Нуль

Мутнеющим сознанием он еще надеялся на спасительную рвоту. Но рвоты не было, не возникало даже позывов. Организм, вспомнив старую привязанность, благодарно принимал спиртное.

Тимур Анатольевич равнодушно смотрел в окно.

Водка была, конечно, не «Смирновская» и не «Абсолют». В Сергея влипали какую-то несусветную коксохимическую мерзость, «сучок», продукт подпольного розлива, гадюшный сидр, причем очень крепкий, не сорок градусов и не сорок пять, а все шестьдесят.

Турецкий султан Сулейман I Великолепный излечивал пьяниц, вливая им в глотки расплавленный свинец. Сейчас Сергея почти таким же способом излечивали от трезвости.

«Бальзак» остановился, лишь когда в Сергее сидело не меньше литра обжигающей внутренности дряни. Только после этого Тимур Анатольевич включил мотор.

...Сергей очнулся около какого-то забора на какой-то улице в какое-то время ночи под каким-то мелким дождиком. «Очнулся» – в данном случае условный глагол. Сергей смутно осознавал себя в пространстве, не владел телом и мыслями и вообще был чрезвычайно пьян. Его голову вскрыли, залили туда цементный раствор оглушительной боли, а потом крышку захлопнули. Теперь цемент отвердел.

Вяло ощупав и оглядев себя, Сергей понял, что рубашка, брюки и туфли на нем остались, а вот пиджак с бумажником исчез, часы тоже. Вряд ли пиджак и часы захватил с собой обходительный Тимур Анатольевич, скорее всего, Сергея просто обчистили. Он потыкал рукой в брючный карман, наконец попал и определил, что ключи от квартиры на месте.

Упираясь ладонями в забор, Сергей медленно встал и некоторое время стоял качаясь. Надо было куда-то двигаться. Но куда? Он понятия не имел, где находится, даже район Москвы не мог определить.

Он долго брел, перебирая руками, вдоль забора и спустя пять минут, которые показались ему пятью часами, уперся в стену дома. С трудом задрав непослушную, тяжеленную, сцементированную голову, Сергей прочитал табличку: «2-й Смоленский переулок». Ага, значит, он в районе метро «Смоленская». Это уже кое-что. Где-то здесь живет Малыш Витек, но адреса его Сергей не помнил. От метро «Смоленская» можно с пересадками доехать куда угодно, хоть до дома, но если по прямой, без пересадок, то ближайшая знакомая точка – метро «Филевский парк», а там совсем рядом – улица народной героини и серийной убийцы французских солдат Василисы Кожиной, где живет Синицкий.

Синицкий. Я же должен попасть к Синицкому. каменно подумал Сергей. Я к нему ехал, а мне помешали. Мне даже запретили ехать к Синицкому, но я все равно поеду. Я должен у него кое-что узнать. Как же я поеду, если я пьян и у меня нет денег? Жетон стоит полторы тысячи, а у меня нет ни рубля. Лучше всего сейчас было бы выпить чего-нибудь, однако на водку денег тоже нет. И вообще – который час? Метро еще работает? Нет, почему «еще»? В начале второго я только вышел из дома, а метро закрывается в час. Тогда поставим вопрос так: метро уже работает?

По карандашному цвету пасмурного неба Сергей заключил, что рассвет уже наступил и станция метро, наверное, должна вот-вот открыться.

В этом он оказался прав. Метро «Смоленская» открывается в пять тридцать пять. До дверей станции Сергей доплелся в пять тридцать шесть и стал первым пассажиром этого дня. Его целеустремленный вид в сочетании с пьяной решимостью настолько ошеломили контролершу, еще не стряхнувшую с себя сон, что она пропустила Сергея без жетона и даже без звука.

Пьяный Сергей первым сел в первый поезд. Машинист, к счастью, оказался совершенно трезв и довез Сергея до «Филевского парка» без всяких приключений.

В четверть седьмого утра в мою дверь кто-то позвонил. Это было настолько дико, что я свалился с кровати и мгновенно протрезвел, хотя заснул всего два часа назад. прикончив бутылку водки. Ко мне НИКТО И НИКОГДА не звонит в четверть седьмого утра. В это время могут прийти только с обыском или арестом, но искать у меня нечего, а арестовывать, по-моему, не за что.

Я открыл дверь. В прихожую ввалился Сергей. От изумления я едва не грохнулся на пол. Даже невинный эскимос, который за всю свою невинную жизнь не пил ничего крепче ворвани, и тот догадался бы, что Сергей сильно пьян.

– Сережа, ты что, охуел?!! – только и смог спросить я.

– Слушай, Синицкий, у тебя выпить что-нибудь есть?

Вот это был вопросик! Всем вопросам вопрос. Единственный человек в мире, от которого я никак не ожидал такое услышать, был именно Сергей Андреенко. По-моему, он даже не заметил, что у меня голова обмотана окровавленным бинтом.

Полчаса я уговаривал его прийти в себя, залезть под холодный душ, выпить горячего крепкого кофе, умолял одуматься, вспомнить, что он в глухой завязке, и заставить себя зубами вцепиться в этот узелок, дабы он не развязывался дальше… Сергей был невменяем. Он требовал, просил, приказывал, угрожал, и я сдался – налил-таки ему полстакана, открыв вторую бутылку водки из своего НЗ. Потом налил полстакана и себе. Надо сказать, что водка магическим образом помогла Сергею – он прекратил шататься и стал довольно связно размышлять и говорить. Очередная доза благотворно подействовала и на меня: я окончательно пришел в себя от шока, вызванного появлением Сергея, даже рана на голове затаилась – боль свернулась клубочком и стихла.

– Ты знаешь, – сказал Сергей, – сегодня ночью, когда я полз, пьяный, по стеночке, я думал, что уже умер.

И все бормотал одно четырехстишие. Оно как-то само собой образовалось в памяти. «Мне кажется, давно мы греки, умерли, Давно живем, как призраки несчастные, И сон свой принимаем за действительность. А может быть, мы живы, только жизнь мертва?» Бормотал и злился, никак не мог вспомнить, чье оно. Вот сейчас глотнул водочки и вспомнил – это Паллад, стихотворение «К грекам».

Я совершенно обалдел. Даже в этом состоянии литературная камера хранения в голове Сергея работала исправно.

Он ушел в паутинную комнату, а потом в веяльную и довольно долго, минут пятнадцать, плескал там водой. (Паутинной комнатой – с подачи Сергея – я издавна называю туалет, потому что «туалеттой» когда-то во Франции именовали маленькую тонкую тканевую салфетку для косметических надобностей, а также столик, за которым занимались косметикой, а потом уже слово закрепилось и за помещением для этих надобностей, «туаль» же – это паутина; веяльная – разумеется, ванная, ибо «ваннус» на латыни – не что иное, как веялка.) Видимо, мои уговоры в какой-то части подействовали – увы, не в той части, чтобы перестать пить водку, а в той части, что надо себя как-то отрезвить.

Именно в это время раздался телефонный звонок. Меня уже трудно было чем-то удивить в то утро, я снял трубку и узнал встревоженный голос Кати. Она спрашивала, у меня ли Сергей. Я мгновенно сообразил, что выдавать Сережу никак нельзя, включил, насколько мог, трезвую интонацию и успокоил Катю: да, Сергей у меня, сейчас он в туалете, мы беседуем, у нас очень серьезный разговор, скоро закончим, и он поедет домой; нет, все нормально, голос хриплый, потому что ночь не спали, дела непростые, но кое-какие решения есть, все будет нормально; да, я понимаю, ему на работу, мне тоже весь день трудиться, что поделаешь, инода выпадают и бессонные ночи, конечно, в наши немолодые годы тяжеловато, однако справимся; нет, опасности – никакой, с похитителями все улажено, Костю больше никто трогать не будет; от Сергея привет, вечером тебе все расскажет, пока…