Нуль
Шрифт:
1812 год. Наполеон отступает из России. Его спасающиеся бегством воины, а также голодающие русские крестьяне едят мертвых французских солдат.
1842 год. Заканчивается первая англо-афганская война. Британская армия отступает от Кабула. Английские солдаты тоже едят тела своих павших товарищей.
1895 год. Некоторым племенам, жившим в дельте Нигера, показалось, что работники местного отделения британской “Компании Нигер”, размещавшегося в деревне Акасса, слишком много о себе понимают. Отделение компании окружило более тысячи местных жителей под предводительством короля Коко. Сотрудников компании перебили и съели.
Начало двадцатого века. Одного
Вторая мировая война. Японские офицеры-самураи, разрубив военнопленного одним ударом от плеча, вырывали дымящуюся печень и кушали ее. К недопоставкам продовольствия в действующую армию это не имело никакого отношения. Офицеры действовали согласно старинному самурайскому обычаю “кимотори”: поедание печени врага издревле разумелось доблестью. Впрочем, нет нужды выделять именно японцев. Похожий обычай – разумеется, под другими названиями – известен также у китайцев, корейцев, кхмеров, таев, вьетнамцев…
1971 год. Калифорнийские полицейские задержали одного водителя за мелкое дорожное нарушение. Во время дачи показаний нарушитель неожиданно “раскололся”: он признался, что на днях съел работника социальной службы. Нет, он не умирал с голоду, это была попытка доказать самому себе, что человек должен быть выше предрассудков. Так сказать, “человек – это звучит гордо” на новый лад.
Что это – история рода человеческого или история вырода?
Скорее, вырода…
И конца-краю этому нет. И на этих бескрайних кровавых просторах совершенно затерялась душа человеческая. С умом у людей дело обстоит неплохо, да еще с каким умом – изощренным, деятельным, изобретательным. А вот душу в человека так и не удалось вдохнуть. Господи Боже, чем же ты занимался столько тысячелетий? Прав был Джон Стейнбек: “Насущной потребностью ума без души непременно станет зло”.
Либо человечество убьет, сожрет, замучит, сожжет само себя, либо поймет наконец: существует лишь одна религия – религия жизни человеческой.
Нельзя Убивать Людей.
Этот тезис не обсуждается.
Он не подлежит оспариванию.
Никому не дано взвешивать: таких-то людей можно убивать, а таких-то – нет.
Нельзя убивать русским, американцам, чеченцам, сербам, хорватам, иранцам, евреям, палестинцам, либерийцам, колумбийцам и всем прочим нациям, как бы хорошо они о себе ни думали; нельзя убивать мужчинам и женщинам; нельзя убивать старикам и детям. Никому.
Сначала – главный принцип: убивать людей нельзя!
Потом – все остальное».
||||||||||
Мне кажется, я понимаю, почему Сергей оставил эти тексты на магнитофонных пленках и не стал переносить на бумагу. В напечатанном виде они смотрятся весьма наивно и примитивно. Жалкие ламентации интеллигента – или даже псевдоинтеллигента, – который боится смерти, который страшно напуган кровавым безумием мира, которому нечего противопоставить этому безумию, и поэтому ему не остается ничего другого, кроме как стенать и взывать к воображаемой аудитории.
Беда в том, что аудитория эта и впрямь существует только в воображении. Кто будет слушать Сергея в реальной жизни? Горстка таких же, как он сам, рафинированных чистоплюев. Они будут соглашаться, кивать, аплодировать, может быть, даже записываться в ряды аколитов новой религии, может быть, даже нести в массы новое евангелие, только массам этого не нужно. Это
не нужно чеченцу, семью которого «зачистили» федералы. Это не нужно русской матери, у сына которой чеченские боевики вспороли живот и размотали кишки. Это не нужно семье мелкого азербайджанского торговца, которого случайно застрелили омоновцы во время проверки документов. Это не нужно отцу-профессору, сына которого, ставшего рэкетиром, прикончили на «стрелке». Это не нужно никому. НУЛЬ как религию люди в большинстве своем просто не поймут. И не примут.Потому что убийство неискоренимо. И месть за убийство тоже неискоренима. И ненависть, злоба, зависть, агрессивность, самоутверждение за счет других, попрание слабых, упоение властью – это неискоренимо также.
Все то, с чем жил человек тысячи лет своей истории, не истребить никогда и никому. Черт знает в какой дали времен зародилась сознательная идея убийства, она очень древнего происхождения, «и это все, – как писал Вальтер, – что вообще можно знать о происхождении вещей, каковы бы они ни были».
Бесчеловечность человека – увы, норма. Коммунист-христианин серийный убийца Андрей Чикатило не более ненормален, чем коммунист-нехрисгианин массовый убийца Иосиф Сталин, или фашист-христианин Муссолини – первый диктатор двадцатого века, объявивший пытки официальной государственной политикой и накачивавший своих пленников касторовым маслом, чтобы «ОЧИСТИТЬ ОТ ВОЛИ К ЖИЗНИ», – или нефашист-христианин Христофор Колумб, который скармливал собакам тела убитых индейцев, а тем аборигенам, которые не могли снабдить великого первооткрывателя достаточным количеством золота, отрубал руки, или некоммунист и нехристь римский император Домициан, который пытал подданных, прижигая им пылающим факелом гениталии.
Но почему я все время спорю с Сергеем? Почему его истовый клич «Нельзя Убивать Людей!» не дает мне покоя ни днем ни ночью?..
– ...Я проклинаю тот день, когда мой Костя нашел ваш чертов спортклуб, – сказал Сергей.
– А вы думаете, это он его нашел? – спросил Тимур Анатольевич. – Уверяю вас, Сергей Владимирович, вы заблуждаетесь. Константина нашли мы, только сделали это так, чтобы он подумал, будто инициатива за ним. Он очень способный юноша, ваш сын. Толковый, целеустремленный, восприимчивый, послушный. У него великолепные задатки, а вы всё заставляете его книжки читать. Книжки, между прочим, дело десятое.
– Он не юноша, а мальчик, – сказал Сергей, уцепившись за одно, причем не самое главное, слово из услышанного.
– Пусть мальчик, – согласился Тимур Анатольевич.
– И много мальчиков вы таким образом нашли? – поинтересовался Сергей.
– О, Сергей Владимирович, а вот это уже за рамками допустимого, – покачал головой старший менеджер. – Вы слишком много хотите знать. Это вообще ваша главная беда – слишком много знаете и хотите знать еще больше. Любопытство, между прочим, порок, особенно такое, которое приводит ко всяким «черным книгам».
– Значит, уничтожение «Черной книги» – ваших рук дело?
– Не только моих, Сергей Владимирович, не только моих. Я в одиночку не справился бы. Коллеги поработали. Один из них сидит рядом с вами.
– Это который в банке меня изображал? Похож, ничего не скажешь. Но ведь там и карточка моя должна была быть, и шифр, и подпись.
– Опять пытаетесь понять больше, чем вам положено. – Тон Тимура Анатольевича с каждой фразой становился все холоднее; теперь это была прохлада стального клинка. – У нас есть свои секреты.