Новая жизнь

Он взял доску, приложил к голени, обмотал верёвкой — туго, но не пережимая. Марьяна дышала тяжело, но уже не кричала. Аглая погладила её по волосам, что-то напевая. Артём вытер пот со лба рукавом. В горле пересохло.

— Бинты, — сказал он, протянув руку. Аглая подала моток, пахнущий сыростью. Артём начал бинтовать, стараясь не думать о том, что эти тряпки, скорее всего, кишат бактериями. Закончив, он выпрямился, оглядев свою работу. Нога зафиксирована, кровотечение остановлено. Но без антибиотиков шансы Марьяны — пятьдесят на пятьдесят. Если повезёт.

— Всё, — выдохнул он, отступив от скамьи. Толпа загудела, кто-то зашептал молитвы. Старуха снова забормотала про «Скверну», но Артём её не слушал. Он смотрел на Марьяну, чьё дыхание стало ровнее, но лицо всё ещё было бледным, как полотно.

— Жить будет? — спросил бородатый мужик, теребя шапку в руках.

— Если не начнётся заражение, — ответил Артём, чувствуя, как усталость наваливается свинцом. — Будем следить за ней.

Он повернулся к Аглае, которая всё ещё держала Марьяну за руку.

— Ты молодец, — сказал он тихо. — Спасибо.

Аглая кивнула, но в её глазах мелькнуло что-то странное — то ли уважение, то ли подозрение.

— Иван Палыч, вы… чудной какой-то нынче, — пробормотала она. — Словно не вы.

Артём промолчал. В голове крутился вихрь: «Где я? Что это за место? Почему меня все упорно называют Иваном Палычем?» Самое время найти на эти вопросы ответы.

— Воды, — бросил он, и кто-то сунул ему ковш с ледяной водой. Артём выпил, чувствуя, как холод пробирает до костей.

Толпа у скамьи продолжала гудеть, мужики перешёптывались, то и дело крестят на икону. Их голоса сливались в гул, от которого голова Артёма раскалывалась сильнее.

— Всё, — бросил он, выпрямляясь. — Хватит тут толпиться. Идите по домам. Представление закончилось. Пациенту нужен покой и тишина.

Мужики замялись, но бородатый, что принёс доску, кивнул и начал выталкивать остальных к двери. Бабы зашаркали следом. Старуха вышла последней, кинув напоследок:

— Живицу бы, доктор… Без Живицы не справитесь.

Дверь скрипнула, впуская порыв холодного ветра, и хибара опустела. Остались только Артём, Аглая и Марьяна, чьё дыхание было единственным звуком в тишине. Аглая сидела рядом с пациенткой, поправляя ей волосы, но её взгляд то и дело скользил к Артёму — цепкий, изучающий, подозрительный.

— Аглая, — начал доктор, опускаясь на лавку у стены. Ноги гудели, будто он пробежал километр по грязи. — Где остальные? Врачи, медсёстры? Кто ещё тут работает?

Аглая замерла, её рука, гладившая Марьяну, остановилась. Девушка медленно повернула голову, и в её карих глазах мелькнуло удивление, смешанное с тревогой.

— Какие ещё врачи, Иван Палыч? — голос её был тихим, настороженным. — Вы ж один тут. Земский доктор, вас сюда месяц назад прислали. А медсёстры да санитарки… откуда? Бабка Марфа иногда травы носит, да я помогаю, когда позовёте. И всё.

— Прекратите меня так называть! — не вытерпел он. — Какой я вам…

Он осекся. Взгляд упал на выцветшую табличку, висевшую на стене.

Больница с?ла Зарнаго, сооружена на средства купца Б?дарева въ 1885 году отъ Рождества Христова

— гласила она.

— Это чего? — ткнул он пальцем на табличку.

— Чего? — окончательно растерялась Аглая.

Артём почувствовал, как холод пробирается под кожу, и это был не ветер из щелей. Буквы на табличке казались чужими, будто из старой книги, которую он листал в музее.

— Это что еще за шутки? — одними губами прошептал он, поднимаясь.

Аглая нахмурилась, её веснушки проступили резче в тусклом свете лампы.

— Иван Палыч, вы точно чудной нынче, — сказала она, понизив голос. — Заболели, точно говорю — заболели.

— Хватит! — оборвал он, резче, чем хотел. Аглая вздрогнула, но не отвела взгляд. Артём стиснул кулаки, пытаясь унять дрожь.

«Спокойно. Дыши. Ты хирург. Разберись».

Он принялся ходить из угла в угол, пытаясь собраться с мыслями. Но вновь замер. Его взгляд упал на угол комнаты. Там, у стены, висело зеркальце — старое, с мутным стеклом, покрытым пятнами и трещинами. Оно было таким грязным, что едва отражало свет, но Артём шагнул к нему, будто притянутый. Сердце стукнуло раз, другой, громче, чем должно.

Парень остановился перед зеркалом, вглядываясь в мутную поверхность. Какого…

Сначала он увидел только тени, размытые очертания. Потом — лицо. Чужое лицо. Щёки впалые, скулы острые, борода неровно подстрижена, глаза усталые, с красными прожилками. Это был не он. Не Артём, тридцати пяти лет, с короткой стрижкой и лёгкой щетиной, которую он брил каждое утро перед дежурством. Это был кто-то другой. Наверное, тот самый Иван Палыч…

Артём замер, не в силах отвести взгляд. Его рука медленно поднялась к лицу, пальцы коснулись чужой кожи, чужой бороды. Отражение повторило движение, но в нём было что-то неправильное, как будто зеркало лгало.

— Иван Палыч? — голос Аглаи раздался за спиной, встревоженный. — Что с вами?

Он не ответил. Мир сузился до этого мутного отражения, до чужих глаз, которые смотрели на него с той же растерянностью. Сердце колотилось, в ушах звенело. «Кто я? Где я?» — крутилось в голове, но ответа не было.

Только отражение. И тишина.

Глава 2

Черт побери! Да что же это такое-то?

Артем снова вгляделся в зеркало. Как всегда, волнуясь, поправил на носу несуществующие очки. Года три назад сделал операцию, очки стали не нужны — а привычка осталась. Особенно когда нервничал.

Нет, кто же там, в зеркале? Этот вот худой, кособородый, бледный…

Сон? Верно, сон.

В этот момент из соседней комнаты донесся слабый стон.

Да какой же сон-то? Ведь, только что операция… там эта несчастная девочка… Вдруг — заражение, сепсис? Но, что мог, он сделал.

— Иван Палыч…

Дернувшись, Артем резко обернулся:

— Что там, Аглая?

— Да по добру все, господин доктор, — Аглая неожиданно улыбнулась, отчего ее круглое, с россыпью веснушек, лицо стало чем-то похоже на ласковое весеннее солнышко. — Марьянка-то… Мечется во сне, бедолага. Но, дышит ровно… Вроде как, и скверна-то с нее ушла. Ох, Иван Палыч, кудесник!