Новый Мир ( № 10 2008)
Шрифт:
Увы, записи чтения Яхонтовым рассказов Зощенко не сохранились.
И, перед тем как перейти к действующему герою, точнее — героине нашего обзора, я вспомню о том, что ясно очерченная попытка хоть как-то заговорить на эту странную тему — “поэт, читающий поэта” — предпринималась.
Таковыми были: виниловый диск “Венок Мандельштаму” и поствиниловая аудиокассета “Поэт читает поэта”2, где Блока читали Багрицкий, Антокольский и Солоухин, Маяковского — Евтушенко и Кирсанов, Цветаеву — Самойлов и Бродский. Стихи Семена Гудзенко, Есенина и Вознесенского — очень по-актерски — Владимир Высоцкий, а Мандельштама декламировали Белла Ахмадулина и Александр Кушнер. Вспоминается мне и “лекционная кассета-альманах” (был и соответствующий “винил”),
…Слушая в разные годы, как поэты читают своих “коллег по цеху” — и классиков и современников, — я все больше проникаюсь мыслью, что записи эти суть важные штрихи к их — читающих — психологическим портретам. Словами это объяснить трудно, но вот когда ведущая радио “Свобода” Марина Тимашева публично радуется-удивляется тому, как по-разному Дмитрий Быков и Александр Кушнер читают одно и то же стихотворение Андрея Вознесенского (программа “К юбилею Андрея Вознесенского” от 6 мая 2008), я в свою очередь удивляюсь тоже. А как может быть иначе? В их таком разном чтении — и штрихи к их автопортретам, и ключи к их эстетическим предпочтениям, и даже — личное отношение к поэзии Вознесенского. От души советую вам скачать эту передачу из интернет-архива “Свободы”, вас ждут интересные наблюдения3.
Года полтора тому назад в центральных книжных магазинах стали появляться стильно оформленные компакт-диски из (условно говоря) серии “Читает Вера Павлова”: “Осип Мандельштам”, “Анна Ахматова”, “Марина Цветева”, “Борис Пастернак” (два последних вышли сосем недавно).
Дизайнеры упаковали диски в удобные картонные “раскладушки”, ласкающие ладонь; обнаженные осенние деревца на обложках напоминают японскую графику; в каждую пластинку вложен красивый картонный листок, на котором Вера Павлова записала своим неповторимым ученическим почерком текст одного из читаемых стихотворений. На лицевой обложке компактов, чуть ниже имени декламатора и более мелким кеглем, красуется сообщение: “комментарий такого-то”. Стало быть, к “Мандельштаму” — Петра Вайля, к “Ахматовой” — Инны Лиснянской, к “Цветаевой” — Дмитрия Воденникова, а к “Пастернаку” — Елены Фанайловой.
Эти комментарии, представляющие из себя в меру литературоведческо-образовательские, а главным образом — опять же очень личные читательские впечатления, записаны в звуке и идут последним треком на диске. Добавлю, что на компактах присутствует и музыкальное оформление. Правда, используется оно в начале и в конце всей композиции (а звучит каждый диск не менее часа времени) и только на трех-четырех стихотворениях.
Загрузив эти диски в свой mp3-плеер, я в течение нескольких дней слушал, как Вера Павлова читает мне моих любимых поэтов. Часто — волновался, иногда — удивлялся, иногда (редко!) — внутренне протестовал. Слушал с большим интересом и не потерял его до конца прослушивания последнего по времени выхода диска.
И в конце концов, кажется, догадался, зачем Вера Анатольевна последнее время занимается этим странным делом. Но чтобы проверить свои ощущения, попросил ее о небольшом интервью, каковое и состоялось. Ниже — его почти дословная расшифровка.
— Какой была ваша реакция на приглашение записать такое чтение?
— Ужас кромешный.
— А вы спросили себя: а мне-то это зачем?
— Нет, я спросила себя: почему — я? “Вы хорошо читаете, — сказали мне. — Актеры читают ужасно, совершенно невозможно слушать актерское чтение, а слушать стихи хочется, и хочется иметь возможность с голоса запоминать их наизусть”. Один из организаторов проекта сказал мне, что, мол, “я с самого детства слушал радио и много запомнил наизусть. Теперь я тоже хочу слушать по несколько раз и запоминать наизусть, и для этого мне нужны компакт-диски, которые вы и запишете”.
Я долго колебалась, мне было страшно, казалось, что здесь есть какое-то превышение полномочий, меня начал терзать жуткий пиетет к этим авторам.
— Вы начали работать и на сегодня записали уже семь дисков, включая стихи Блока, Кузмина и Есенина. Не было ли случая, когда оказывалось, что вы читаете “не своего” поэта, не обнаруживалось ли подобного именно во время чтения?
— Из всех семерых совершенно не моим поэтом оказался только один… Совершенно не моим, я еле наскребла тридцать четыре стихотворения вместо сорока положенных. Это… (понижает голос, дальше говорит с притворным ужасом) Александр Блок. Абсолютно, абсолютно. Вот этот миф, который разрушился и не заменился другим. Вообще он рухнул для меня полностью. Поэта Блока — нет. Я… я… так расстроилась.
А начала я с Мандельштама. Перечитала его всего и выбрала, согласно договоренности, около сорока стихотворений. И, поскольку мне разрешается предлагать идеи музыкального сопровождения, предложила взять дудук. Они сказали, что это может быть слишком дорого, — но позвонили Дживану Гаспаряну, послали ему пробные записи моего чтения… И он послушал.
— И что решил?
— Он сказал: берите что хотите — бесплатно. Когда зашла речь об Ахматовой, я сказала, что тут должен быть восточный щипковый инструмент, и мы выбрали японский котэ…
— Простите, а вы когда-нибудь раньше читали чужие стихи?
— Никогда. Но вот что меня немножко утешило, — почему я решила попробовать начать записываться.… Незадолго до этого предложения в Нью-Йорке был вечер Алексея Цветкова, это был его юбилей, на который приехали Гандлевский и Кенжеев. Все они читали стихи Цветкова. И когда я услышала, как Бахыт Кенжеев читает Цветкова — он и себя хорошо очень читает, — я поняла что-то очень важное. Насколько же он лучше читал, чем Цветков сам читал себя…
— Кенжеев читал его на память?
— Он читал на память и так хорошо! Я подумала: Боже мой! И подумала тогда, что настоящий поэт — тот, кто чужие стихи читает лучше своих…
— А что это значит, по-вашему, читал “хорошо”? Что вообще значит читать плохо или хорошо стихи?
— Он читал их влюбленно, и эта влюбленность заражала. И я подумала: “Вот то, что я должна сделать. Я должна прочитать стихи влюбленно и попытаться заразить всех этой влюбленностью, — любовью к каждой букве, к каждой запятой, ничего не пропустить. Знаете, чем хороший пианист отличается от плохого? У него нет ни одной мертвой ноты. То есть по возможности надо прочитать так, чтобы не было ни одной мертвой буквы.
— Вы говорите об ответственности? Чего вы можете здесь опасаться?
— Вернусь к метафоре пианиста, играющего по нотам. Я боюсь попасть мимо нот, прочитать мимо нот, потому что там все записано. Вот чего почти не делают актеры, они импровизируют, а импровизировать нельзя, все записано, надо просто прочесть.
— Смотрите, получается, что из-за этого чтения, из-за этого проекта у вас “разрушился” миф Блока. Но вы тем не менее начитали пластинку его стихов?
— Я выбрала тридцать с небольшим стихотворений, в которых нашла, во что влюбиться. И потом, мне показалось, что я нашла какой-то ключ, вообще — ключ ко всему поэту. Я читала на энергии отталкивания, потому что поняла, что блоковский культ Прекрасной дамы — это предельное воплощение женоненавистничества… Я читала как женщина, которая отвечает ему.
— Но ведь Блок не исчерпывается этой темой, да?
— Конечно. Но я подобрала такие стихи, какие подобрала, и читала как оскорбленная им женщина.