Новый Мир ( № 5 2009)

Любопытно то, чем герои будут заниматься в фирме Коупленда. Прописывать программные коды для волшебного глобуса — «сферического жидкокристалличе­ского экрана, запрограммированного уникальными картографическими алгоритмами в 3D», который может ярко и объемно, в каком угодно увеличении, показывать все мировые течения, тектонические сдвиги, погоду в любом уголке мира и вообще что душе угодно (ничего, кстати, не напоминает? По-моему, тут в точности описан глобус, которым Воланд заинтересовал Маргариту: «Маргарита наклонилась к глобусу и увидела, что квадратик земли расширился, многокрасочно расписался и превратился как бы в рельефную карту»).

И здесь важно сказать о структуре повествования, самой книге, так же, как булга­ковский глобус, переосмысляемой у Коупленда в духе технических новинок. Текст Коупленда — не текст в привычном смысле этого слова. Целые страницы, как уже говорилось, заполнены строками на японском и китайском, компьютерными командами, наборами слов для скраббла, страниц десять отведены под десятич­ное разложение числа «Пи» и т. д. и т. п. (в тех же самых «Рабах», к слову, было несколько страниц с бесконечно повторяемыми словами «машина» и «деньги»). Сам Коупленд, как он сказал в интервью, предполагает, что читатели будут смотреть на эти цифры и слова «так же, как они смотрели бы на картины Уорхола, просто наслаждаясь много­образием и обилием всего этого» [9] .

Введение «посторонних» элементов в традиционный печатный текст — идея не совсем революционная в наши дни, такое встречалось не только у того же Паланика, но и, в куда большем масштабе, в романе «Жутко громко и запредельно близко» Джонатана Сафрана Фоера, автора прошумевшей пару лет назад «Полной иллюминации». В романе Фоера, талантливом ремиксе «Жестяного барабана» Грасса (героя также зовут Оскар, и он замедляет свой рост, боится повзрослеть, но вместо барабана пользуется тамбурином) на темы 11 сентября, много рисунков, зачеркиваний, просто темных страниц, фотографий, и заканчивается книга не обычным финалом, а целым мини-фильмом, получающимся, если быстро пролистать серию страниц с фотографиями… В случае Фоера мотивация понятна: сам Оскар собирает рисунки, фотографии — помещение их в повествование, ведущееся от лица подростка, придает ему более личный, интимный характер. У него, как и

у Коупленда, нельзя исключить и влияния клиповой (в визуальном ряде клипов часто используется текст) и, шире, телевизионной (субтитры в иностранных фильмах, бегущая строка в новостных передачах и т. д.) эстетик.

Но в книге Коупленда, процентов на 30 состоящей из несобственно текстового текста (неуклюжий термин по аналогии с «несобственно прямой речью»), крайне варьирующегося по сравнению с тем же Фоером, заложена явно более амбициозная интенция. На странице Коупленда в английской «Википедии» мы встречаем верное определение: «Коупленд использует форму романа для того, чтобы передать ощущение романного содержания, читаемого не в виде гутенберговского текста, но в виде Web 2.0». Термин Web 2.0, впервые предложенный Тимом О’Рейли в 2004 году, предполагает совершенно иной подход к содержанию Всемирной паутины при сохранении ее технических характеристик (что важно — так как и книга Коупленда остается прежде всего книгой, а не становится какой-нибудь программой для чтения с дисплея «Айпода»). Так, главным становится интерактивность, возможность рядовым индивидуальным пользователям или группе пользователей (еще один способ неформальных объединений!) создавать собственный контент — выкладывать музыку, видео, писать блоги, делиться и обмениваться информацией, интерактивно участвовать в создании общего материала (та же «Википедия» — продукт Web 2.0), менять дизайн традиционных страниц поисковых систем (сейчас такую возможность дает, например, «Яндекс», позволяющий организовывать содержание стартовой страницы на свой вкус).

Но и это — не главная цель Коупленда в «Джей-Поде». Создание иных, виртуальных миров героями в компьютерных играх, пустая страница в романе с подписью «Это место специально оставлено пустым», страница с компьютерными определениями Бога («Бог — утилита для бэкапа конфигурации», «Бог — ПО для рабочих групп и сотрудничества на базе интернет-технологии» и т. п.), ответ Коупленда в том же интервью на вопрос о том, является ли Коупленд из книги его «абсолютным воспроизведением»: «И да и нет. Анти-Дуг — это мой ответ на „Гугл” и другие поисковые системы, в которых ты хранишься вечно. В будущем у каждого будет подлинное Я и тень этого Я, которая будет храниться в компьютере» [10] . Все это — очевидный разговор о религии с помощью нерелигиозной (компьютерной чаще всего) лексики. Определяя себя скорее как атеиста и часто обращаясь к буддизму (еще раз вспомним Пелевина), Коупленд пишет о том, что волнует любого верующего или идущего к вере человека. Его текст — а еще «Жизнь после Бога» — можно было бы назвать действительно религиозным произведением по содержанию, но опять же не по форме — это преодоление апостасийного разрыва с фундаментальными основами бытия, восстановление связи с чем-то высшим (латинское слово «религия» и означает «восстановление связи»). Поэтому главный месседж «Джей-Пода» — это попытка создания пострелигии компьютерной эпохи, нового экуменизма, веры 2.0. А старая благая весть, что Бог есть и есть, соответст­венно, надежда, — это все равно Благая весть, пусть и данная в посткниге на компьютерном сленге лузеров поколения Икс.

Александр ЧАНЦЕВ

Только настоящее трудно

Михаил Кордонски й, Михаил Кожаринов. Очерки неформальной социотехники. Учебное пособие для лидера молодежной неформальной группы. М., «Net2Net», 2008, 336 стр. («Технология группы»).

Можно ли одним языком, отвлекаясь от их ценностей, идеалов, поступков, описать скинхедов и флешмоберов, экологов и скаутов, анархистов

и педагогов-новаторов? Политизированных и аполитичных? Левых гуманистов и правых экстремистов? Оказывается, не только можно, но попросту необходимо.

И даже не столько для ясности видения всех этих будто бы разнородных человеческих объединений — хотя это само собой, — сколько для понимания того, как человеку, попавшему в так называемую неформальную группу, себя вести. Как строить свое поведение. Чего ждать и чего — не стоит.

Разнородность разнородностью, но что-то все эти человеческие сообщества все-таки объединяет. И не только то, что они — сообщества, но еще та или иная степень — ну пусть не оппозиционности, ладно, она все-таки крайний случай, но — альтернативности типичным для данного общества моделям существования. Некоторой от этого общества отгороженности. Общество всегда это чует и щедро наделяет тех, кто не готов в него всем сердцем вписываться, заведомо снижающими ярлыками типа «маргиналы» и «эскаписты». (Ясно, что при таких обертонах понимания нечего и ждать.) Кстати, у русских неформалов есть в ответ собственное замечательное слово для определения их, так сказать, базового жеста по отношению к обществу — встречающееся, между прочим, еще в словаре Даля: УШЕСТВИЕ. Сами они, соответственно, — ушельцы.

Именно об этом — книга Михаила Кордонского и Михаила Кожаринова. Оба — неформалы с многолетним стажем, изведавшие «ушельческую» жизнь с разных сторон, побывавшие в разных ролях. Кордонский — «журналист, педагог, коммунар, участник и естествоиспытатель многочисленных неформальных движений»: «ходил в горы, катакомбы и карстовые пещеры, изготавливал и распространял магнитиздат и самиздат <…> был стажером у щедровитян, КВН-щиком и КСП-шником, комиссаром на коммунарских сборах, модератором фидошных эх <…> мастером на ранних ролевых играх <…>». Кожаринов — «учитель, коммунар, информал [11] , исследователь и, главное, практик построения неформальных сообществ»; «один из ярких лидеров ролевого движения в России» и «директор частной школы „Перспектива”», в которой «принципы ролевого моделирования» были даже превращены в методику преподавания.

Все это и позволило им занять позицию, не лишенную парадоксальности. Кор­дон­ский и Кожаринов предприняли попытку взглянуть на сообщества этого рода одновременно изнутри и извне, вычленить формальные стороны неформального да еще и систематизировать их. Они подходят к неформальным группам и движениям не с точки зрения смыслов, лежащих в их основе, но предшествующего смыслам естества, «природного» — то есть независимого от воли создателей и участников — устройства. Кем бы ни были люди, сплотившиеся в сообщество: диссидентами или искателями снежного человека, ролевиками или коллекционерами марок, — созданная ими группа в любом случае будет подчиняться в своем развитии одним и тем же — и вполне жестким — закономерностям. Если мы вообще хотим добиться каких-то конструктивных результатов, утверждают авторы, эти закономерности необходимо себе представлять и считаться с ними.

«Зачем» люди уходят в неформальные сообщества, было понятно еще на заре перестройки: затем, что из предлагаемых социумом способов «формального», официально одобренного и учтенного существования их не устраивает ни один. Не важно почему — кажутся ли все эти способы фальшивыми, ложными или просто не дающими желаемой полноты существования. Главное, что в официально предлагае­мом не оказывается чего-то такого, что для человека жизненно важно. И вот под это жизненно важное человек начинает создавать себе площадку. Предпринимает попытку жить иначе.

«Неформалы» — «внутренние варвары» Большого Социума, его собственные внутренние Чужие. Они — носители отстраненного взгляда на него, внутренние критики, проблематизаторы, расталкиватели, нащупыватели его уязвимых точек и выявители неявных возможностей, выговариватели неуслышанных правд и — что ничуть не менее важно — плодотворных заблуждений, творческих иллюзий, кон­структивных химер. Если Большой Социум намерен оставаться жизнеспособным, ему бы стоило нарочно культивировать своих неформалов (советское общество в свои последние десятилетия, кстати, спохватилось — да было уже слишком поздно). По счастью, они организуются сами. Главное — не слишком им мешать.