Новая жизнь

И тут же задал встречный вопрос — а кто из живых вообще знает, что происходит с теми, кто умер? Может, они как раз и перемещаются сюда, в прошлое?

Сердце заколотилось быстрее, в горле пересохло, а газета выпала из рук, упав в грязь у крыльца. Он не стал её поднимать.

— Нет… — прошептал Артем, отступая назад, пока не упёрся спиной в стену домишки. Дерево было холодным, влажным, но он не замечал. Ноги подкосились, и он медленно сполз вниз, оседая на корточки. Руки дрожали, пальцы вцепились в волосы — чужие, жёсткие, не его. — Нет, нет, нет… Это не может быть правдой.

Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от мира, но реальность не исчезала. Далёкий лай собак, скрип телеги где-то на улице — всё было слишком настоящим. И запах. Пахло навозом.

«В городе так не пахнет», — подумал Артем. В городе пахнет гарью, выхлопными газами, резиной, перегреты асфальтом. Не так, как здесь.

Он ударил кулаком по земле, и грязь брызнула на сапоги, которые принадлежали этому проклятому Ивану Палычу. В груди закипало что-то горячее, яростное, рвущееся наружу. Гнев. Какого чёрта он здесь? Почему? Кто это устроил? Это несправедливо, это неправильно, это… невозможно!

— Господин дохтур! — голос, хриплый и настойчивый, вырвал его из оцепенения.

Артём поднял голову. Перед ним стоял крестьянин — невысокий, коренастый, с клочковатой бородой и глазами, полными тревоги. На нём была заношенная рубаха, подпоясанная верёвкой, и лапти, облепленные грязью. — Гляньте, Христа ради, язву мою! Уж третий день ноет, мочи нет. Поглядите, а?

Гнев, копившийся внутри, нашёл мишень. Артем вскочил, чувствуя, как кровь приливает к вискам.

— Язву? — рявкнул он, шагнув к крестьянину. — Ты серьёзно? Язву ему посмотреть? Да ты хоть понимаешь, что тут творится?!

Мужик отшатнулся, но Артём схватил его за грудки, с силой встряхнув. Ткань рубахи затрещала, запах пота и махорки ударил в нос.

— Это что, шоу такое?! — кричал Артём, его голос срывался. — Костюмированная вечеринка? Какой-то розыгрыш? Кто это придумал? Отвечай! Где камеры? Где ваши гримёры?

Крестьянин побледнел, его глаза округлились, но он не сопротивлялся, только бормотал что-то невнятное. Артём, не слушая, схватил его за бороду, дёрнул с силой, ожидая, что та оторвётся, как дешёвый реквизит. Но борода держалась крепко, и мужик взвыл, схватившись за лицо.

— На какой клей её посадил, а? — Артём тянул сильнее, его голос дрожал от ярости. — Признавайся! Это всё подстава, да? Вы все тут актёры, да? Отвечай, чёрт тебя дери!

— Господин дохтур… — прохрипел крестьянин, пытаясь вырваться. — Пустите… Христа ради… О чем вы? Ох, батюшки… Какие-то странные слова говорите. Уж не проклятия какие-нибудь на мою голову? Не надо, я потом зайду, ежели сейчас заняты вы.

Артём отпустил его, но не потому, что поверил. Просто ярость, вспыхнувшая так быстро, начала угасать, оставляя после себя пустоту. Он отступил, тяжело дыша, и посмотрел на мужика, который пятился, держась за бороду и глядя на него, как на безумца. Вокруг начали собираться люди — баба с коромыслом, старик с узелком, мальчишка-босоножка. Все смотрели на Артёма с тревогой и непониманием.

— Иван Палыч, вы чего? — донёсся голос Аглаи. Она стояла на крыльце, держа в руках миску, и её веснушчатое лицо было полно беспокойства. — Не заболели ли?

Артём не ответил. Он повернулся и, не глядя ни на кого, пошел прочь, демонстративно шлёпая ногами по грязи. Куда шел — и сам не знал. Лишь бы подальше отсюда. Но чем дальше уходил, тем больше убеждался в том, что все именно так, как и есть. Никакое это не шоу.

Артем остановился. Защипало глаза. Он поднял взгляд и увидел деревянное строение. Церковь! Может, там, в церкви-то, все и разъяснится.

Приняв решение, молодой человек повеселел и быстро зашагал к храму. Редкие прохожие — почти одни женщины да старики, — при виде «господина доктора» кланялись и снимали шапки. Правда, одна дородная бабища, попав навстречу, вдруг резко отвернулась и перешла на другую сторону улицы. Да еще и плюнула вслед. Вот так-то.

— Пада-айте, Христа ради, пастрада-авшему на германских фронта-ах, — вдруг проблеяли на паперти.

Нищий. Похоже, без руки. Противный такой, в лохмотьях, грязный. Однако, глаза-то — зырк, зырк!

— Ой, это вы, доктор? — нищий вдруг перестал блеять. — Звиняйте, сразу-то не признал.

Сказал — и исчез. Растворился в кустах сирени, что густо разрослись близ кладбища — погоста. Видно, коз сюда не пускали.

Пожав плечами, Артем перекрестился и вошел в храм.

Как, наверное, подавляющее большинство россиян, доктор был человек крещеный, но не воцерквленный. Яйца на Пасху красил, однако посты строго не блюл и в храм Божий ходил от случай к случаю. Даже и молитвы-то знал лишь так… приблизительно…

Однако, сейчас молился истово! Не хотелось верить в происходящее. Бесы путают.

— Господи, Иисусе Христе, очисти грехи мои! Скажи мне… поведай… вразуми, как только Ты можешь…

Горели редкие свечки. В полутьме таинственно золотились оклады. Николай Мир-Ликийский (Угодник) смотрел с большой иконы строго, но вполне благожелательно. По крайней мере, так показалось Артему.

Святой Николай… Покровитель путешественников… Вот у него и спросить!

Доктор повернулся к иконе:

— Святый Николай Мир-Ликийский… Прошу, ответь, вразуми… Где я? Кто я? Как быть мне?

Дернулось пламя свечей.

— Из-за острова… — нараспев произнес святой.

— Из-за острова? Это все произошло из-за острова? — Артем перекрестился. Даже не удивился что ему ответили с икон — без этого чудес хватало. — Из-за какого остова, святый Николай?

И в самом деле — причем тут какой-то остров? Или — не расслышал? Не так понял?

— Н-на простор… — глухо пробормотал Николай Угодник.

И продолжал — уже типа как песней:

— Н-а пра-астор речной волны-ы… Выплыва-ают расписные… Стеньки Разина… уфф… челны…

Начатая было песня тут же перешла в храп.

— Тьфу ты…

В темном углу, за иконою, прикорнул на скамеечке сухонький патлатый старикашка, судя по одежке — дьячок. От него крепко несло водкой.

— Эх, в храме-то Божьем!

Покачав головой, доктор поспешно покинул церковь. Остановился у погоста, задумался. Дождь больше не моросил, но небо по-прежнему хмурилось, сливаясь с синеющим вдалеке лесом.