Новый цифровой мир

Начнем с агрессивной: активнее и энергичнее всех в мире фильтрацией трафика занимается Китай. Китайским правительством заблокированы целые платформы, невероятно популярные в мире: Facebook, Tumblr, Twitter. В виртуальном публичном пространстве страны отсутствуют некоторые понятия, например «Фалуньгун» (это название запрещенной религиозной группы, ассоциирующейся с одним из флангов оппозиции), ставшие жертвой официальных цензоров или самоцензуры. В китайском интернете вам не найти упоминаний политически острых тем вроде протестов на площади Тяньаньмэнь, объективной информации о властях страны, о движении за освобождение Тибета и далай-ламе – ничего, что касалось бы прав человека, политических реформ или вопросов суверенитета. Когда речь заходит об этом, жертвой цензуры становятся даже самые известные западные СМИ. В июне 2012 года были блокированы Bloomberg News, причем как на китайском, так и на английском языках, после публикации репортажа об огромном состоянии семьи тогдашнего вице-президента (и нынешнего президента) страны Си Цзиньпина. Спустя четыре месяца подобная участь постигла газету New York Times, на сайте которой была размещена аналогичная история о тогдашнем премьере Вэнь Цзябао. Неудивительно, что информация о способах обхода цензуры также блокируется. О том, как четко и тщательно могут работать ведомства, отвечающие за цензуру в Китае, мы узнали в 2011 году, когда после неоднозначного визита в Пекин Эрика, председателя совета директоров Google, из китайского интернета были удалены все упоминания о его поездке, хотя в остальных сегментах сети ее описание журналистами по-прежнему можно было найти.

Для среднего китайского пользователя работа цензуры выглядит «бесшовной»: ему может показаться, что некоторых идей или событий вообще никогда не существовало. Усугубляет дело использование китайским правительством упреждающей тактики: по одной из оценок, сделанных в 2010 году, на службе у властей находится почти 300 тысяч «онлайн-комментаторов», пишущих хвалебные посты о своих начальниках, правительстве и Коммунистической партии. (Такая деятельность – ее часто называют «астротурфингом», – то есть создание видимости общественной поддержки, довольно популярна в мире и используется рекламными агентствами, а также в ходе пиар– и избирательных кампаний.)

Власти Китая ничуть не стесняются защищать свою жесткую позицию в отношении цензуры. В выпущенном в 2010 году официальном правительственном докладе интернет назван «кристаллизованной мудростью человечества», однако там же отмечено, что китайские «законы и нормы регулирования явным образом запрещают распространение информации, направленной на низвержение государственного строя, подрыв национального единства или посягательство на честь или интересы страны». «Великая китайская межсетевая стена», как уже называют набор инструментов, использующихся государством для блокировки трафика, ни много ни мало стоит на страже китайской государственности: «На территории Китая интернет находится под китайской суверенной юрисдикцией. Следует уважать и защищать интернет-суверенитет Китая». Такой беззастенчивый и безжалостный подход к цензуре, естественно, привлекателен и для других стран, властям которых свойственны авторитарные черты, а также для стран с очень однородным населением (на эмоциональном уровне опасающимся информации извне).

Пример умеренной интернет-фильтрации являет Турция, которая использует гораздо более мягкий подход, чем Китай, и даже как-то реагирует на выдвигаемые обществом требования свободы интернета, тем не менее шизофренически продолжая свою политику цензурирования. У турецких властей непростые отношения с сетью: мягче, чем у правительств многих соседних стран, но все же намного жестче, чем у их европейских союзников. В Турции невозможно получить нефильтруемое подключение к интернету, что сильно отличает ее от западных стран. Более двух лет турецкое правительство блокировало работу YouTube после того, как компания отказалась удалить видеоролик, названный властями страны клеветническим по отношению к ее основателю Мустафе Кемалю Ататюрку. (В соответствии с требованиями закона 1951 года, в котором публичные нападки на Ататюрка признаются уголовным преступлением, YouTube согласилась блокировать показ видеоролика для турецкой аудитории, но правительство настаивало, чтобы он был удален и с глобальной платформы.) Тот запрет был очень заметным, а вот последующие шаги цензуры оказались не столь явными: сегодня в Турции блокируются около восьми тысяч сайтов, причем без какого-либо уведомления или подтверждения со стороны властей.

Умеренная модель фильтрации используется правительствами, пытающимися сохранить баланс между противоречивыми убеждениями, нормами поведения и тревогами жителей страны. Но, вставая на этот путь, власти сами рискуют превратиться во врагов, если будут действовать опрометчиво или если их манипуляции станут известны общественности.

Вот недавние события в той же Турции: в 2011 году правительство страны объявило о создании новой национальной программы фильтрации интернет-трафика, предусматривающей четыре уровня цензуры, из которых граждане могли сами выбирать устраивающий их (по мере ослабления: «детский», «семейный», «местный», «стандартный»). Агентство информационных и телекоммуникационных технологий (в Турции известное по аббревиатуре ВТК) заявило, что эта схема призвана защитить малолетних детей, и обещало, что выбравшие «стандартный» уровень фильтрации совсем не столкнутся с цензурой. Многие скептически настроенные пользователи интернета не поверили заверениям ВТК относительно прозрачности этой схемы. Обнародованный план вызвал такую бурю недовольства, что тысячи людей более чем в тридцати турецких городах вышли на улицы, протестуя против предложенных изменений.

Под этим давлением правительство изменило свой первоначальный план, в итоге оставив на выбор всего два фильтра контента: «детский» и «семейный». Но на этом противостояние не прекратилось. Организации, выступающие за свободу СМИ, сообщают, что их собственные тесты на наличие цензуры выявляют гораздо более агрессивную фильтрацию, чем признает ВТК. Оказалось, что помимо ожидаемого запрета на слова, связанные с порнографией и насилием, в новой системе блокируются и обычные новостные сайты, контент которых или слишком либерален с культурной точки зрения (например, все, что содержит слово «гей», а также информация об эволюции на планете), или связан с курдским меньшинством. Некоторые активисты считают, что блокирование информации о курдских сеператистских организациях в рамках «детского» фильтра представляет собой доказательство недобрых намерений властей; «цензурой с черного хода» назвала тактику турецкого правительства международная неправительственная организация «Репортеры без границ».

Нельзя сказать, что власти Турции не реагируют на критику своей новой системы. Когда одна из турецких газет сообщила, что образовательные сайты, рассказывающие о научной эволюции, блокируются, а публикации одного из известных в стране сторонников божественного происхождения человека – нет, блокировка была немедленно снята. Однако новая политика совсем или почти совсем непрозрачна в вопросе о том, какой контент подвергается цензуре, в результате чего правительство вынуждено реагировать лишь после того, как о подобных несоответствиях становится известно всем. Таким образом, умеренная модель фильтрации интернет-трафика сочетает в себе умение властей избежать подотчетности с готовностью делать конструктивные шаги под давлением общественности. Этот подход привлекателен для стран с крепнущим гражданским обществом и сильными государственными институтами или тех стран, где у правительства недостаточно широкая поддержка, но достаточно полномочий, чтобы можно было принимать такие решения.

Третий подход, а именно фильтрация, приемлемая с политической и культурной точек зрения, применяется в таких непохожих друг на друга странах, как Южная Корея, Германия и Малайзия. В этом случае фильтры используются ограниченно и избирательно, причем в отношении совершенно конкретного контента, основаны на законе, не пытаются замаскировать цензуру, за ними нет какой-то иной скрытой мотивации. Кто-то, может, и недоволен политикой фильтрации, но большая часть населения принимает ее, считая полезной с точки зрения общественной безопасности и благополучия всех граждан. Например, в Южной Корее закон «О национальной безопасности» явно называет уголовным преступлением публичное выражение поддержки Северной Кореи как в реальном мире, так и в виртуальном пространстве. Контент, связанный с северным соседом, регулярно фильтруется южнокорейским правительством: сообщается, что в 2010 году были заблокированы около сорока сайтов, связанных с северокорейским режимом или поддерживающих его, закрыт десяток аккаунтов сторонников Пхеньяна в социальных сетях (Facebook и Twitter), администраторов различных сайтов принудили удалить более сорока тысяч просеверокорейских постов.

В Германии в соответствии с законодательством запрещены разжигание ненависти, отрицание Холокоста и неонацистская риторика, соответственно, на территории страны блокируются все сайты, где выражаются такие взгляды.

Малайзия, несмотря на обещание никогда не подвергать интернет цензуре, к тому же закрепленное на законодательном уровне – в законе «О гарантиях», в 2011 году внезапно заблокировала доступ к файлообменным сайтам, таким как Megaupload и Pirate Bay, заявив, что они нарушают закон «Об авторском праве» 1987 года. В заявлении Малайзийской комиссии по телекоммуникациям и мультимедиа говорилось: «Требование соблюдения законов не может считаться цензурой». Несмотря на протест многих малайзийцев, такая блокировка сайтов остается политически и юридически приемлемой.

Хочется надеяться, что последний описанный подход станет нормой для всех стран мира, но это кажется маловероятным: настолько прозрачными и сдержанными могут быть лишь страны с хорошо информированным и вовлеченным в политическую жизнь населением. А поскольку большинство правительств принимают такие решения до того, как все граждане получат доступ в сеть, у них не будет стимулов продвигать идею свободного и открытого интернета, что привело бы к созданию в стране «политически приемлемой модели» фильтрации контента.

* * *

Эти тенденции сохранятся и далее, что, в общем, предсказуемо. Властям разных стран будет казаться, что борьба с интернетом, бесконечно изменчивым и воспроизводящимся, обречена на поражение и его «балканизация» может стать популярным способом решения встающих перед ними проблем. Следующим этапом на этом пути для многих государств окажется коллективное редактирование – формирование неких сообществ по интересам с целью совместной правки контента, основанного на общих ценностях или интересах геополитики. Такие коллективные действия как в реальном, так и в виртуальном мире станут логичным шагом для тех стран, которые решат, что по отдельности у них недостаточно ресурсов или возможностей для того, чтобы оказывать сколь-нибудь значительное влияние на интернет. Но даже при условии балканизации киберпространство слишком велико для тех, кто хочет его освоить, поэтому так же, как государства поддерживают друг друга в военном отношении, чтобы обезопасить большую территорию, они будут формировать альянсы для контроля над большей частью виртуального мира. Для крупных стран совместные усилия в этом направлении позволят сделать легитимными их собственные действия по фильтрации контента и избежать нежелательного внимания к ним (с помощью оправдания вроде «смотрите, все так делают»). А мелким альянсы такого рода помогут без особых затрат добиться расположения более серьезных игроков, впоследствии получив некоторые недостающие им полезные технические навыки и возможности.

Коллективное редактирование может начать работать в случае схожих культур, одинаковых предпочтений и антипатий: неприятия тех или иных религиозных меньшинств, отношения к другим государствам или историческим фигурам вроде Владимира Ленина, Мао Цзэдуна или Мустафы Кемаля Ататюрка. В виртуальном мире общие культурные и поведенческие характеристики способны притягивать друг к другу даже такие страны, которые в реальной жизни не имеют поводов для сотрудничества. Но привлекать это будет не столько крупные государства (у них достаточно своих технических возможностей), сколько мелкие, так что полезным такой метод объединения ресурсов найдут именно они. Скажем, если некоторым странам – членам Содружества Независимых Государств (СНГ), объединения бывших республик СССР надоест настойчивое насаждение Москвой во всем регионе русского языка, они могут объединиться и отфильтровать весь русскоязычный контент в своих национальных сегментах интернета, тем самым ограничив влияние России на население.