Новый Мир ( № 10 2008)

Чтобы учение Маркса овладело массами, нужны были посредники, толкователи. И они не замедлили появиться уже при его жизни, а тем более — после смерти. Уже в конце ХIХ — начале ХХ века, когда стало ясно, что развитие капитализма не совпадает с предсказаниями Маркса, его учение стали склонять в сторону позитивизма. Это известный Эдуард Бернштейн и вся линия европейской социал-демократии. Русские большевики с позитивистским толкованием Маркса решительно размежевались: слишком оно напоминало ползучее “постепеновство” и “теорию малых дел”. Полету в нем не было.

Как известно, русские большевики на свой лад исказили учение Маркса, но дух Марксова революционизма, надо отдать им должное, сохранили. Другое дело, что недолго их музыка играла. Уже в 20-е годы голоса профессиональных “марксоедов” постепенно заглушаются голосами людей практической складки. В дальнейшем Маркс остается объектом условного почитания, но реальная жизнь ускользает от “марксизма-ленинизма”, оставляя от него лишь кое-какие отметины. Мавр сделал свое дело…

С крахом СССР революционный марксизм, казалось бы, окончательно вытесняется в страны третьего мира (да и там постепенно утрачивает свои позиции). Позитивистское толкование Маркса продолжает иметь место: книга Аттали — один из примеров тому. Автор ценит Маркса за последовательное проведение тезиса о неизбежности глобального распространения капитализма и повсеместного его торжества; именно в этом смысле Маркс является ему как актуальный “Мировой дух”. В дальнейшем, согласно Аттали (и согласно Марксу, как полагает Аттали), капитализм эволюционным путем перерастет в социализм: “Исчерпав <...> возможности товарного преобразования социальных отношений и использовав все свои ресурсы, капитализм, если он к тому времени не уничтожит человечество (ничего себе допущение! — Ю. К .), сможет перейти в мировой социализм. Иначе говоря, рынок сможет уступить место братству”. Откуда вылупится братство? Очевидно, его должен породить тот же рынок. Бытие определит сознание.

Еще одна заслуга Маркса, по мнению Аттали, состоит в том, что он придавал исключительное значение научно-технической революции. Вообще говоря, во времена, отмеченные всеобщим увлечением Жюлем Верном, в этом не было ничего необычного. Но у Маркса свой угол зрения на данный предмет: более всего он ценил науку и технику за то, что они разрушают мир традиций. Может быть, в жюль-верновский век разрушительный эффект научно-технической революции не вызывал особой тревоги, но в наши дни сохранять подобное благодушие трудно и, наверное, даже безответственно.

Аттали почти ничего не говорит о том, что революционный марксизм сегодня тоже имеет продолжение, и не в странах третьего мира (там звучат отголоски преимущественно “марксизма” советского или маоистского образца), а на самом Западе. Я имею в виду неомарксизм6 (у Аттали о нем — пять-шесть строк на стр. 394). Это подлинно “творческий” марксизм, который, среди прочего, подверг ревизии одно из основных положений Маркса, а именно — что экономический базис определяет культурную надстройку. С точки зрения неомарксистов, скорее надстройка определяет базис, чем наоборот (и в этом нет измены материализму, ибо сама культурная надстройка, cогласно неомарксистам, определяется потребностями человеческого тела). Поэтому в радикальной переделке нуждается не экономика, а культура. И вот уже несколько десятилетий неомарксизм ведет успешную подрывную деятельность на поле западной культуры, и особенно в образовательной части, не имея перед собою никакого позитивного идеала. Но это большая тема, требующая отдельного обсуждения. Здесь нас должно интересовать другое: как сам Маркс отнесся бы к неомарксизму?

Вполне можно допустить, что он приветствовал бы его. Маркс не был догматиком; в последние годы жизни он не раз повторял “я не марксист”, желая тем самым отмежеваться от всяких попыток систематизации его учения (даже тогда, когда они исходили от друга Энгельса). Свои труды он, как правило, неохотно отдавал в печать, считая их недоработанными; и, будь у него такая возможность, дорабатывал бы их — до бесконечности.

Наверное, Маркс принял бы, как свою, мысль его ученика Бернштейна: “Движение — всё, конечная цель — ничто”.

Известно, что Маркс много читал Бальзака, но особенно ценил его рассказ “Неведомый шедевр”. Напомню, что герой этого рассказа, талантливый художник, много лет работал над женским портретом, который он считал своим шедевром и который скрывал от посторонних глаз. Когда же до полотна были допущены посетители, они увидели на нем только “беспорядочное сочетание мазков, очерченное множеством странных линий”. Многолетние усилия кончились… ничем. Что привлекло здесь Маркса? Возможно, образ этого странного художника он примерял на самого себя; но в таком случае ему пришлось бы признать, что еще ближе этот образ его последователям — неомарксистам.

Опыт неомарксизма свидетельствует о том, что дух Маркса, отделившись от самого Маркса, живет своей самостоятельной жизнью, по-своему продолжая его разрушительную работу.

Юрий Каграманов

1 В оригинале книга называется “Карл Маркс, или Мировой дух”.

2 Schwarzschild L. The Red Prussian. London, 1948.

3 Clavel M. Deux siecles chez Lucifer. Paris, 1978.

4 Хотя и в семье, возможно, было “что-то не так”, если судить по тому, что две из трех его дочерей кончили самоубийством.

5 Имеется в виду выдающийся британский математик Колин Маклорен (Maclaurin; 1698 — 1746). (Примеч. ред.)

6 Начало ему положили в 20-х годах прошлого века А. Грамши и Г. Лукач, а дальнейшее развитие он получил после Второй мировой войны в работах Т. Адорно, М. Хоркхаймера, Г. Маркузе и других авторов. Широко известными они стали в 60-х годах, когда на Западе заговорили о “марксистском ренессансе”, имея в виду именно неомарксизм.

КНИЖНАЯ ПОЛКА ВЛАДИМИРА ГУБАЙЛОВСКОГО

+ 7

Джордж Лакофф, Марк Джонсон. Метафоры, которыми мы живем. Перевод с английского А. Н. Баранова и А. В. Морозовой. Под редакцией и с предисловием А. Н. Баранова, М., “Издательство ЛКИ”, 2008, 256 стр.

Эта книга впервые была опубликована по-английски в 1980 году. С тех пор родилось много идей. Но книга стала одним из важных шагов в понимании метафоры как одной из форм мышления (а не только как изобразительного средства, например, в поэзии). Авторы книги это вполне отчетливо показали. Они рассматривают не те метафоры, что акцентированы поэтом или писателем, а те, что растворены в повседневной речи. И оказывается, что метафора — это не только метод художественной выразительности, но и способ мышления, причем метафоры могут существенно влиять и на сам характер мышления. В предисловии к книге А. Н. Баранов приводит такое определение метафоры: “Метафоризация основана на взаимодействии двух структур знаний — когнитивной структуры „источника” (source domain) и когнитивной структуры „цели” (target domain). В процессе метафоризации некоторые области цели структурируются по образцу источника, иначе говоря, происходит „метафорическая проекция” (metaphorical mapping) или „когнитивное отображение””. Причем частично структура источника воспроизводится в структуре цели.

Несмотря на обилие терминов, суть вопроса не затемняется. Но все-таки можно подобрать метафору, которая отражает этот взгляд. Представьте два изображения, одно нарисованное на прозрачном стекле, а другое — на непрозрачной поверхности. Картинка на прозрачном стекле — это источник, картинка на непрозрачной поверхности — цель. Будем рассматривать непрозрачную картинку сквозь прозрачную. При этом произойдет частичное наложение изображений и перед глазами возникнет картинка, которой нет ни на стекле, ни на сплошной поверхности. Вот это и есть метафора.