Нуль

К теме ложной жертвы он возвращался постоянно. Я часа полтора успокаивал его, говорил:

– Хватит терзаться. Ты здесь совершенно ни при чем. Случайное совпадение. Этого «Дантона» убили, конечно, по ошибке, но с тобой его никто не путал. Поджидали не его и не тебя, а кого-то третьего. Увы, бывает. Москва – страшный город. Здесь каждый день творится черт-те что. Убийство на убийстве. В данном случае тень преступления нелепым образом накрыла тебя. Случайно убили некоего человека. Ты случайно оказался с ним знаком. Случайным образом вы занимаетесь одним и тем же делом – издаете книги. Ничего более.

– Слишком много случайностей, – твердил Сергей.

Наконец, мне надоело тетешкать этого слегка впавшего в детство человека. Обидно было, что сильный, выдержанный мужчина ослабил над собой контроль.

Я не выдержал.

– Если и есть потустороннее совпадение, так это в способе умерщвления, – неожиданно для Сергея рявкнул я. – И еще в возрасте.

Он вскочил с кресла.

– Что ты имеешь в виду?

Сергей сильно побледнел. Его даже прошиб пот.

– Только то, что этот Макарычев, как ты мне его описал, был двойником Дантона. Макарычева, конечно, жалко, зато Дантона – нисколько. Кровавый был человек, хотя на эшафот его отправила еще более кровавая личность – Робеспьер. Правда, в отличие от Макарычева, Дантон сказал в своей жизни, по крайней мере, две неглупые фразы.

– Ну, первая – общеизвестна: «Отечество не унесешь с собой на подошвах сапог», – отвлекся от своих мыслей Сергей. – А вторая?

Даже в волнении он не терял интереса к хорошим фразам.

– Вторую он сказал палачу на эшафоте: «Покажите мою голову людям, на нее стоит посмотреть».

– Фу, гадость какая! Так что ты говорил о совпадениях?

– Только то, что Дантон тоже простился с жизнью, после того как ему перерезали горло. Правда, с помощью гильотины. И было ему, если я правильно помню, тоже тридцать пять лет.

– Боже мой! – Сергей начал нервно ходить по комнате. – Ну кто тебя дергает за язык! Неужели хотя бы сегодня нельзя воздержаться от демонстрации своих глубоких исторических познаний!

Он подошел к книжным полкам и бессмысленным взором уставился на них.

Если что нас и роднит с Сергеем, так это застарелое и патологическое библиофильство. Мы оба всю жизнь собираем книги. Раньше вместе совершали обходы книжных магазинов и расходились по домам с тяжелыми пакетами новых приобретений. Я по-прежнему маниакально скупаю книги, Сергей же, став издателем, тратит денег на книги меньше, зато их присылают ему теперь чуть ли не чемоданами. Его квартира – так же, как и моя, – забита книгами, сочится книгами, исходит книгами, живого места от книг нет, книги, журналы, книги, журналы, книги, книги, книги…

Сергей как-то занялся каталогизацией домашней библиотеки, понял, что у него около четырнадцати тысяч томов, сдался и в какую-нибудь приличную систему свое собрание так и не привел. Я знаю точно, что у меня двенадцать с половиной тысяч книг, но, где какая лежит, – помню не всегда. Думаю, Сергей тоже не скажет, что именно у него хранится на антресолях, что в тахте старшего сына, а что в картонных ящиках. Однако в кабинете у него по полкам расставлены только любимые книги и те, которые нужны для работы. Это около трех тысяч томов – их он знает наперечет.

Сейчас он замер у полок в скрюченной позе, словно его неожиданно пригвоздил радикулит.

– Эт-то что такое?

Сергей отодвинул стекло и двумя пальцами вытащил какую-то книгу, словно то было засушенное, но мерзкое животное.

– Как минимум эта книга лежит не на месте. А как максимум… слушай, Синицкий, у меня такой книги не было!

Я улыбнулся:

– Ну вот, и на старуху проруха. Ты тоже путаешься в своих сокровищах. Я у себя дома с этим давно смирился.

– Нет, честное слово! Это не моя книга!

Я заглянул через плечо Сергея. Коричневый строгий томик, на переплете тиснение белой фольгой: «Луис П. Мазур. Ритуалы смертной казни».

Сергей судорожно раскрыл книгу. На титуле значилось, разумеется, то же самое, а вот ниже стояло: «Издательство “Феникс”. 1996».

Я почувствовал, что у меня холодом свело левую сторону груди.

– Синицкий! – прошептал Сергей. – У меня – никогда – не – было – ни – одной – книги – этого – чертово-го – «Феникса». Вот тебе и случайные совпадения! Чистая мистика.

Дрожащими пальцами Сергей перелистнул страницу. На авантитуле было посвящение.

«Дорогому Сергею Владимировичу – от коллеги-издателя. Пусть эта книга служит напоминанием, что в нашу жизнь порой вплетаются мотивы, которые сильнее нас. В.П. Макарычев».

Я посмотрел на Сергея. У него был вид, словно он только что принял яд. Мне стало страшно за него. И за себя тоже. До сей поры я только посмеивался над мистикой и мистиками и считал, что оккультизм – в лучшем случае оборотная сторона невежества, а в худшем – изощренное мошенничество.

– Ничего не понимаю! – Сергей подошел к креслу и медленно – словно из надувной фигуры выходил воздух – опустился в него. – Если бы я мог себе это позволить, то сейчас сгонял бы за водкой и напился бы – до синих груш!

До синих груш напивался Юрий Олеша. Мы же в свое время напивались до желтых ночей. Во всяком случае, я.

Это было много лет назад. Проснувшись ночью от страшной жажды и онемения в руках, я увидел, что все вокруг окрашено в мрачный темно-желтый цвет. Незнакомая комната, ее стены, потолок, письменный стол, книжные полки, книги на этих полках, окно, занавески на окне, телевизор, ковер, на котором я лежал… – предметы и плоскости слегка шевелились, и по ним ползла зловещая желто-пятнистая тень цвета перезревшего банана.

Мне стало очень страшно. Примитивная цепочка ассоциаций – желтизна, желтизна в глазах, желтые глаза, желтуха, гепатит, болезни печени, печень – привела к мысли, что у меня цирроз. Я вскочил и, трясясь, натыкаясь на стены, мелкими геморройными шажками побежал в кухню. Кухня тоже была желтая, но не сама по себе, а от электрического света. Судя по тому, что за столом, сидя и свесив голову на грудь, спал Сергей, она Сергею и принадлежала. Мир понемногу обретал знакомые цвета и очертания. Значит, та, банановая, – комната Сергея, пьяно догадался я. И квартира тоже его.

В ту ночь я дал себе слово больше не пить. И не пил целую неделю.

На большее меня никогда не хватало.

У Сергея воля куда крепче. Он умеет прерывать в себе алкогольную зависимость. В его жизни было всего три периода, когда он пил, но зато тогда он сосал спиртное, как угорелый, и ни удержа, ни пощады себе не знал. Как сказал когда-то Салтыков-Щедрин, «к напитку имел не то что пристрастие, а так – какое-то остервенение».

За его плечами была целая горная цепь спиртуозных подвигов, и некоторые вершины можно считать настоящими восьмитысячниками. Как-то раз, будучи членом участковой избирательной комиссии, он умудрился в день выборов нажраться в восемь утра и потом полдня храпел в дальнем углу сцены – голосование проходило, разумеется, в актовом зале школы, – пугая одних избирателей и веселя других. Тех, кто веселились, было гораздо больше. Выборы в советскую эпоху вообще происходили весело. Потому что выбирали из одного.