Новый Мир (№ 2 2010)
Шрифт:
Сахара
В пустыне только кажется, что ты смотришь вокруг,
а на самом деле ты смотришь в самого себя.
Роберто Антониони
(из книги “Amare ergo sum”)
“Колючей грушей” руки прожжены, в крови пустыни лёгкая рубаха,
Дух лампы наморочил эти сны,
Смотрящего безумными вокруг и потому — расплывчато в Сахаре...
Я — предал Север, надкусивши Юг на акмеистом найденном вокзале.
Стекает жизнь, подшитая тоской, в песочный бред, к шакалам и гиенам...
Смотрюсь в себя безадресной строкой, бегущей красной ящеркой по венам
Животного, которое во мне: какое там безлунье и безлюдье,
Там дрянь с косой в кармическом окне и сумерки, как будто фредди крюгер,
Там пальмовый Габес врастает в лёд, там всадник фиолетовое сбросил,
В рубцах и язвах солонеет шотт, в снегах и листьях маленькая осень...
Взгляни: встаёт на медленных ногах гранатовым закатом подсознанье,
Полнеба перекраивая, как повозки на зашарпанном экране
В заваренном “когда-то”... Полумрак? Скорее бедуинская химера
Погонщика, отставшего на шаг, впитавшего полсолнца дромадера.
Золотое
Мне хватит сна, чтоб высмотреть пустыню, вдыхая золотое по песчинке,
Чтоб говорить мифическому сыну о спрятанной афритами копилке.
Мне станет наваждения, покуда в сетчатке чернокнижие Сахары,
На сто мешков сокровищ у верблюда, аллаховы хайямы и омары,
На двери, за которыми макамы макают смех в иное измеренье,
Вздыхают головастые имамы на лестнице, внушающей спасенье,
На рубаи разлуки без печали, порезанного стёклами факира
(…детали превращаются в детали в морщинках переливчатого мира),
На “пальцы света”* в лакомом Тозёре, на минареты, вкрученные в солнце,
На Сиди-Бу-Саид, смотрящий в море: до нитки рыбаки промокли в солке.
На воздух, перемешанный молочным, на облако, зашитое водою,
И жуткий вой, разлитый позвоночным. На свет востока с пенкой золотою…
* Сорт фиников
Ганеша
Этот город — ну?.. — “молодой” Ганеша,
Обещает манго, удачи хвостик,
На быках везут (проезжай, тележка)
Золотой обман, шепелявит додик.
Этот город — змей и корова слева,
Королевский дух поравнялся с нами,
Разливает смысл голубого неба
Грамотей-монах (говорит стихами).
Этот город — ну? — с головой слоновьей:
Сиротой торчит одинокий бивень,
Снаряжает сны, подсыпает в кофе,
У брамина, глянь, не стило, а грифель.
Этот город — шрам на лице лангура,
Попрошайки бред в малолетнем платье,
У молельни, что в тишине пурпура,
Инвалидный круг в налетевшем смраде.
Ганапати — бог (и один из шайки),
Фаворит всех каст, маета Парвати.
…Полумраки пьют из колодца байки,
Точно призрак форт подступает сзади…
Этот город что превзошёл и понял?
Раскурил мозги агарбатти, что ли?
И никто, никто, ну никто не помер?
И течёт любовь в непростом глаголе…
И компот из тьмы выпивает выси,
Желатин луны на холсте жасмина.
И божок сметливый сидит на крысе:
Ореол ушей, озорная мина…
Балаганное
…то ли бухта Трепанга, то ли
Мореход в химеричном сне —
Это снится воронье море,
Острова в голубом окне,
Где казалось: кино продлится,
Отворит дурак шапито,
И потешная вспыхнет птица,
И поскачет конёк в пальто…
Это снится эксцентрик с айном,
Смешан бред с берегами, где
Любовался оттенком чайным,
Понимал в колдовской дуде,
Как свинья в апельсинах. Этим
Перепутаны карты все?
Вот и катится жизнь “с приветом”
На неправильном колесе.
Или правильном?.. Кто ответит? —
То ли ангел, смотрящий за…
То ли Зверь, что меня приметит,
В преисподнюю подвозя?..
Старый остров (большая рыба),