Нуль

– А в Калифорнии у вас филиал, что ли? – продолжал свое Сергей, не обращая внимания на ледяную интонацию. – Американский спортклуб под названием «Торч-сикс»?

– На вашем месте я вообще не стал бы иронизировать, уважаемый Сергей Владимирович, – чугунным голосом сказал Тимур Анатольевич. – Вы, очевидно, не осознаете, в какой тяжелейшей ситуации оказались. Что касается Калифорнии, то зачем же нам нужен, как вы выражаетесь, «спортклуб» в этом дальнем краю? У нас есть там просто друзья. И они вас по-дружески предупредили. А вы не вняли предупреждениям. Нас вздумали разыскивать. Господину Борисову зачем-то про нас сказали. К Синицкому вот сейчас вздумали ехать. Не надо, Сергей Владимирович, уймитесь. Синицкий, между прочим, уже пострадал – исключительно из-за вас пострадал, неугомонный вы человек.

– Как пострадал? – воскликнул Сергей. – Что вы с ним сделали?

– Ничего страшного. Немного убавили его любопытство, которым он заразился, очевидно, от вас.

Сергей замолчал. Этот вежливый, но в то же время как бы начиненный тротилом разговор в темной машине на пустынной ночной улице пугал его невероятно; душа Сергея в буквальном смысле была в пятках, может быть, даже в подметках, тем не менее он пытался сделать все возможное, чтобы не показать, насколько ему страшно.

Сергей понимал, что перед ним не обыкновенная мафия, но какая-то очень серьезная, квалифицированная, организованная сила, а вот почему эта сила с ним цацкается, он до сих пор терялся в догадках.

– Ну что же, – произнес Сергей, – наверное, сейчас вы будете убавлять мое собственное любопытство. Или даже вовсе уничтожите его. Вместе со мной.

– Это мы могли бы сделать очень давно, – неожиданно весело сказал Тимур Анатольевич. – Участь дурака Макарычева, который полез нам поперек дороги, вы могли разделить практически одновременно с ним.

– Сосед мой, Василий Андреевич, тоже полез поперек дороги?

Тимур Анатольевич промолчал.

– Значит, вы подслушивали мои телефонные разговоры? – задал Сергей новый вопрос. – И залезали в мою квартиру?

– Вот еще, «подслушивали», «залезали», какие-то бабские слова вы произносите, Сергей Владимирович, – поморщился «Роммель». – Не подслушивали, а контролировали ваши связи. Вы же не технический человек, дорогой господин Андреенко, когда-то научную фантастику писали, а сами в науке и технике – полнейший профан. Вы даже не представляете, насколько просто – при современных средствах-то – подключиться к телефонному разговору. Плевое дело! И в квартиры нам залезать не к лицу. В квартиры мы не залезаем, а входим. Все те же технические средства. Этого вы тоже не представляете – что можно без особого труда открыть практически любой замок. Дело времени.

На простой замок уходит меньше минуты, на секретный – минуты три, на суперсекретный – минут семь-восемь. Это всё гитики. Наука умеет их оч-чень много.

– Почему же вы все-таки меня пощадили? – Сергей уже не играл в «опасные» и «неопасные» вопросы. Он решил, пока его любознательность еще терпят, задавать любые. Странное милосердие его противников – нет, не противников, а настоящих врагов – занимало его сейчас почему-то больше всего.

– А за это вы должны благодарить своего сына, – весьма охотно откликнулся Тимур Анатольевич. – Вы на него только и делаете, что рычите, а между тем Костя – ваш ангел-хранитель. Очень неправильно было бы убрать отца такого одаренного мальчика. Тогда пришлось расстаться бы и с ним, а нам этого очень не хочется. Есть люди, которые становятся профессионалами уже с детства. Под профессионализмом я понимаю – как, надеюсь, и вы – не сумму знаний и опыта, а готовность к восприятию профессиональной методологии. В этом смысле ваш сын не знает себе равных. Таких, как он, единицы на тысячи, на десятки тысяч. Тем более в столь нежном возрасте.

Для Сергея разговор о профессионализме двенадцатилетнего мальчика звучал совершенно дико. Может быть, потому, что профессионализм он всегда оценивал только с возрастных позиций.

– Зачем же тогда весь этот спектакль с похищением и выкупом? Неужели вам мои деньги понадобились? Какие-то пятнадцать тысяч долларов. Для вас это, наверное, сущий пустяк, мелочь на карманные расходы. Не понимаю. Устроили дешевый водевиль с переодеванием…

– Во-первых, не вам считать наши деньги, дражайший Сергей Владимирович. – Голос Тимура Анатольевича обладал удивительным свойством менять металлические характеристики, это была настоящая металлофизическая лаборатория. Раньше там лязгала сталь, гремел чугун, теперь зазвенела бронза. Впрочем, имени старшего менеджера это очень даже соответствовало: «Тимур, темир» в переводе с тюркского означает «железо». – У нас для этого есть специальные люди, их называют бухгалтерами, то есть «держателями книг». Вам ли, с вашей любовью к этимологии, не знать этого? А во-вторых… Есть несколько вариантов ответа. Вариант «А». Похитили Костю не мы, а другие, мы его только отбили, а деньги собираемся вам отдать – за вычетом той суммы, в которую нам обошлась операция. Вариант «Б». Похитили Костю мы, но устроили этот, по вашему выражению, водевиль не из-за денег, они действительно смехотворны, здесь вы правы, а с целью сделать вам очередное предупреждение – может быть, последнее, – смысл которого очень прост: ложитесь на дно и не рыпайтесь, лечитесь от инсульта, инфаркта, насморка, несварения желудка, только не занимайтесь больше вещами, которыми книжному издательству заниматься не пристало, не делайте больше глупостей. Вариант «В». Обряд инициации. Допустим, это тест – не для вас, конечно, а для Кости: пройдет его – хорошо, не пройдет – тогда на следующий уровень не прыгнет. Вариант «Г». У нас временные финансовые трудности, и мы решили вот таким водевильным способом собрать определенную сумму. Пятнадцать тысяч баксов у вас, двадцать у Пупкина, тридцать пять у Рабиновича… Просить взаймы нам унизительно, а поиграть в «казаки-разбойники» – одно удовольствие. Видите, как много вариантов? – Старший менеджер засмеялся никелированным смехом. – Выбирайте любой.

Из всех вариантов самым чудовищным Сергею показался третий. Если эти «спортсмены» предательство по отношению к отцу называют «обрядом инициации», значит, это не люди уже – таких людей изгнали бы из любого общества, хоть цивилизованного, хоть самого примитивного, – а какие-то инопланетяне. Или новое поколение коммунистов. Тест на «Павлика Морозова». Лихо придумано! Тест… От латинского «тестум» – глиняный горшок, чаша для испытания. О горькая чаша моя!..

Сергей еще не знал, насколько пророческим будет это мысленное восклицание.

– Послушайте, Тимур Анатольевич, давайте закончим наш в высшей степени содержательный разговор, – с дрожью в голосе сказал Сергей. – Я не знаю, что вы хотите со мной сделать. Ради бога, делайте что угодно, только быстрее. Еще несколько минут, и у меня случится второй инсульт, он вырвет у вас из рук инициативу, и вам будет крайне неприятно.

Тимур Анатольевич пожал плечами, как-то вяло махнул рукой, отвернулся и стал смотреть в окно на пустую улицу.

В углу заднего сиденья зашевелился «Бальзак». До сих пор он не проронил ни слова. И не сделал ни единого движения.

– Раскрой пасть, сука! – вдруг рявкнул он.

Сергей вздрогнул. Потная ладонь схватила его за нижнюю челюсть, оттянула вниз, и он со смертельным ужасом ощутил, что ему в рот полилась отвратительная, обжигающая, резко пахнущая, очень знакомо пахнущая жидкость.

Сергея накачивали водкой.

Он забился, завертел головой, тогда «Бальзак», отпустив его челюсть, схватил за волосы и резко дернул назад. Сергею стало очень больно, голова запрокинулась, дыхание перехватило, весь рот заполнился водкой, и, чтобы не захлебнуться, он начал делать глоток за глотком.

«Сволочи! Какие же сволочи! – колотились в голове мысли. – Они всё знают. Знают о моем былом алкоголизме. Знают, что я окончательно завязал. Знают даже то, чего не знает никто, – что я нелеченый: мои друзья даже дети, даже Катя – все полагают, будто меня в свое время «зашили», а я их обманул, не стал «зашиваться», ушел от алкоголизма на бреющем полете воли. Этим сволочам известно, что алкоголь для меня не смертелен – в том смысле, что я не умру от шока, и они меня не убивают – если бы хотели убить, сделали бы это уже раз сто, – а лишь выводят из строя, причем надолго. Они знают, что главное условие моего сознательного существования – ни грамма спиртного. Знают, что водка для меня страшнее смерти. Знают, что я сразу же войду в пике и когда выйду – неизвестно, может быть, никогда. Знают, что это сломает меня, вышибет из колеи, из русла, из привычной жизни. Знают, что Катя может этого не выдержать. Лучше бы убили. Лучше бы убили! Лучше бы убили!!!»

Сергей еще раз попытался вырваться, но получил такой удар в живот, что, задыхаясь, чисто рефлекторно вынужден был глотать, глотать, глотать…

Его лицо было в водке, очень сильно жгло глаза, и воротник рубашки был в водке, и пиджак был в водке, а губительная жидкость все лилась и лилась. Голову Сергея окружало густое облако спиртовой вони. Резкий тавотный запах свойствен всякой плохой водке, а сейчас Сергею казалось, что его с головы до ног вываляли в блетворной смеси мазута и сивушного масла.