Новый Мир ( № 4 2013)
Шрифт:
По Ярославской железной дороге, с платформы
43-й кэмэ, на юг, в столицу,
в многоэтажный дом-каталог, где орды
по паспортам осели как частные лица,
еду, с собой захватив мглу и бедность,
царю-небесный, колыбельный дух постной пищи,
вер и надежд беззаветность и несусветность,
«Прощанье
ворох старья. Все влезло в одну кошелку,
все — экспонаты музея пособий учебных.
Тот, кого я навещал, их скопил по долгу
служб, одной и другой: он поэт и священник.
В окнах справа по ходу желть и кумач заката,
вклеен аэроплан в него — рог самурая в низкой
маске. По радио просят группу захвата
пройти в хвостовой вагон. Остановка в Тайнинской.
Ангел смерти уходит вперед. В Шереметьево,
Внуково, Домодедово — нет для усталых
путников разницы. Не опознал бы, встреть его
я минут через десять на Трех Вокзалах.
Что за сезон, что за страна, что за былое,
не говорю про будущее, у света
видимого? Он прореха в культурном слое —
ни у священника нет архива, ни у поэта.
От самолета до пешего хода — каскады
смыслов, воздушных ям, ценностей, рытвин.
Наша задача стон отличить от рулады:
что — изящной словесности, что — молитвам.
Или довериться тиканью крови? Птичке,
свищущей даром? Мелу, грифелю — стертым
с досок, бумаг? Прокарболенной электричке.
Миропорядку. Паспортизации. Ордам.
Роману на 75-летие
И звали тогда не так, как сейчас, этот город,
и то, как звали, не имя было, а псевдоним,
и не давали собрать его юношам кворум,
и весь он притворство. Кроме реки. И бог с ним.
Блокада и Ладога — сцилла его и харибда,
в нем то артобстрел, то ледоход, и понты, понты.
Кроме реки. Левиафанихи гнева и ритма.
А мы ее свита и корм. Кто мы ? Ну я. Ну ты.
Кто ты ? Встать к парапету, смоля самокрутку,
гуляка, компанию бросивший ромалэ,
ты к нам заглянул на минутку как будто в шутку,
со скрипкой в ключичной ямке, плюнув на реноме,
как раз под советскую власть, старушечий капор
пустого неба надвинувшую на все,
что видела. А в твоих глазах — табор, табор
цветной, поющий, пляшущий, гнущий свое.
Всего — три четверти, из них и со мной полвека
прошло, как последней романтики паладин
меж дон Хуаном, фон Моором и Алеко
ты ищешь себя, оказываясь всегда один.
Что сумраком, теснотой и духом казармы
припахивает, ты улавливал, бальный зал.
Не тем мы живы, что хороши, а что кустарны.
Ты ли мне это, я ли тебе сказал?
Слово
Хотелось-то бы сказать: как солнце! Но нет, как луна —
оно . С азимутом склоненья небесного меж
полуднем и кругом светила. Петля табуна
из прародительного в послепредложный падеж.
По делу-то, множественное единство числа
грибов и грибницы набило бы им глаз и рот,
не говоря уж телесность состав его разнесла
на мужеский, женственный и промежуточный род.
А так, и голос и пропись внушают, что ин
всего лишь глагол, и просто наречие ов ,
а звезды, и мгла ущелий, и нега долин —
суть лексикон. Выдох слова. Одно из слов.
Сиротское. Твердящее через пень-колоду азы