Новый Мир ( № 9 2009)

стр. 70 — 71. Строка 2: Он «Быстрым Кроликом» зовется . Последние три стиха здесь:

Она весну твою разбудит.

Жужжит пчела, томится зной.

Тебя никто здесь не осудит.

Парижанка (16)

Л. 16 АН, автограф. Особенности стиха и изящество образа напоминают о стихо­творении А. А. Фета «Бабочка» (1884).

«Rue Pigallе» (18)

Л. 22 АН, автограф. Согласно «Le Guide des plaisirs de Montmartre» (1913) («Справочнику по местам удовольствий Монмартра за 1913 год»), улица Пигаль, как и площадь Пигаль, носящие имя великого французского скульптора XVIII века, в конце XIX столетия сделались центром ночной жизни Монмартра. Стихотворение предво­схищает танцевальные образы и ритмы в поэзии Валентина Парнаха (см.: Парнах В. Я. Жирафовидный истукан. М., «Пятая страна»; «Гилея», 2000).

Хильда (20)

Л. 21 АН, машинопись, в два столбца. Сведениями об адресате стихотворения публикаторы не располагают. Поэтика близка стихии непритязательного, «домашнего» альбомного стихотворства, детским стихам Потемкина из журнала «Галчонок» и поэтическим посвящениям детям (см., например, обращенное к дочери поэта стихотворение «Моя Иришка», открывающее ИС, стр. 12 — 13).

Комета (21)

Л. 11 — 12 АН, автограф. Впервые — в НС (1914, № 42, стр. 11). В ИС — стр. 66 — 67. Также в кн.: «Поэты „Сатирикона”». М. — Л., 1966. стр. 119 — 120. В печатной редакции строка 2: Была она мутно-зеленого цвета . Строка 10: Лучей ее острых бесшумного взрыва . Строка 18: Привычная стала забытой шумиха . Строка 21: На узкой скамейке у церкви Сюльпис. Строка 34: И хлопнули гулко бичи пулемета . В комментарии указано, что речь идет «о налете немецких цеппелинов на Париж в начале Первой мировой войны» («Поэты „Сатирикона”», стр. 338).

«Я опять вернулся в Париж…»

Л. 27 АН, машинопись. Впервые — в НС (1914, № 21, стр. 6) под названием«Новое в старом».Строка 1 здесь: Я опять возвращаюсь в Париж. Cтрока 2: Точно к новой любовнице. Строка 3: Снова грезишь, но старым горишь . Строка 4: Ах, не быть бесплодной смоковнице. Строка 7: Нет уже новизны в новизне .

И далее, после строки 10, в другой редакции:

Но сильнее тянет вдвойне

То, что сердцем в дни ярости

Было скошено.

И как в новой любви есть всегда

Привкус старого надоевшего

Но безысходного,

Так в тебе, Париж, город-звезда

Много для меня перегоревшего,

Хотя превосходного.

Но как многих любовниц нет

А есть всегда одна любовница,

Все та же в сущности.

Так мне ты сулишь новый бред

И несешь плоды мне смоковница

Невероятной тучности.

Намеренная «неуклюжесть» стиха и «квадратность» композиции напоминают о некоторых приемах поэтики М. А. Кузмина, а первая же строка может быть прочитана как полемический парафраз начала стихотворения «Ax, покидаю я Александрию...» (1905).

Непройденные «Вехи»

Гальцева Рената Александровна — философ, культуролог, публицист; старший научный сотрудник ИНИОН РАН; автор книг «Утопия в русской философской мысли конца XIX — начала XX века» (1990), «Знаки эпохи. Философская полемика» (2008) и многочисленных статей на культурфилософские и актуальные идеологические темы, в том числе и на страницах «Нового мира».

Душа интеллигенции, этого создания Петрова, есть вместе с тем ключ к грядущим судьбам русской государственности. Худо ли, хорошо ли, но судьбы Петровой России находятся в руках интеллигенции, как бы ни была гонима и преследуема, как бы ни казалась в данный момент слаба и даже бессильна наша интеллигенция.

Сергей Булгаков. «Вехи»

Прошло сто лет с тех пор, как группа известных идеологов социал-либерального «освободительного движения», бывших «легальных марксистов», пережив послереволюционную метанойю «с болью за это прошлое и в жгучей тревоге за будущее родной страны» («Вехи», стр. 3) [1] , выступила с призывом к собратьям по классу покаяться и отказаться от своего радикального, революционного и материалистически-позитивистского мировоззрения.

Ныне историческая Россия снова стоит на распутье. Грозит ли ей революция? Вроде бы нет. Но грозная неопределенность ее общественно-политической формы — ни капитализм (отсутствует конкуренция), ни социализм, ни свобода (для рядового человека), ни угнетение, ни демократия, ни авторитаризм-тоталитаризм, ни многопартийность, ни партократия (в общем, ни верхом, ни пешком, ни утром, ни вечером, ни одетой, ни раздетой…), но многоветвистая развилка ставит перед ответственным самосознанием аналитическую и практическую задачу определения российского будущего.

Революция, которой так боялись участники «Вех», свершилась, согнав интеллигенцию в качестве независимо мыслящего сословия с общественной, а отчасти и земной арены. (Оговоримся заранее: за три четверти прошедшего столетия интеллигенция претерпела радикальные изменения, не потеряв при этом, точнее вернув себе, после выхода «из-под глыб» коммунистического режима, положение специфического анклава в обществе.) О своем официальном появлении она заявила сразу после падения коммунистического строя, а с ним и цензуры. Всем памятно, как 22 августа, на следующий день после победы демократической революции, в День учреждения Государственного флага Российской Федерации Е. Боннэр, известная фигура диссидентского движения, выступая по свободному уже телевидению, пригрозила Б. Ельцину, что если он будет и далее привержен символам и традициям прежней России, то «они», свободолюбивый лагерь, откажут ему в поддержке. Это был к тому же демарш в духе воинствующего атеизма 1920-х годов.