Новый Мир (№ 2 2008)

оттого горчит, что пепел —

птичья тень на сохлом дне

счастья, выпавшего мне.

* *

*

не за водою пойду босиком

а из воды прорасту тростником

не на удачу закину уду

сам как грузило под воду пойду

не до поклева как пень простою

запеленаюсь в подводном краю

илом кореньями рыбьей слюной

тьма и молчание станут со мной

криво и вкрадчиво речи вести

стылым теченьем кормить из горсти

утлым свеченьем вчерашнего дня

злым отраженьем подгнившего пня

где зажигали огни светляки

прямо над жадной стремниной реки

и не пускал их ни ил ни тростник

прочь по теченью утечь напрямик

Блок

Новиков Владимир Иванович родился 9 марта 1948 года в Омске. Окончил филологический факультет МГУ. Доктор филологических наук. Литературовед, прозаик, автор книг: «В. Каверин. Критический очерк» (М., 1986; в соавторстве с О. И. Новиковой), «Диалог» (М., 1986), «Новое зрение. Книга о Юрии Тынянове» (М., 1988; в соавторстве с В. А. Кавериным), «Книга о пародии» (М., 1989), «Заскок» (М., 1997), «Роман с языком» (М., 2001, 2007), «Высоцкий» (М., 2002, 2008), «Словарь модных слов» (М., 2005, 2007), «Роман с литературой» (М., 2007), «Любить!» (М., 2007). Лауреат премии «Нового мира» за 2002 год. Живет в Москве. Поздравляем нашего постоянного автора с 60-летием. 

1. НАЧАЛО

Смерть пришла вовремя, но заставила помучиться.

Это было воскресенье.

Утро седьмого августа. Половина одиннадцатого. Мама стоит слева, Люба — справа. Простился с ними молча.

Боль ушла навсегда. Криков не будет.

Тело вытянулось и отделилось. Желтеет кожа, постепенно заостряется нос. Усы продолжают расти, появляется бородка, которой не было при жизни.

Мама сидит рядом и гладит холодную твердую руку.

Приходят Алянский, Евгения Книпович, Надежда Павлович. В доме появляется священник — позвали все-таки.

До последнего дня знакомые хлопотали об отправке Блока за границу, на лечение. Теперь хлопоты совсем другие…

Замятин звонит Горькому: “Блок умер. Этого нельзя нам всем — простить”.

Во вторник решено, что похороны состоятся в среду, десятого августа. Через газеты оповещать поздно. В типографии на Моховой печатают извещение на голубой бумаге, тысячу экземпляров. Расклеивают по городу. С вечера Офицерскую улицу начинают заполнять люди. Читатели.

И утром они собираются у ворот. Здесь и некоторые писатели — “всё, что осталось от литературы в Петербурге”, как подумает и напишет Замятин. Сам он среди тех, кто несет на руках гроб — вместе с Андреем Белым, Владимиром Гиппиусом, Вильгельмом Зоргенфреем, Евгением Ивановым и Владимиром Пястом.

На Васильевский остров Блока проносят по Офицерской улице, мимо Мариинского театра, по Николаевскому мосту. Всего от дома до Смоленского кладбища — шесть километров пути.

Ахматова, приходившая “к поэту в гости” на Офицерскую в декабре 1915 года, сложит поэтический рассказ о последней с ним встрече:

Принесли мы Смоленской заступнице,

Принесли Пресвятой Богородице

На руках во гробе серебряном

Наше солнце, в муке погасшее, —

Александра, лебедя чистого.

Марина Цветаева, так и оставшаяся Блоку незнакомой, видевшая и слышавшая его на двух вечерах, продолжает метафизический диалог с ним:

Было так ясно на лике его:

Царство мое не от мира сего…

Не обходится и без комических эпизодов. Некий стихотворец, не сообразуя ритм со смыслом, выступает перед публикой с неоправданно задорным некрологом:

Умер, умер, умер

Александр Блок.

Или такой случай. Пушкинист Сергей Бонди, гуляя по дачному поселку под Петербургом, встречает печального Федора Сологуба. Тот, не здороваясь, произносит два слова:

— Блок умер.

Постояли, помолчали. Потом весь вечер бродили, вспоминая.

Наутро пушкиниста потянуло снова наведаться к поэту. По дороге его окликает соседка:

— Слышали, какое несчастье у Сологуба случилось?

И в ответ на вопросительный взгляд продолжает:

— Клока у него умерла. Он уж так убивался вчера.

“Клокой” в этих местах называли курицу-несушку. По тем голодным временам она ценилась чрезвычайно высоко.

По поводу этого недоразумения Сологуб потом сочинит стихи, обращаясь, конечно, не к соседке, а к бездушным “морлокам” (человекоподобным существам из Уэллсовой “Машины времени”):

Объяснять морлоку — это, мол, не клока,

Это наш любимый стихотворец Блок?

Не трудите мозги темного морлока,

Что стихи морлоку? Что морлоку Блок?

Двадцатого сентября в берлинской газете “Руль” опубликованы стихи Вл. Сирина — под этим псевдонимом с недавних пор печатается Владимир Набоков:

Пушкин — радуга по всей земле,

Лермонтов — путь млечный над горами,

Тютчев — ключ, струящийся во мгле,

Фет — румяный луч во храме.

Все они, уплывшие от нас

в рай, благоухающий широко,

собрались, чтоб встретить в должный час

душу Александра Блока.

Красивая картина. Сам Блок, правда, представлял посмертное странствие души иначе, не так благостно: