня чего-то, но я совсем не был расположен выдавливать из себя приятные ей слова. В конце концов, когда мы уже шагали по научному крылу, она всё же не выдержала:

– Нет, ну даже если тебе плевать на наши отношения, то ты об "Оплоте" подумай: на хрена нам мониск?! Их и так в монастыре до чёрта!

– Хватит, Ленк!
– взмолился я, толкая дверь пятой лаборатории.

– Ну, хватит так хватит!
– она, похоже, обиделась и развернулась, чтобы уйти, но я не пустил, удержав за руку.

– Прости, Ленк, просто... ну чего ты ломишься в открытую дверь?

– Привет, проходите!
– Пальченко кивнул Ленке и пожал мне руку.

– Стёпа, тебе сюда, - он показал на койку, рядом с которой стояло кресло и громоздилось разнообразное оборудование.

– А почему тут две капельницы?
– удивился я.

– Вторая - питательная, - объяснил искровед.
– Вдруг это займёт больше суток, будем тогда кормить тебя внутривенно, чтобы силы организма поддерживать. Сколько бы процедура не длилась, прерывать её нельзя, ну, разумеется, если не возникнет угроза для жизни!

– А что будет, если прервать?
– спросила Ленка.

– Полагаю, он вернётся к исходному состоянию, но что ещё хуже, есть вероятность, что, когда попробуем повторить, сыворотка на околист больше не подействует.

– Почему?

– Переборов уже введённое вещество, околист станет к нему нечувствителен. Получится как бы прививка от сыворотки.

– У околиста выработается иммунитет?
– удивилась Ленка.

– Типа того, - кивнул ей Пальченко и повернулся ко мне: - Давай, Стёпа, ложись.

– Я буду в сознании?
– спросил я, вытягиваясь на койке.

– Нет, - ответил искровед.
– Сыворотка обладает седативным эффектом, так что тебе придётся целиком на меня положиться. Ты будешь спать, а я следить, как идёт процесс, и корректировать скорость ввода препарата.

– Я могу остаться здесь и наблюдать, - сказала Ленка.

– Не стоит, милая, - ласково сказал я, гладя её по волосам.
– Это может длиться сутки и даже более, я буду спать и твоей поддержки всё равно не увижу.
– Я взглянул на Пальченко, он втихаря от Ленки подавал мне знаки одобрения.
– Зря только изведёшься и кучу времени потеряешь...

– Ладно, я поняла!
– Ленка встала.
– Не хотите, чтобы я тут под ногами путалась, так и скажите, нечего рожи за моей спиной корчить, - она упёрлась в Пальченко таким взглядом, что тот вспотел.
– Ты - хороший врач, Егор, но, если со Стёпкой что случится, тебе от меня не спрятаться!

– Я ещё в прошлый раз говорил твоему драгоценному Степану, - не выдержал искровед, - что он должен...

– Ну всё, прекратите!
– резко перебил я его - вот не хватало мне только скандала, почему мы скрыли от Ленки выводы, сделанные Пальченко ещё до того, как я вытянул четыре околиста!
– Пожалуйста, Ленка! Не надо пререкаться и портить мне настрой перед процедурой.
– Я схватил её за руку и, притянув к себе, звонко чмокнул в щёку.
– Со мной всё будет нормально!

– Надеюсь, - вздохнула Ленка и, поцеловав меня, вышла из лаборатории.

* * *

Мне снилась буря. Ветер рвал одежду, не давая и шагу ступить, в лицо били резкие, ледяные порывы, слепили молнии и оглушал гром. Впереди, за завесой дождя, виделся дом, где, я знал, меня ждали Ленка с Серёжей. Я боролся с разбушевавшейся стихией, пытаясь добраться до дома, но продвигался ужасающе медленно, и не только из-за ливня и встречного ветра. К моему поясу была привязана верёвка, второй конец которой обвивался вокруг талии близнеца - он буксовал метрах в десяти позади. Землю под ним развезло в кашу, и близнец глубоко увяз в грязи, не в силах вытащить ноги, а, когда я рывками волок его за собой, взрывал ботинками глиняную жижу, словно плугом.

Близнец кричал, простирая ко мне руки, я не слышал слов, но знал: он просит меня вернуться и выкопать его из грязи. Сделать этого я не мог: боялся, что стоит только повернуться спиной к ветру, как он поднимет меня в воздух и понёсёт в противоположном дому направлении. Поэтому я продолжал буйволом переть вперёд, чувствуя, как от каждого моего рывка верёвка между нами натягивается. В какой-то момент мне вдруг показалось, что она лопнула. Задохнувшись от испуга, я завёл руку за спину и, ухватив верёвку, дёрнул на себя. Она мгновенно натянулась струной: близнец был всё так же ко мне привязан, но вместо облегчения я вдруг почувствовал сожаление.

Отпустив верёвку, я оглянулся: близнец продолжал тянуть ко мне руки и звать. Ветер уносил его крики прочь, и мне это нравилось: я не хотел слышать его слов, не хотел видеть лица и, отвернувшись, посмотрел вперёд. Уже стемнело, и в доме зажёгся свет. В окне я различил два силуэта: маленький и побольше. Я сделал к ним шаг, но остался на месте: близнец камнем упирался в землю, не давая сдвинуться с места. Что же это он такой тяжёлый?!
– разозлился я. И почему увяз? Я посмотрел вниз - земля была мокрой, мои ноги скользили и чавкали по грязи, но их не засасывало. Как же он-то умудрился? Специально, что ли, он это делает?!
– всё больше разъярялся я. Чего добивается?!

Захотелось обернуться, но я подавил порыв, глядя на тёмные силуэты в ярко горящем окне: они смотрели на меня, теперь я это понял. Силуэт побольше поднял руки над головой, и я заметил натянутый между ними шнурок. Кулаки резко дёрнулись, и шнурок исчез, а потом, когда руки разошлись в стороны и силуэт сделался похожим на крест, я увидел, что из кулаков свисает два отдельных куска шнура.

Верёвка! Я опустил глаза, разглядывая петлю вокруг своего пояса. А если её не будет? Мысль отцепиться от близнеца обжигала страхом и холодом, но я не торопился от неё избавиться. Демонстрация, проделанная силуэтом в окне, заставила меня по-другому смотреть на вещи, и спустя некоторое время я осознал, что уже могу думать о потере близнеца без содрогания. Я провёл по верёвке: разорвать её, конечно, не получится, а вот развязать... рука скользнула за спину и - есть! Вот он - большой, сложный, затянутый сотней диких рывков узел! Я завёл за спину вторую руку и принялся теребить верёвку.

Руки уже занемели, а я всё возился с узлом, гоня от себя желание оглянуться, - боялся, что не выдержу мольбы близнеца - почуяв неладное, он принялся мешать мне, дёргая за верёвку. Но я не сдавался и, несомненно, добился бы своего, если бы небеса вдруг не расколола огромная, ослепительно яркая молния. Извиваясь толстым белым жгутом, разряд прошил воздух и ударил острым жалом прямо в дом.

Кажется, я закричал, но не услышал себя из-за страшного грома, и последнее, что увидел, это как дом взорвался, скрывшись в языках пламени, а потом меня с чудовищной силой отбросило назад, так что я врезался в близнеца, ударившись затылком прямо об его лоб. В голове раздался адский звон, всё вокруг закружилось, размешивая жёлто-красный огонь в чёрноте ночи, и я полетел куда-то, кувыркаясь во всех мыслимых и немыслимых направлениях.

* * *

– Да очнись же ты!
– слышалось сквозь гул в голове.
– Давай же, Степан, чёрт тебя раздери, очнись!

Я открыл глаза и увидел Пальченко.

– О Господи, слава тебе!
– тяжело прошептал искровед, вытирая пот со лба.
– Жить, значит, будешь.

"Что-то не так!" - хотел сказать я, но не смог выдавить не слова.

– Не можешь говорить?
– догадался Егор, сажая меня на койке и удерживая от падения назад.
– Это не удивительно. Твой мозг в шоке, и хорошо, если ты вообще соображаешь. А ты соображаешь?
– засомневался он, вглядываясь мне в глаза.