Новый Мир ( № 12 2008)
Шрифт:
Боль моя не в том, что не верю в Него, но в том, что не вижу Его, когда видеть было бы спасением. Не видно Его там, на жарком берегу, подле этого трупа. Не вижу, чтоб и другие видели. И не вижу, как видеть. Ни краешком Его ризы не казался мне прикрыт юношеский труп, а только бедною блузою из ситца. Все же обычные речения вроде: «Там ему лучше», или: «Быть может, Бог спас его от тяжелой жизни», или: «Кто знает, что ждало бы его в будущем?» — все эти обычные опыты конкретной теодицеи над трупом, — все эти утешения, которые твердят в подобных случаях участливые
Какой великой святыней звучит в сравнении с ними не только великое слово: «Бог дал — Бог и взял», но если нет на него силы, на это суровое слово, то даже простое, страдающее человеческое «не знаю» — лучше и прекраснее, или полное молчание, живая, недоуменная, точащая сердце, боль молчания. Какой мудростью звучит в сравнении с этими обывательскими теодицеями <лакуна в тексте> — спокойные древние слова:
Листьям в дубраве подобны сыны человеков:
Ветер одни по земле расстилает, другие — дубрава,
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают —
Так человеки: одни нарождаются; те погибают.
Как верно, просто: «те погибают».]
sub 48 /sub
sub /sub
[И еще в этой смерти — бездна одиночества. Человек человеку не нужен. Вот аксиома. Но тогда кому он нужен? Природе? Как охотно она сбросила бы его с себя, докучно бередящего ее великолепный сон.]
В Коктебеле горстка людей. И гибель человека не остановила ни на секунду жизнь этих человеков: так же вкусно ели, пили и лежали рядом с трупом, весь день, до вечера, лежавшим на песке. [Разбита статуя навеки и никому нет дела до того, что она разбита. Это оттого, что нет никакого любования человеком — как есть любование морем, горами, картиной, пьесой на сцене.
И оттого, что никто не любуется на человека, на это юное тело, грудь, руки, лицо, улыбку, — если нет вожделения или нет прямокровной связи, — если никому не люб человек, как создание искусства бытия, — то никто и не пожалеет, что это создание разбито, безжалостно брошено, как ветошь и падаль.
Человек человеку — не волк, а старая, ненужная тряпка, коробка от папирос: волка нужно бояться, а на коробку наступают ногой и выбрасывают в мусорные ящики тряпку.
8—9 VII.]
sub 54 /sub
sub /sub
Однажды, сидя у Бугаевых, вечером, Брюсов внезапно встал и, дернув за особый лампогаситель, потушил лампу. В темноте ушел, не сказав ни слова. Это был — символический жест, долженствовавший изображать: так сумрак победит свет.
Наутро А. Д. Бугаева, мать А. Белого, говорила домашним:
— Я всю ночь не спала. С потолка ко мне все время спускался этот ужасный Брюсов.
(От С<ергея> М<ихайловича> С<оловьева>)
sub 62 /sub
sub /sub
Нужно открыть «вечно-муравьиное» — некую бесконечно малую, но крепчайшую эссенцию
«муравьёвства», — и прививать ее всем рождающимся детям.Тогда будет хорошо на земле. Тихо и муравьёвно. Покорно, планомерно и постоянно будет копошиться огромный земно-шарный муравейник. Вот когда придет довольство и счастье. А бомбу бросить в эту счастливую кучу можно будет только с Марса. Но и то некому. Там никого нет. Какая картина: муравейник, облепивший небольшой шар, несущийся в бездонной, в безотзывной пустыне!
sub 64 /sub
sub /sub
В. К. Звягинцевой16
Как будто ласточка крылом
В полете вольном и стрельчатом,
Меня коснулась ты стихом
И сизогрудым, и крылатым.
Как радует меня излом
Его стрельчатого полета —
За озолоченным окном —
В высь заревого водомета.
И песенной твоей росой
Душа освежена2 на зное,
Впивая песенный покой
В вечернем золотом покое.
И тянется вслед за тобой
Своею песней запоздалой,
Как за ушедшею зарей,
Луч, от зари своей отсталый*.
23. VII. День.
sub 65 /sub
sub /sub
Пожалеть — я тебя пожалею —
Только сердце не станем жалеть.
К голубому, к сухому шалфею
Льется лютиков звонкая медь.
Луч сверкающий золотом кован
И осыпан враздробь бирюзой.
И каким колдуном зачарован,
Обогачен колдуньей какой?
Есть за сердце безценная плата —
Собирай только вольно вокруг.
Самоцветы, что вправлены в злато,
Расточает расщедреный луг.
Этой платы исчислить не смею —
А ларцом будет лютиков медь.
Пожалеть я тебя пожалею —
Только сердца не будем жалеть.
(Виктору17, На сегодняшнее письмо. 23.VII.)
sub 68 /sub
sub /sub
Ты ли пела, иль тобою пел
Кто-то дальний, там, за окоёмом —
Кто решать бы, глупый, захотел,
Плача над зеленым буреломом?
Что за песня, если нет в ней слез? —
И слезится тихо заряница
За оградой из косых берез
Над крестом, где черная криница.
Подобрать бы, спрятать жемчуга
Заряничных зерен неокатных —
Да сторожкий месяц на рога
Поднял нити жемчугов закатных.
Нанизать бы сердцем, не рукой
Песни слезовое ожерелье, —
Да на сердце налегло доской,
Камнем передсмертное безделье!
28.VII
(Написал 26, под впечатлением, как 25 в суб<боту> вечером
Марья Степановна18 пела «Зарю зареницу»)
sub 71 /sub
sub /sub
Шуре Шкарину.
Тебе шестнадцать лет, а будет тридцать, сорок,
И в переданной тьме с тоской познаешь ты,