Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Новый Мир ( № 12 2008)

Новый Мир Журнал

Шрифт:

Боль моя не в том, что не верю в Него, но в том, что не вижу Его, когда видеть было бы спасением. Не видно Его там, на жарком берегу, подле этого трупа. Не вижу, чтоб и другие видели. И не вижу, как видеть. Ни краешком Его ризы не казался мне прикрыт юношеский труп, а только бедною блузою из ситца. Все же обычные речения вроде: «Там ему лучше», или: «Быть может, Бог спас его от тяжелой жизни», или: «Кто знает, что ждало бы его в будущем?» — все эти обычные опыты конкретной теодицеи над трупом, — все эти утешения, которые твердят в подобных случаях участливые

священники вроде отца Алексея и вообще все добрые люди, кажутся мне кощунствами и утешениями лукавого старца «Луки» из «На дне».

Какой великой святыней звучит в сравнении с ними не только великое слово: «Бог дал — Бог и взял», но если нет на него силы, на это суровое слово, то даже простое, страдающее человеческое «не знаю» — лучше и прекраснее, или полное молчание, живая, недоуменная, точащая сердце, боль молчания. Какой мудростью звучит в сравнении с этими обывательскими теодицеями <лакуна в тексте> — спокойные древние слова:

Листьям в дубраве подобны сыны человеков:

Ветер одни по земле расстилает, другие — дубрава,

Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают —

Так человеки: одни нарождаются; те погибают.

Как верно, просто: «те погибают».]

sub 48 /sub

sub /sub

[И еще в этой смерти — бездна одиночества. Человек человеку не нужен. Вот аксиома. Но тогда кому он нужен? Природе? Как охотно она сбросила бы его с себя, докучно бередящего ее великолепный сон.]

В Коктебеле горстка людей. И гибель человека не остановила ни на секунду жизнь этих человеков: так же вкусно ели, пили и лежали рядом с трупом, весь день, до вечера, лежавшим на песке. [Разбита статуя навеки и никому нет дела до того, что она разбита. Это оттого, что нет никакого любования человеком — как есть любование морем, горами, картиной, пьесой на сцене.

И оттого, что никто не любуется на человека, на это юное тело, грудь, руки, лицо, улыбку, — если нет вожделения или нет прямокровной связи, — если никому не люб человек, как создание искусства бытия, — то никто и не пожалеет, что это создание разбито, безжалостно брошено, как ветошь и падаль.

Человек человеку — не волк, а старая, ненужная тряпка, коробка от папирос: волка нужно бояться, а на коробку наступают ногой и выбрасывают в мусорные ящики тряпку.

8—9 VII.]

sub 54 /sub

sub /sub

Однажды, сидя у Бугаевых, вечером, Брюсов внезапно встал и, дернув за особый лампогаситель, потушил лампу. В темноте ушел, не сказав ни слова. Это был — символический жест, долженствовавший изображать: так сумрак победит свет.

Наутро А. Д. Бугаева, мать А. Белого, говорила домашним:

— Я всю ночь не спала. С потолка ко мне все время спускался этот ужасный Брюсов.

(От С<ергея> М<ихайловича> С<оловьева>)

sub 62 /sub

sub /sub

Нужно открыть «вечно-муравьиное» — некую бесконечно малую, но крепчайшую эссенцию

«муравьёвства», — и прививать ее всем рождающимся детям.

Тогда будет хорошо на земле. Тихо и муравьёвно. Покорно, планомерно и постоянно будет копошиться огромный земно-шарный муравейник. Вот когда придет довольство и счастье. А бомбу бросить в эту счастливую кучу можно будет только с Марса. Но и то некому. Там никого нет. Какая картина: муравейник, облепивший небольшой шар, несущийся в бездонной, в безотзывной пустыне!

sub 64 /sub

sub /sub

В. К. Звягинцевой16

Как будто ласточка крылом

В полете вольном и стрельчатом,

Меня коснулась ты стихом

И сизогрудым, и крылатым.

Как радует меня излом

Его стрельчатого полета —

За озолоченным окном —

В высь заревого водомета.

И песенной твоей росой

Душа освежена2 на зное,

Впивая песенный покой

В вечернем золотом покое.

И тянется вслед за тобой

Своею песней запоздалой,

Как за ушедшею зарей,

Луч, от зари своей отсталый*.

23. VII. День.

sub 65 /sub

sub /sub

Пожалеть — я тебя пожалею —

Только сердце не станем жалеть.

К голубому, к сухому шалфею

Льется лютиков звонкая медь.

Луч сверкающий золотом кован

И осыпан враздробь бирюзой.

И каким колдуном зачарован,

Обогачен колдуньей какой?

Есть за сердце безценная плата —

Собирай только вольно вокруг.

Самоцветы, что вправлены в злато,

Расточает расщедреный луг.

Этой платы исчислить не смею —

А ларцом будет лютиков медь.

Пожалеть я тебя пожалею —

Только сердца не будем жалеть.

(Виктору17, На сегодняшнее письмо. 23.VII.)

sub 68 /sub

sub /sub

Ты ли пела, иль тобою пел

Кто-то дальний, там, за окоёмом —

Кто решать бы, глупый, захотел,

Плача над зеленым буреломом?

Что за песня, если нет в ней слез? —

И слезится тихо заряница

За оградой из косых берез

Над крестом, где черная криница.

Подобрать бы, спрятать жемчуга

Заряничных зерен неокатных —

Да сторожкий месяц на рога

Поднял нити жемчугов закатных.

Нанизать бы сердцем, не рукой

Песни слезовое ожерелье, —

Да на сердце налегло доской,

Камнем передсмертное безделье!

28.VII

(Написал 26, под впечатлением, как 25 в суб<боту> вечером

Марья Степановна18 пела «Зарю зареницу»)

sub 71 /sub

sub /sub

Шуре Шкарину.

Тебе шестнадцать лет, а будет тридцать, сорок,

И в переданной тьме с тоской познаешь ты,

Поделиться с друзьями: