"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

распределяется следующим образом: до августа 1937 г. было осуждено 14 человек,

7 из них приговорены к ВМН, в период массовых операций осуждено

8 человек, после их завершения — 2, все 10 были расстреляны.

Дело на советских студентов, учившихся в Берлине, и сотрудников советского торгпредства завершилось

приговором ВКВС 7 октября 1936 г. Именно из него были выделены материалы на проживавших в Германии

Натана и Моисея Лурье, ставших жертвами первого показательного процесса281. Участники

контрреволюционной группы Таубенбергера поступали на ВКВС на протяжении трех дней в мае-июне 1937

г.

Оба многотомных дела отличает солидность исполнения, следователи не жалели времени на

документирование вымышленных преступлений, по нескольку раз проводя очные ставки, «закрепляя»

показания обвиняемых. Последние в ходе заседания ВКВС отказывались от своих признаний, надеясь на

правосудие, хотя и видели его формальный характер. Так, процесс по делу сторонника «левой оппозиции» в

КПГ Фрица Шиманского длился всего лишь час с небольшим, его жены — и того меньше. Жена

Таубенбергера попала на ВКВС вместе с мужем, в остальных случаях жены приговоренных репрессирова-

лись как «члены семьи изменника родины» (Элла Фребель, Гетвиг Вильнер, Эмма Лейбехер).

Отбор дел на ВКВС проводился в секретариате Особого совещания НКВД. Помимо «тяжелых случаев» туда

направляли материалы

81 К расстрелу приговорили всех четверых подсудимых, в том числе Эриха Константа и Павла Липшица, которые представлены

в базе данных. Родившийся в Польше Липшиц приехал в Германию в 1922 г. из Литвы и работал в советском торгпредстве в

Берлине.

167

на лиц, сохранивших германское гражданство, высылка которых по тем или иным причинам представлялась

нецелесообразной. 14 мая 1938 г. ОСО передало в высшую судебную инстанцию законченные следственные

дела на Роберту Гроппер и Вилли Рабэ. Первая являлась до 1933 г. сотрудником ЦК КПГ и депутатом

рейхстага, и ее появление в Германии наверняка привело бы к нежелательному резонансу282. Второго

готовили к переброске на нелегальную работу в Германию, и он также слишком много знал. Оба прибыли в

СССР по подложным документам и проживали в Москве под вымышленными именами. Однако ВКВС

отказалась принимать на свое рассмотрение дела, липовый характер которых был слишком очевидным. В

них не было ни признаний самих обвиняемых, ни прямых указаний на их шпионскую деятельность со

стороны третьих лиц. В результате дело Гроппер вернули на доследование, а дело Рабэ передали в обычный

суд, и вместо расстрельного приговора он получил «всего» три года заключения в лагерь.

С середины ноября 1938 г. в тюрьмах началась полоса активных допросов тех подследственных, кто досидел

без приговора до конца «ежовщины». Из 556 арестованных в период немецкой операции под следствием все

еще оставалось 63 человека. Практически все они отказались от вымышленных признаний, данных ранее,

эти отказы были зафиксированы в протоколах допросов, а в ряде случаев в них попали и рассказы

подследственных о методах их «физической обработки». В следственный процесс возвратились прокуроры,

в документах стали появляться их отметки о просмотре дел и утверждающие резолюции. В целом они

играли в рамках правил, навязанных надзорным органам сверху, соглашаясь с передачей дел на

рассмотрение Особого совещания НКВД283. Однако в ряде случаев им все же удавалось отправить дело на

доследование, переквалифицировать обвинение на более легкую статью (как правило, шпионаж на

антисоветскую агитацию) или добиться рассмотрения дела судебными органами.

Военный трибунал Московского военного округа в 1939-1940 гг. не проявлял стахановского рвения,

принимая к производству дела только на тех лиц, которые имели хоть какое-то отношение к вооруженным

силам. Главный инженер «Мосфильма» Ганс Мориц-Гримм курировал деятельность пиротехнического цеха

киностудии, Борис

См. очерк о Роберте Гроппер в третьей части книги. 283 Так, при просмотре дела Хиля Рогозинского прокурор поставил

резолюцию: «Учитывая, что обвиняемый является политэмигрантом, дело подлежит рассмотрению на ОСО».

168

Ширман давал уроки немецкого языка в военной академии. В случае с Куртом Либкнехтом, работавшим

архитектором в Наркомате путей сообщения, вообще непонятно, по какой причине дело было отправлено в

ВТ. Нельзя исключать, что поскольку Курт был племянником иконы германского коммунизма — убитого в

1919 г. лидера КПГ Карла Либкнехта, — «наверху» было принято решение спустить дело на тормозах. На

заседании трибунала всплыло столько нелепиц в составленном наспех обвинительном заключении, что

написание оправдательного приговора не составило для судьи никакого труда284.

Хотя свидетели защиты на заседание ВТ не вызывались, в его ходе обвиняемый получал шанс изложить свое

отношение к делу, разоблачить очевидные фальсификации следователей. Так, Ширман заявил, что выдумал

фамилию своего вербовщика. Гильда Гаушильд, так и не давшая признательных показаний на этапе

следствия, потребовала, чтобы в качестве свидетеля на заседание ВТ вызвали Карла Радека, преступную

связь с которым ей инкриминировали.

Особого пиетета военная юстиция перед НКВД после завершения «ежовщины» не испытывала. Заседания

стенографировались, и из этих протоколов видно, что в ряде случаев дело доходило до откровенного

пикирования двух силовых ведомств. Прокурор не находил состава преступления, следователи настаивали, пуская в ход даже аргументы марксистской окраски: как можно освобождать инженера Магнуса Зацгера,