Новый цифровой мир

Сегодня возможности проведения крупномасштабных кибератак есть у очень небольшого количества стран (остальных сдерживает отсутствие быстрых каналов связи и технических талантов), но в будущем в эти действия окажутся втянутыми десятки новых участников, как нападающих, так и обороняющихся. Многие специалисты считают, что положено начало новой гонке вооружений, в ходе которой США, Китай, Россия, Израиль, Иран и другие страны активно инвестируют в наращивание своих технологических возможностей и поддержание высокой конкурентоспособности. В 2009 году, примерно в то же время, когда Пентагон выпустил директиву о создании Кибернетического командования США (USCybercom), министр обороны Роберт Гейтс провозгласил киберпространство «пятой областью» военных операций наряду с сушей, морем, воздухом и космосом. Возможно, в будущем в армии появится виртуальный аналог элитного спецподразделения «Дельта», а в состав новой администрации войдет министерство кибервойн. Если это кажется вам слишком сильной натяжкой, вспомните о создании министерства национальной безопасности в качестве реакции на теракты 11 сентября. Все, что нужно, – это один серьезный случай национального масштаба, и в распоряжении правительства окажутся огромные ресурсы и мандат на все необходимые действия. Помните, как в результате террористических актов ирландских сепаратистов в каждом уголке Лондона появились камеры видеонаблюдения, что одобрила большая часть его жителей? Конечно, были люди, недовольные тем, что каждый их шаг на улице будет записан и сохранен, но в моменты, когда нация в опасности, мнение «ястребов» всегда превалирует над мнением «голубей». Посткризисные меры безопасности традиционно обходятся чрезвычайно дорого, поскольку власти вынуждены действовать быстро и совершать дополнительные усилия, чтобы ослабить тревогу населения. Некоторые эксперты оценивают годовой бюджет нового «киберпромышленного комплекса» в диапазоне $80–150 млрд.

Государства с мощным технологическим сектором экономики, вроде США, обладают достаточным человеческим капиталом для создания своего виртуального оружия «на месте». Но что делать тем странам, чей технический потенциал недостаточен? Мы уже упоминали о сделках типа «сырье в обмен на технологии» – это инструмент правящих режимов, стремящихся построить государства тотального контроля. Есть все причины полагать, что такого типа обмен будет эффективным и в случае, когда внимание таких государств переключится на внешних врагов. Страны Африки, Латинской Америки и Центральной Азии подберут себе партнеров, чьи инвестиции в развитие технологий смогут дополнить их недостаточно развитую инфраструктуру. Крупнейшими поставщиками станут Китай и США, но, разумеется, не они одни: за возможность предложить странам-покупателям товары и услуги будут конкурировать правительственные агентства и частные компании всего мира. Большинство сделок такого рода будут заключаться без ведома населения обеих стран, что позднее, когда партнерство распадется, приведет к некоторым неудобным для властей вопросам. После разгрома здания египетской службы государственной безопасности в ходе революции 2011 года достоянием гласности стали множество скандальных контрактов с частными поставщиками, в том числе загадочной британской компанией, продававшей режиму Мубарака шпионское программное обеспечение.

Странам, которые стремятся обладать возможностями для ведения кибервойн, нужно принять важное решение о выборе страны-поставщика, а также согласиться с тем, что придется оказаться в ее «сфере онлайн-влияния». А страны-поставщики будут жестко настаивать на получении плацдармов в развивающихся странах, поскольку инвестиции всегда обмениваются на влияние. Чрезвычайно успешно ведет себя в деле завоевания плацдарма в Африке Китай, обменивая техническую помощь и реализацию крупных инфраструктурных проектов на доступ к ресурсам и потребительским рынкам, в немалой степени благодаря китайской позиции невмешательства и низким ценам. К кому же в таком случае обратятся эти страны, когда решат приступить к созданию своих киберарсеналов?

И действительно, мы уже видим признаки таких инвестиций под «прикрытием» проектов научно-технического развития. Одним из крупнейших получателей прямой иностранной помощи из Китая является Танзания, бывшая социалистическая страна.

В 2007 году китайскую телекоммуникационную компанию привлекли к прокладке около 10 000 километров оптоволоконного кабеля. Несколько лет спустя китайская горнорудная компания Sichuan Hongda объявила о заключении с Танзанией контракта на добычу угля и железной руды в южных районах страны, объем сделки составил $3 млрд. Вскоре после этого представитель правительства Танзании заявил о том, что подписано соглашение с Китаем на сумму $1 млрд о предоставлении кредита на строительство газопровода для природного газа. Подобный симбиоз возникает во всех частях континента: правительства африканских стран налаживают отношения с крупными китайскими компаниями, большинство которых принадлежат государству. (На долю государственных компаний в Китае приходится 80 % капитализации фондового рынка.) Кредит в размере $150 млн на создание проекта «электронного правительства» Ганы с участием китайской компании Huawei, исследовательский госпиталь в Кении, «Африканский техноград» в Хартуме – все это делается в рамках Форума китайско-африканского сотрудничества (FOCAC), организации, учрежденной в 2000 году с целью развития партнерства между Китаем и африканскими странами.

В будущем сверхдержавы – поставщики высокотехнологичной продукции будут стремиться к формированию собственных сфер онлайн-влияния на базе уникальных протоколов и продуктов. Эти технологии сформируют электронный «скелет» общества страны-покупателя, в результате чего она окажется зависимой от критически важной инфраструктуры, которую строит, обслуживает и контролирует исключительно эта сверхдержава. Сегодня в мире существует четыре основных производителя телекоммуникационного оборудования: шведская Ericsson, китайская Huawei, французская Alcatel-Lucent и американская Cisco. Естественно, что Китай получает выгоду от использования значительной частью мира его оборудования и программного обеспечения, ведь именно китайское правительство определяет деятельность национальных компаний. Там, где получает долю рынка Huawei, растут влияние и глубина проникновения самого Китая. Ericsson и Cisco в меньшей степени контролируются властями их стран, но со временем их коммерческие и национальные интересы также будут согласованы и противопоставлены китайским (скажем, за исключением торговли с авторитарными режимами), и эти компании начнут координировать свои действия со своими правительствами и на дипломатическом, и на техническом уровне.

По своей природе эти сферы онлайн-влияния будут одновременно и техническими, и дипломатическими. Хотя в практическом плане отношения на столь высоком уровне не затрагивают повседневную жизнь людей, используемая в стране технология и то, к чьей сфере влияния она относится, могут иметь значение в случае каких-либо серьезных событий (например, восстания, организованного в том числе с помощью мобильных телефонов). Технологические компании вместе со своими продуктами экспортируют и свои ценности, поэтому-то столь исключительно важно, кто именно закладывает фундамент сетевой инфраструктуры. В мире существуют различные подходы к открытым и закрытым системам, разногласия по поводу роли правительства, разные подходы к его подотчетности перед обществом. Если власти какой-то страны, являющейся «клиентом» Китая, используют приобретенную у него технологию для преследования меньшинств на своей территории, США мало что смогут сделать: правовые нормы окажутся бессильными. Так что у этой коммерческой битвы возможны серьезные последствия с точки зрения безопасности.

Новая холодная война

Логическим следствием того, что все больше стран выходят в виртуальное пространство, создают или приобретают средства для проведения кибератак и действуют в условиях существования конкурирующих сфер онлайн-влияния, станут постоянные, никогда не прекращающиеся боевые действия в ходе кибервойн низкой интенсивности. Крупные страны атакуют другие крупные страны, сами или через посредников; развивающиеся государства используют свои новые возможности для мести за старые обиды; мелкие страны попытаются добиться непропорционально большого влияния, не опасаясь возмездия, поскольку проследить источник их атак будет невозможно. Поскольку большинство таких атак представляют собой незаметный и неторопливый сбор информации, они не предполагают силовых ответных действий. Благодаря этому конфликты могут тлеть годами. А сверхдержавы создадут виртуальные армии, «размещая» их в сферах своего влияния и при необходимости используя посредников, чтобы дистанцироваться от них и без помех создавать червей, вирусы, изощренные средства взлома и другие инструменты онлайн-шпионажа для получения коммерческой и политической выгоды.

Это уже называют «новой холодной войной», в ходе которой крупнейшие страны мира окажутся вовлеченными в медленно кипящий конфликт в одном из измерений, в то время как в другом они будут как ни в чем не бывало успешно развивать экономические и политические взаимоотношения. Но в отличие от своей предшественницы холодная кибервойна не ограничится двусторонним противостоянием – скорее, речь будет идти о многополярном конфликте с участием высокоразвитых в техническом смысле государств, включая Иран, Израиль и Россию. Четкие идеологические линии раздела – это отношение к свободе самовыражения, открытости данных и либерализму. Как уже было отмечено, такое противостояние почти не отразится на отношениях между государствами в реальном мире, поскольку никто из его участников не захочет их ухудшения.

В ходе холодной кибервойны будут использоваться некоторые классические атрибуты ее исторического предшественника, в частности шпионаж, поскольку правительства считают свое кибероружие дополнением к спецслужбам. На смену «жучкам», шпионским тайникам и прочим средствам из арсенала профессиональных разведчиков придут компьютерные черви, «клавиатурные шпионы», программы для отслеживания местоположения объекта и прочее шпионское программное обеспечение. Возможно, поскольку информацию будут добывать не у людей, а с жестких дисков, и снизятся риски для традиционных активов и их владельцев, но при этом к старым проблемам добавятся новые: целенаправленное распространение дезинформации и легкость, с которой даже самые сложные компьютеры делятся секретами, превосходя в этом людей.

В новую цифровую эпоху возродится еще один атрибут холодной войны – действия через посредников. С одной стороны, это может проявляться в виде альянсов между различными государствами, созданных с позитивными целями, например для борьбы с опасными незаконными группами, когда невозможность установить авторство атакующего позволяет обеспечить его политическое прикрытие. Скажем, США могут скрытно финансировать подготовку или инструктировать специалистов из латиноамериканских стран, которые по заданию своих правительств совершают электронные атаки на компьютерные сети наркокартелей. С другой стороны, ведение войны через посредников способно привести к еще большей неразберихе и ложным обвинениям, которые отдельные страны будут использовать в своих политических или экономических интересах.

Как и в случае с первой холодной войной, которая практически никак не влияла на жизнь среднего человека: о ней не знали, прямого вреда от нее не чувствовали; незаметность холодной кибервойны пагубно повлияет на то, как страны оценивают риски своих действий. Правительства с большими амбициями и недостаточным опытом обращения с кибероружием могут зайти слишком далеко и невольно начать конфликт, который нанесет ущерб населению их стран. Не исключено, что снова сложится доктрина гарантированного взаимного уничтожения, которая стабилизирует ситуацию, но из-за многополярности политического пейзажа некоторая неустойчивость системы будет сохраняться всегда.