Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Новый Мир ( № 4 2013)

Новый Мир Новый Мир Журнал

Шрифт:

 

Нет, еще не пора. Не к концу сентября, когда местность, как после соитья, лежит, разметавшись во все края, и всё в ней чуть под углом друг к другу — море к берегу, небо к поселку, горы к горам, чуть отвернувшись, с тем же чутким зазором вины и родства. С тем же взглядом, косящим чуть в сторону, — как по холодному полу идешь босиком, поджимая пальцы, чуть в сторону, как после близости. И повсюду этот стыдливый зазор с пустотой неумелой — меж землею и небом, дорогой и домом, водой и губами. Эта тяга родства и обратная тяга — к его отторженью. Только спайки тоски с этой ноющей сладковатой виной.

Это

потом только он стал различать: худенькая, размашисто легкие ноги, танцующий ветерок меж ними, родное, с утренним щебетом и волновым восходящим светом тело ее, и лицо — весеннее, к небу поднятое, и веселые волосы чуть набекрень, из-под челки — две голубые тайны, одна чуть блажит в прищуре. Это потом — губы с чуть приподнятыми уголками детства, теплые нежные, почти как воздух, когда его осторожно пьешь…

Маленький, свернувшийся калачиком, заснеженный городок. Он подходит к ее дому, она смотрит на него из окна и не видит — во тьму со света. Входит, берет ее на руки, улица безжизненна, только одна вывеска мигает, заметаемая снегом: З…ГС. И он опускает ее на землю лишь после того, как выносит ее на руках из этого ЗГС, и она все никак не может собрать свои губы в это щекотное слово: жена, жжжена, а он дышит в ее вздрагивающую шею за меховым воротником: мууж, муужжж…

Пока заживают зазоры, оставляя рубцы между людьми, словами. Пока догорает вина, помнящая о родстве. Пока остывает земля, уже протравленная к утру проступившим инеем. Не сразу, но к ноябрю.

Бранденбургские концерты

Найман Анатолий Генрихович родился в Ленинграде в 1936 году. Поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Живет в Москве. Постоянный автор «Нового мира».

 

 

 

Короткое время года

 

Мы столько друг другу сказали, но слишком тихо,

а всё потому, что грубым для слов был голос, —

и жизнь от них отошла, ни духа, ни слыха:

электроразрядами, солнцем, дыханьем стерлось.

Зато машинально в хвостики и крючечки

под цоканье и рожок почтовой лошадки

перевели мы безмолвьем чернильной строчки

то, что по коже скользило и по сетчатке.

 

...Как кисточкой, время года, неделя в мае,

наводит щетину, одновременно брея,

на вас, древесные сети и почва родная, —

свой марафет траекторий мелкого зверя.

И в октябре в начале оно же, но цвета

не серо-зеленого, а всего без изъянов

спектра — не осень и не весна и не лето,

а воздух: наткнулись и

цепенеем отпрянув.

 

Просто простор — резать его слоями

ниткой суровой зренья, кусать, насыщаться:

просто двор во флажках облаков, а плетень сломали,

предощущая неделю сезона как счастье, —

когда на крыльце мы толклись над амбарной книгой,

заложенной бланком зимнего социализма,

как над подбитой ветром голубкой пугливой,

вернувшей нам наши без дат и конвертов письма.

 

 

Водосвятие

 

Приближается праздник. Единственный,

чей восторг не толпой вдохновлен,

не у жатв и цветений заимствован,

а накатан инерцией волн.

Торошением льда, обрушением

струй фонтанных и даже дождем

или вьюгой — а то и лжевременем

пересохших колодцев рожден.

 

И герольдов его, сколько лычками

ни укрась их, указы вода

переспорит всесильными кличками

Никогда, Иногда, Навсегда.

Родничок Никогда будет праздновать

поцелуй — и бессмертьем ручья

Иногда подземелье поддразнивать,

про захлеб Навсегда лепеча.

 

 

* *

*

Бранденбургские концерты, с чем едят их, я не знаю.

Бранденбургские ворота, что-то слышал, только — что?

Неужели с потрохами в мару я ушел и в майю —

пропустил, прогульщик, тему — стала память решето?

 

Чем сольфеджо и эстампы разбирать, мычал и блеял.

То, по мне, провинциален был Нью-Йорк, то Рим дыра.

И теперь рожком и лирой грусть душе внушает плейер

и во весь экран ворота, а ни дома, ни двора.

 

Бранденбургские . Что значат эти пышность и тревога?

Слово-звук, система лестниц, серафический фокстрот,

и глядится Гогенцоллерн в каске в зеркало кривое,

и церковные концерты, и коровы у ворот.

Поделиться с друзьями: