Новый Мир ( № 8 2008)

Так и сфотографирован Президент СССР — задумчиво глядящим над крутое яичко в руке. Лично я предъявляю этому политическому деятелю много претензий, но колумбово яичко ставит меня на место. Таков художественный метод Роста — гуманизировать все, попадающее в его объектив. Это — художественный метод и это — основа его личного бытия и мышления в не самом гуманном из миров.

Отсюда — мягкий юмор, фирменный знак его текстов.

Портретные кадры Роста вызывают разные живописные ассоциации — от Рембрандта и Тинторетто (Сарьян, архиепископ Василий Родзянко) до Дега (Плисецкая), от Веласкеса (“Алиса в зазеркалье”) до Серова (Галина Уланова). Но так же близко смыкается его работа и с кино — в книге есть несколько многокадровых сюжетов, последовательно развернутых планов по сценарию документального фильма.

Белая-белая снежная пустыня с чуть видными из-под снега печными трубами-— это засыпанная лавиной горная деревня в Сванетии, только трубы, да верхушки телеграфных столбов, да одна железная кровать в глубоком снегу, а на ней-— женщина в черном платке… Перевернем страницу — вереница женщин в черных платках движется из заваленной снегом деревни, где погребены их близкие. “…И в белой тьме бродят между сторожевыми средневековыми башнями в поисках озябших душ, погребенных снегом, и не находят их…” Еще перевернем страницу-— поминальный стол на снегу, дальше — уже признаки жизни, выжившие под лавиной собака и петух, проглядывает солнце, а в эпилоге — фотография детей, оставшихся живыми только на снимках. Фильму сопутствует сдержанный голос автора за кадром — рассказ о семье Валерия Челидзе, потерявшего под лавиной жену, трех сыновей, племянницу и тетку…

Другой многокадровый фотофильм — свадьба под Чернобылем в первую годовщину катастрофы, пир во время чумы, аппетитно описанные блюда из радиоактивных продуктов, танцы на зараженной земле. Фильм документальный и актуальный, только голос за кадром здесь совсем не сдержанный — он негодует, он спрашивает с тех, в чей власти было переселить людей в безопасную зону, подальше от реактора.

А вот совсем иное кино: Отар Иоселиани выпивает из стопки и запивает из стакана. Зафиксирован процесс покадрово, художник любуется своим персонажем, и процесс выпивания становится историческим, как и все, что попало в объектив Юрия Роста.

Один из самых драгоценных для меня сюжетов книги — “Пушкина нет дома”, так называлась и фотовыставка Роста, организованная, помнится, в московском Музее Пушкина пять лет назад. Фотографии воспроизводят петербургскую квартиру на Мойке, 12. Сам хозяин куда-то вышел ненадолго, и, пока его нет дома, мы могли осмотреть этот дом — не музей, а живой дом живого человека, побродить по пустым комнатам, прислушаться к звукам, зайти в кабинет, зажечь свечи… Этот сюжет — не только о Пушкине, но и о тех, кого Рост называет друзьями Пушкина, кто умеет сохранять его память живой.

Так, из фрагментов, складывает Рост свой образ нашей страны с ее размытыми границами и непредсказуемым прошлым, образ, состоящий из отдельных людей, по большей части мало кому известных, а в меньшей части — известных на весь мир. “Групповой портрет на фоне века” — настоящая энциклопедия русско-советской жизни и “в высшей степени народное произведение”. И еще — книга о личной жизни фотографа и писателя Юрия Роста. Без него народ неполный.

Ирина Сурат

*

Россия и цивилизация: лаборатория смысла

Россия как цивилизация: Устойчивое и изменчивое. Ответственный редактор И. Г. Яковенко. М., “Наука”, 2007. 685 стр. (“Россия на перекрестке культур”).

Когда однажды в будущем историки примутся писать историю идей (а вкупе с ними — настроений и ожиданий) в России начала XXI века, без этой книги им будет просто не обойтись. Комплексу представлений, связываемых со словом “цивилизация”, в этой истории — понятно уже сейчас — принадлежит одно из самых заметных мест. Столь же заметных, сколь, однако, и проблематичных.

Вообще, “цивилизационный анализ” — так звучит название дисциплины, имеющей возникнуть из преддисциплинарного хаоса прямо на наших глазах, — вещь загадочная. Прежде всего потому, что вопреки распространенному мнению о новизне этого подхода (его, кстати, разделяют и авторы представляемого сборника1) даже отечественные ученые занимаются этим уже почти два десятка лет, о западных и говорить нечего. По меркам человеческой жизни срок квалифицированной рефлексии на эти темы (а не только идеологических рассуждений) вполне серьезный — можно бы уже и предварительные итоги подводить. Однако сборник заявлен как один из первых шагов — и в самом деле выглядит именно так. Даже — как предварительная разметка территории и оценка материала, которому только предстоит быть вовлеченным в работу.

Надежды на “видение универсума человека как совокупности локальных цивилизаций и представление истории человечества в виде процесса разворачивания и смены одних цивилизаций другими” (И. Яковенко) вообще возлагаются очень большие — хотя, надо признать, формулируемые не слишком конкретно. Эта “сфера гуманитарного знания, разворачивающегося на пересечении общей культурологии, философии истории, геополитики и других дисциплин”, как надеется Яковенко, “открывает новые познавательные возможности и перспективы научного исследования”. Почти ни одна из этих возможностей и перспектив не называется по имени — кроме разве надежды “соблюсти баланс между универсальными и специфическими характеристиками России” (Яковенко), ответить наконец на “проклятый” вопрос, “в силу каких фундаментальных факторов общества разделяются на первый, второй и последующий эшелоны модернизации?” (он же), и вообще выбраться из “кризиса парадигмы” и разобраться наконец с собственной идентичностью, проблема которой в очередной раз оказалась актуальной “в связи с распадом советской идеологии” (Н. Хренов).

Но в какой мере “цивилизационный анализ” в его нынешнем состоянии готов соответствовать этим ожиданиям?

Прежде всего, есть большие проблемы с проясненностью самых основных понятий, включая центральный концепт всей предлагаемой дисциплины: “цивилизация”. Нет ясности даже по такому насущному вопросу, как набор признаков, по которым “цивилизацию” следует отличать от иных общностей.

“В ходе общеисторического развития” на Земле — излагает суть “теории локальных цивилизаций” Яковенко — “формируется ограниченное количество особых, отличающихся друг от друга стратегий человеческого бытия”. Каждая, “доминируя на определенной, весьма значительной территории, оказывается фактором, задающим весь строй жизни”. (Мировая цивилизация — “целостность взаимодействующих между собой локальных цивилизаций”.)

Описание, как видим, недопустимо приблизительное: из него ни в малейшей степени не ясно, что стоит понимать под “стратегией бытия” и как она задает “весь” строй жизни. Согласно философу Александру Ахиезеру, цивилизация —

“некоторая промежуточная форма организованного сообщества, логически занимающая место между всемирно-историческим процессом и отдельными обществами”.

Кроме “мировой цивилизации” и составляющих ее “локальных”, он предполагает наличие “суперцивилизаций” и усматривает их на Земле две: “традиционную”

и “либерально – модернистскую”2. “Основополагающее различие между ними” — в “принципиально разной системе ценностей”. Другие основания для выделения “цивилизации” не названы.

“Решающий признак” цивилизации, “который, наряду с природным фактором, является основой, субстратом всех других” ее институтов — “культурных, экономических, политических, этнических”, — по-иному формулирует Владимир Патраков: это — город. “<…> термин цивилизация происходит от латинского civitas, что