Новый Мир ( № 12 2010)

но вышел все же гулять,

и мне надо было на юг,

туда, где остался весь прочий

Манхэттен.

(«Церковь Троицы в тенях»)

Разбивка на стихотворные строчки тут, конечно, моя.

«Аглашки» — рассказ. «Когда все кончится» — рассказ. «Город-ад и город-сад» — просто очень длинный многоголосый верлибр типа рубинштейновского (который, кстати, и вправду хорошо бы смотрелся на библиотечных карточках).

Ни одно его суждение не стоит воспринимать как прямое, буквальное высказывание. «Современный русский пейзаж приводит меня в отчаяние. Я не люблю его, у меня не получается его полюбить, как ни стараюсь. Кем и зачем он был создан, проклятый этот пейзаж?» (стр. 72); «Мне нравится русский, московский, вселенски унылый пейзаж…» (стр. 40). У художников это бывает.

Последняя цитата — трехстопный амфибрахий.

С. П. О р о б и й. «Бесконечный тупик» Дмитрия Галковского: структура, идеология, контекст. Благовещенск, Издательство Благовещенского государственного педагогического университета, 2010, 224 стр.

«Эта работа — отражение авторской системы взглядов относительно поэтики произведения Д. Е. Галковского „Бесконечный тупик”, его художественной идеологии и историко-культурного контекста, — объясняет автор. — Такой выбор обусловлен не просто желанием переместить маргинальный текст в центр литературной галактики, хотя его периферийный статус действительно кажется несправедливым». Мне это тоже представляется несправедливым, поэтому известие о выходе подобной работы оказалось для меня неожиданным, но не удивительным.

Действительно, «одно из самых интересных исследований культурного процесса и его плодов, которые мне случилось видеть в последнее время», — как пишет Ольга Балла (в блоге на сайте «Радио Свобода» <http://www.svobodanews.ru> ) и среди прочего отмечает, что «Оробий — похоже, единственный в современной филологической мысли — его [Галковского] из постмодернистского контекста выводит. И помещает в контекст принципиально более широкий».

Частью этого более широкого контекста является сближение «далековатых» на первый взгляд фигур Солженицына и Галковского. «Если имена Достоевского, Розанова непрерывно упоминаются Галковским, то имя Солженицына вспоминается лишь в одном примечании, но с существенной оговоркой. <…> Такая лаконичность неслучайна: сильные авторы не ссылаются на тех предшественников, от которых чувствуют зависимость (идея Гарольда Блума)». Глава, посвященная Галковскому и Солженицыну, весьма любопытна, анализ отношения этих писателей к Чехову — тоже.

Не только Солженицын, но и Джойс, и Фуко и т. д. и т. п. Даже протопоп Аввакум.

Тираж книги — 100 экземпляров. Боже, благослови Интернет! И некоммерческую электронную библиотеку ImWerden , благодаря которой я читаю этот pdf – файл.

± 4

Ю. В. К а з а р и н. Поэт Борис Рыжий. Монография. Екатеринбург, Издательство Уральского университета, 2009, 310 стр.

Смешную претензию к Юрию Казарину обнародовал на екатерин­бург­ском сайте W-cafe.ru Юрий Марцевич, студент факультета журналистики УрГУ:

«<…> текст изобилует чрезмерным количеством узкопрофессиональной научной филологической лексики („анжанбеман, пеон, просодика, дискурсивность, дискретность” и много прочего). Это обстоятельство заставляет задуматься о том, кто именно является целевой аудиторией этого издания. <…> Почему нельзя было

использовать сноски и примечания (привычная практика), которые раскрывали бы значения всех терминов?» (cм.: http://w-cafe.ru/sorted/63 ).

Мои претензии к этой безусловно полезной работе иного рода. «Борис Рыжий — явление типично-уникальное для России, как М. Лермонтов, Я. Полонский,

Ап. Григорьев, К. Случевский, И. Анненский, А. Блок и другие, он не описывал мир, даже не познавал его — Борис Рыжий в поэзии сразу же ухватил быка за рога: он взял жизнь за смерть, а смерть — за жизнь », — вот примерно в таком патетическом духе (курсив в цитате мой. — А. В. ) и исполнена монография. Почему я невольно улыбаюсь, читая такие обороты? Этого не объяснишь. Допустим, у меня такое извращенное чувство юмора.

К счастью, там есть и подробное жизнеописание поэта, и специальная «Хроника трудов и дней Бориса Рыжего», и библиография. Вообще — фактография интереснейшая (любой пишущий о Рыжем теперь просто обязан прочесть монографию Казарина), но интерпретации приводимых фактов, свидетельств и пр. зачастую… не могу найти другого слова — перпендикулярны фактам. Курсив опять мой: «В. Блинов говорит о том, каким мужественным и отчаянно, бесшабашно дерзким и смелым мог быть Борис: когда возвращались из УПИ, в течение получаса Владимир вытащил, вырвал Бориса из трех драк, инициатором которых был сам Борис . Отчаянная задиристость поэта, его неожиданные для всех легкие и стремительные, „кавалерийские” наскоки на огромных мужиков — это, скорее всего, следствие внутреннего психологического и эмоционального напряжения в сочетании с невероятно сложным и трудным (невыносимым) состоянием, когда тебе не пишется».

Вообще-то, все это как-то иначе называется (молчу, молчу…), но в рамках добровольно избранной Юрием Казариным апологетической парадигмы ничего другого он сказать не может, оставить приведенные им свидетельства совсем без интерпретации тоже неловко, а исключить из книги такие свидетельства ему не позволяет исследовательская добросовестность. Ситуация безвыходная. Ну ладно, ладно… пусть это будет — поэту не пишется. (И прохожему (?) — в морду, в морду…)

Ю р и й Ю р ч е н к о. «Фауст»: Пастернак против Сталина. Зашифрованная поэма. СПб., Издательская группа «Азбука-классика», 2010, 256 стр.

«Своим эссе, скорее похожим на яркое детективное литературоведческое расследование, Юрченко разбивает расхожее суждение о том, что Пастернак соучаствовал в создании мифа о Сталине, но не принимал участия в разоблачении этого мифа. Привлекая к стилистическому анализу языковой фон и документы эпохи, немецкий оригинал Гете, другие переводы „Фауста”, Юрченко показывает, как в своем переводе акта пятого знаменитой трагедии Пастернак зашифровал ответ Тирану. Это ответ Поэта „строителю адскому”, который „достоин без пощады уготованного ада”», — издательская аннотация дает вполне адекватное представление о замысле книги.