Новый Мир ( № 12 2008)

стр. 143.

Во втором фрагменте шестой тетради обыгрывается фамилия Пьера Жозефа Прудона (1809 — 1865), французского экономиста, теоретика анархизма, социолога.

2Эрн Владимир Францевич (1882 — 1917) — философ, представитель русского религиозно-философского Ренессанса, знакомый Дурылина по Религиозно-философскому обществу памяти В. С. Соловьева. О совместной деятельности и взаимоотношениях Дурылина и В. Ф. Эрна см.: «Взыскующие Града. Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках С. А. Аскольдова,

Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Е. Н. Трубецкого, В. Ф. Эрна и др.». М., 1997; Голлербах Е. А. К Незримому Граду. Религиозно-философская группа «Путь» в поисках новой русской идентичности. СПб., 2000.

3 Фигура Вячеслава Ивановича Иванова (1866 — 1949), поэта, мыслителя и переводчика, человека, близкого Дурылину идейно и — в середине 1910-х гг. — лично, вызывала любовно-иронические оценки у Дурылина позднего, автора «Углов». «„Вячеслав Ива2нов”. Никто не говорил никогда: „Ивано2в”. А если б сказать...» (I, 29).

Впрочем, сам С. Н. Дурылин в 1926 году в стихотворном портрете из цикла «Москва», предпринял вполне удачную попытку реабилитации Вячеслава Иванова — в качестве именно «Ива2нова», а не «Ивано2ва»:

«Вячеслав Иванов, в Москве

Всегда с словесною обновой,

До Тютчевских дожив седин,

Ты с речью ковано-парчёвой

Несешь дары твоих новин.

В часы мыслительных радений

И споров, и полночных слов

Ты был, как общник прежних прений,

Где был соратник Хомяков.

Но в забурлившем вихре споров

И философских теорем —

Ты слышал вопли древних хоров

И бег аттических трирем.

С Собачьей выходя площадки

Под лживый свет обманных лун,

Он был на миг лукаво-краткий, —

Из круга вышедший ведун.

И те, что в бездну заглянули,

В него упрятаны зрачки,

И так уныло утонули

В воротнике седом виски.

Сквозь тяжесть царственного злата

И византийский гордый шелк,

Как слышался в тебе богато

Московской речи пестрый толк.

И твой аттический гиматий

Изобличал российский лен,

Когда в час дружеских объятий

Ты был по-русски умилен,

И русской сдабривал улыбкой

Витийство византийских слав.

Нет, ты — Ива2нов не ошибкой

И не обмолвкой — Вячеслав».

(ДурылинС. Н. Стихотворения. МДМД. Коллекция «Мемо­риальный архив». Фонд

С. Н. Дурылина. КП-262/9. Л.19 — 20/).

4 Аббат Аврелий Пальмиери— католический священник, сторонник

диалога между православной и католической церквями. Впервые посетил Россию в 1905 году. Сформировал коллекцию русских православных печатных изданий в Ватиканской библиотеке. Ср.: «Такие крупные представители католического богословия, как о. Пальмиери, признают религиозное братство православия». (Эрн В. Ф. Меч и крест. Острие русско-польских отношений. — В его кн.: Сочинения. М., 1991, стр. 336).

5 Лакуна в тексте.

6 Речь, по-видимому, идет о подготовке к важнейшей работе В. И. Иванова «Дионис и прадионисийство» (1923).

7 Дионисий Ареопагит— христианский мыслитель V — начала VI века н. э., представитель поздней патристики. Дурылин, как и многие культурные люди своего времени, был знаком с «Corpus Areopagiticum»: среди черновых записей конца 1910-х — начала 1920-х годов сохранился его конспект и фрагменты собственного перевода одного из важнейших текстов Дионисия «О небесной иерархии».Дионисий Александрин (Дионисий, епископ Александрийский) — церковный писатель IV века н. э., толкователь Апокалипсиса. Ср.: «В книге III, гл. XXVIII Евсевий вскользь, в придаточном предложении, упоминает, что современник его Дионисий, епископ Александрийский, во второй книге „Обетований” <…> „говорит нечто об Иоанновом откровении”» (Эрн В. Ф. Борьба за Логос. Филологизирующий астроном. — В его кн.: Сочинения, стр. 243).

8 Лакуна в тексте. Восстановлено по контексту.

9 Лучше всего о своем друге, поэте и философе Сергее Михайловиче Соловьеве (1885 — 1942), Дурылин рассказал сам: «Сергей Михайлович Соловьев <…> внук историка России, племянник Вл. Соловьева, сын М. С. и О. М. Соловьевых, троюродный брат А. Блока (по материнской линии).

Столько надежд было связано с этим именем! Было время, когда в этих стихах видели пушкинскую ясность и ждали от него пушкинских стихов. А он был лишь Дельвигом несуществующего Пушкина. Он и читал в „Мусагете” однажды реферат о Дельвиге, о его русском эллинизме; на докладчика весьма яро напал Вяч. Иванов.

Я любил Сергея Михайловича и был, смею сказать, любим им. Я написал о нем статью „Луг и цветник” о третьей книге его стихов, и он был тронут моей статьей.

Он был поэт искренний и истинный, но…

Вспоминаются слова Б. Садовского — злые, во многом справедливые: „Владимир Соловьев прошел крупными шагами по философии, богословию, поэзии, — и оставил глубокие следы. Сергей Михайлович хочет идти вслед за ним, и приходится ему не идти, а скакать из следа в след. Что же мудреного, что то и дело приходится оступаться?”

Биография была сложная: поэт превратился в священника, в доцента духовной Академии, затем в униатского священника, затем опять в православного и, наконец, вновь в униатского. Были и униатские стихи.

В 1926 году славно прожили мы с Сергеем Михайловичем лето в Коктебеле, под кровом синего неба и милого Макса Волошина.

Сергей Михайлович умер в Казани в больнице для душевнобольных, в 1941 году (в 1942-м. — А. Р. ), эвакуированный из подольской лечебницы.

Одно из дорогих мне воспоминаний — этот путанный (но никого не запутавший) человек с историческим именем, последний представитель рода славного в истории русской культуры, прекрасный душой, добрый сердцем, несомненно талантливый — и глубоко несчастный <…>».

(ДурылинС. Н.Антология «Мусагет». Комментарий. После 1942 г. Маши­нописная копия. МДМД. Коллекция «Мемориальный архив». Фонд С. Н. Дурылина. КП-325/5. Л. 33 — 34).

Я глубоко признательна Михаилу Юрьевичу Гоголину за возможность ознакомиться с автографом этого текста.