Новый Мир ( № 9 2007)

Слава Сергеев. Места пребывания истинной интеллигенции. М., “Зебра Е”, 2006, 335 стр. (“Ирония XXI века”).

Аннотация не врет, когда сообщает, что проза Славы Сергеева (до этого она выходила в журнале “Континент”) — продолжение традиций С. Довлатова и Вен. Ерофеева. События в ней будничны, смешны и трагичны одновременно, персонажи — творческие личности — бедны, нервны, все пьют и беседуют. Несмотря на то что образ пьющего интеллигента в русской литературе уже почти архетипичен, а бытовая философия на фоне пьянки — выигрышна в любом контексте, в рассказах С. Сергеева не хватает сегодняшней ноты. Ведь интеллигенция за последние двадцать лет изрядно трансформировалась и, быть может, даже сместилась в другие социальные слои. Этого в легкой и талантливой книге все-таки мало.

Константин Костенко. Совокупляясь с богом. Повесть. Клаустрофобия. Пьеса. М., “К-вир”, 2006 (“Темные аллеи”)2.

Герои повести “Совокупляясь с богом” играют в гомосексуализм. Это не столько физиологическая заданность, сколько эстетство, желание выделиться, способ компенсировать собственную ненужность, неприложимость к повседневности, обиду, закомплексованность. По сюжету в провинциальном городе ухаживающий за молодым Ромео киновед К. вскоре переключается на простоватого и недалекого парня Мухоедова. А после Мухоедова и К. до смерти избивают в лесу какие-то новые знакомые, завлекшие их туда посулами снять “американский” портрет — вместо лиц ягодицы. Виновным признают случайно попавшегося следствию Ромео, и он умирает во время жестоких допросов.

Избиение в этой повести, помимо того, что представлено сегодняшней жизненной нормой, включающей маниакальные надругательства и убийство ради самого процесса, для жертвы является способом избывания в себе зла, искаженной формой (через телесные муки) познания и себя, и ближнего. Она, жертва, наконец-то начинает любить жизнь. Только истерзанный, умирающий под ударами, К. вдруг понимает, что его полное грязных выдумок существование на деле наполняла любовь. “„Отвращение”, „ненависть”, „боль”, „страх” — все это тоже было любовью, ее противоестественными сгустками”.

Покинутый Ромео (кричащая неоправданность имени — одновременно и романтическая аллюзия, и барочный контраст) тоже незадолго до гибели “пришел к выводу, что единственный смысл этой жизни в том, чтобы дарить близким и друзьям минуты радости”. Но даже такое возвышенное намерение воплощается весьма натуралистично: юноша, преодолевая рвотный позыв, стирает дедовы трусы, а дед запускает в него тростью. Причины внутреннего конфликта у всех заключены в сугубо физических изъянах: дед обижен на собственную телесную слабость, на сломанную ногу; Ромео с детства подавлен одногрудостью рано умершей матери, а в особенности — собственным “хвостом” — удлиненным копчиком, который мешает сойтись с девушками и тем более препятствует мужеложству. Этот всего лишь рудимент, два-три добавочных позвонка, ведет не только к духовной потерянности и одиночеству, но и к смерти: милиции Ромео попадается уже подозрительно окровавленным после попытки отрезать себе отросток электропилой.

Для К., Ромео и прочих экспериментирование над телом — наркотики, попытка шведской семьи, злополучный “американский портрет” — это конвульсивный поиск счастья, которому нет места в условиях мерзлой провинции, не оклемавшейся после перестройки страны и интеллектуально серого окружения. Богемные гулянки, любопытное и пугающее плотское влечение не сближают, каждый остается несчастным и отчужденным. То же самое показано в пьесе “Клаустрофобия” — о тюремных узниках, отгороженных от мира не только железными прутьями, но и собственной к миру ненавистью. Заключенный Гарин, интеллигент, зол на себя, на обывателей, на женщин, на евроремонты и т. п., снобистски презирает “обезьяну” Прищепу. А тот в свою очередь цинично толкует о бабах, грозится убить Гарина и пристает к немому мальчику, которого кличет Машей. В финале Гарин убивает мальчика, а Прищепа плачет. Грустно, противно, пронзительно.

Ксения Букша. Жизнь господина Хашим Мансурова. Роман. М., “Открытый мир”; “Гаятри”, 2007, 288 стр.

Если у Пепперштейна реализм психоделический, то у Букши — магический. Вундеркинд Алю Хашим Мансуров совершает в Долине Солнца всяческие чудеса, а потом едет поступать в перестроечную Москву, вворачиваясь в оголтелый и призрачный мир-перевертыш девяностых, где правят мыльные пузыри, стволы и бумажки. Фантастическое и нереальное в романе смещено и воспринимается как нечто само собой разумеющееся — это сближает его с известными латиноамериканскими произведениями прошлого века, а также с балканской литературой типа М. Павича. Мальчик Алю сам творит окружающий мир, делая его таким, каким он ему видится; это некая проекция современного героя, пророка и мученика. Он совершает добро, сам вечно оказываясь в полной тени, потому что он есть то, что о нем думают остальные. Когда окружающим кажется, что Алю нет, он и в самом деле становится блекл и прозрачен, и его никто не замечает. Очень неплохой роман, но он должен был быть написан в девяностые, сейчас его стиль и тематика несколько анахроничны.

– 2

Сергей Минаев. Духless. Повесть о ненастоящем человеке. М., “АСТ Москва”; “Хранитель”, 2006, 346 стр.

Обалделый досуг, растрачиваемый в бесконечных рейвах, курениях, алкораспитиях и прочих процедурах, производимых человеком над телом, — это реальность, которую можно разложить на какие угодно составляющие вплоть до полной ирреальности. Через деструктивное одурение организма современные люди хотят уйти от своей дневной умученной маски, однако обретают вместо собственного лица — полное его отсутствие. Получаются элиотовские “Полые люди”. Как бы то ни было, клубная жизнь — красивость и уродство зараз — воспринимается как зло даже теми, кто ею живет. К примеру, литератором Сергеем Минаевым, чей “Духless” можно отнести скорее к коммерческому проекту, чем к собственно литературе. Тем не менее произведение мастерски мимикрирует под серьезную литературу, компилируя любимые структурные единицы русской классики: от аллюзийного подзаголовка “Повесть о ненастоящем человеке” до поиска национальной идеи в бытовых декорациях (здесь — прокуренная травкой питерская кухня).

Пустота у С. Минаева не ориентальная, индуистско-буддийская, не искрящаяся пепперштейновская, а нигилистическая, отрицающая: трагическое недоразумение, блеф. Пропадают, слизываются наутро лица клубных девушек, исчезают картинки со страниц модных журналов. В конце концов, люди в бесконечном цейтноте кутежей и самовстряски теряют то, что непереводимо с русского: дух. Минаев избирает неприхотливую стилистику анафемы, заставляя своего героя по ходу всей повести лишь проклинать, поносить и ехидничать, злиться и на окружающих, и на себя. “Я освобождаю все больше и больше времени из личного графика для того, чтобы занять его пустотой всех этих вечеринок, презентаций и опен-эйров”.

Гламур, который клеймит С. Минаев, означает сейчас практически что угодно и может истолковываться как блеск, неотразимое очарование, волнующая романтичность, недоступность и соблазнительность, а более частно — как ухоженность, модность, внешняя привлекательность. Гламур, само собой, телесен, а персонаж “Духless’а” очень зависим от своего тела. Даже меняя гламурную обстановку на антураж пьяных и бедных забегаловок, он не изменяет тому же телоугодничеству, “та же пустота, только в иной обертке”. Единственный приходящий в голову многим сегодняшним авторам способ избавить героя от существования, где принято “ширять наркотиками до передоза, рвать бензопилами, пытать паяльниками, спаивать алкоголем и заставлять спариваться с собаками”, — это отослать его куда-нибудь подальше. Минаевский молодой человек именно это и делает — уезжает в первой попавшейся электричке непонятно куда, лишь бы уехать, потому что заели две главные болезни: ненужность, обрыдлость в обоих залогах, когда ни ты не нужен окружающему, ни окружающее тебе. “Все места, все люди, коих я могу вообразить, мне неинтересны, как и я им, впрочем”.

Книга попадает в цель, ложится в современное сознание, однако она нехудожественна, не написана — вынута из печи не пирогом, а непропеченным, пусть и глянцевым, тестом.

Михаил Лялин. Солдаты армии Трэш. Роман. СПб. — М., “Лимбус Пресс”, 2007, 256 стр. (“Лимбус TEEN”).

М. Лялин — один из авторов второй “Антологии двадцатилетних”, чей роман является примером уже наскучившей молодежной агрессии, направленной на равнодушный мир. Молодые преступники и убийцы, прикрытые уже столько раз использовавшимся бронежилетом Правдолюбия и Борьбы за Истину, на протяжении всего романа ругаются, молятся и разрушают. Слова “бля” и “Библия” все время пишутся через запятую, а мерзость описываемого (поджигание парковок, избивание бомжей, нападение на магазины, иностранцев, инородцев и прочие хулиганства) прикрывается флером героизма и служения некой Системе. Композиционно роман представляет собой дневники погибшего питерского “солдата” самозваной “армии Трэш”, якобы найденные и опубликованные другом. Отсюда языковая бедность и одноголосость, которые не могут восполниться провокационностью содержания. В общем-то, “Солдаты армии Трэш” построены по принципу метаинструкции: внутри единой книги-инструкции — “что делать, если ты молод, а мир тебе не нравится” (ответ прост: выходи на улицы и круши) — можно найти массу мелких мини-инструкций типа “как лучше держать в драке бутылочную „розочку””, “как подтираться транспортным билетом” и прочие не менее практичные советы. С точки зрения сугубо литературных качеств — роман слаб.

1 См. также в “Книжной полке Евгении Вежлян” (“Новый мир”, 2007, № 7) отклик на другую книгу Андрея Левкина — “Счастьеловка” (М., “Новое литературное обозрение”, 2007). (Примеч. ред.)

2 См. в июньском номере “Нового мира” за этот год пьесу Константина Костенко “Письма к сыну графа Ч.”. (Примеч. ред.)

ТЕАТРАЛЬНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПАВЛА РУДНЕВА