Ныряльщица

Меня же не могли отчислить вот так, ничего не сообщив мне! У меня слегка дрожат пальцы, когда я набираю контакты деканата факультета лиабиологии. Сегодня выходной, точнее, выходной у меня, у меня нет пар, но секретариат точно должен работать. И я бы поехала туда, я бы бежала через весь город, если бы не заявление об аннулированных пропусках. Теперь меня даже не пустят на Второй!

Секретарь не отвечает долго, а когда я слышу ее голос, холодный и равнодушный, мне стоит огромных усилий собрать все свое спокойствие, чтобы произнести:

— Это Мэйс… Нисса Вирна Мэйс. Мне пришло уведомление об отчислении. Должно быть, это какая-то ошибка…

— Нисса Мэйс, — перебивает меня секретарь, — никакой ошибки нет. Вы отчислены.

— Почему?!

В голове крутятся тысячи вариантов, но первыми в голову приходят пропуски, и я выпаливаю, перебивая ничего не успевшего ответить секретаря:

— Это из-за того, что много пропустила?! У меня есть обоснования… — Да что там есть, документы прикреплены несколькими сообщениями ранее, когда я общалась по поводу освобождения. — Я же отправляла вам. Я могу переслать, я…

— Вы отчислены не поэтому, нисса Мэйс, — холодно произносит секретарь, — а из-за недостойного поведения.

— Что?!

— Ваше поведение на территории Академии недопустимо. Камеры зафиксировали, как вы без малейшего стеснения соблазняли ньестра К’ярда в раздевалке, а после уединились прямо на парковке в его эйрлате, что является прямым нарушением правил.

Что?!

— Всего доброго, нисса Мэйс.

Секретарь отключается раньше, чем я успеваю что-либо сказать, а ее «всего доброго» звучит в ушах, как насмешка.

Я сажусь.

Потом встаю.

Снова сажусь.

Вспоминаю, с чего вообще схватилась за тапет и пишу:

Лайтнер, у тебя все хорошо?

Стираю.

Можно тебя набрать?

Стираю.

Набери меня.

Смотрю на мигающий курсор, после чего набираю сама. Сообщение остается неотправленным, он не отвечает. Тишина кажется такой звенящей, что режет слух. Я думаю о том, чтобы ехать к нему, но потом понимаю, что у меня нет пропуска на Первый круг. У меня есть только этот тапет и тишина. И воспоминания о том, что случилось в этой самой комнате.

Еще у меня есть контакты Кьяны, ей я и пишу:

Кьяна, привет.

Она отзывается тут же:

Привет!

Можно тебя набрать?

Да, разумеется.

Я не знаю, зачем… и что я скажу, но когда набираю, у меня даже совершенно спокойный голос:

— Привет.

— Привет, — повторяет она. — Что-то случилось?

Видимо, не совсем спокойный.

— Просто не могу связаться с К’ярдом. Можешь мне в этом помочь?

— Вы что, поругались?

— Нет. Не в этом дело.

— Хар! Хар, ты сегодня говорил с К’ярдом?

— Нет, а что?

— Вирна не может его найти.

— Да не вопрос! — раздается из динамика голос Хара. — Вирна, привет!

— Привет, — в который раз отзываюсь я.

Сейчас, когда я слышу их голоса, ко мне возвращается уверенность. Понемногу.

Мне кажется, что все это действительно просто страшный сон, и что я сейчас проснусь. И все будет иначе. Ведь будет, правда же?

— Он его сейчас наберет. — Судя по голосу, Кьяна улыбается.

Я глубоко вздыхаю и тоже улыбаюсь. Через силу. Мы проходили это по психологии, если улыбаться, когда что-то случилось, возвращается позитивный настрой. Кажется.

— Лайт! Ты куда провалился?! — снова голос Хара. — Тут… Слушай, я понимаю. Все в порядке? Отлично. Тогда найди две секунды: тебя ищет Вирна. Вы что… Что за дерьмо?!

Последнее доносится так громко, что страшный сон возвращается. А вместе с ним четкая характеристика: дерьмо. Дерьмо — это то, что случилось.

Дерьмо — это то, что я сейчас чувствую.

Я никогда себя так не чувствовала: меня словно выкручивают изнутри, как мокрую тряпку.

— Я сейчас еще раз его наберу, — говорит Хар и уходит.

— Вы поругались, — констатирует Кьяна.

Мы переспали.

К счастью, это откровение я оставляю при себе и молчу. Мне больше не хочется ни о чем говорить. Если он не отвечает мне, но отвечает Хару, значит… я не знаю, что это значит.

— Вирна, это нормально. С ним невозможно иначе.

Вот именно это я сейчас хотела услышать.

— Прости. Я сказала глупость.

— Да нет. Все в порядке.

— Не в порядке. Я не должна была этого говорить, меня вообще ваши отношения не касаются… Да что ж такое! — Кьяна, судя по голосу, сейчас подумала примерно так: «Хидрец, хидрец, хидрец, зацензурено». — Слушай, может просто увидимся? Ты хочешь увидеться? Мы могли бы тебя забрать, и…

— Не стоит.

— Точно?

— Точно. У меня работа.

— Вирна, я его добью, и мы тебя наберем, хорошо? Он сказал, что у него все отлично, так что не волнуйся. Потом я его подержу, а ты его пнешь, куда захочешь. Договорились?

— Договорились, — соглашаюсь я.

Я бы сейчас согласилась со всем.

— Тогда до встречи.

— До встречи.

Кьяна медлит, словно не хочет прерывать разговор, но потом все-таки прощается.

Я кладу тапет на стол и сажусь на диван. Непонятно почему меня начинает знобить, так сильно, как никогда раньше. Мне кажется, что в меня вползли все туманы и холода Ландорхорна, вместе взятые, что они втекают в меня с каждым вдохом и подбираются к сердцу. Чтобы не позволить им этого сделать, я задерживаю дыхание, а потом переключаюсь на методику глубокого, которое практикуют борцы вар-до. В этой борьбе все замешано на дыхании, чтобы максимально сконцентрировать энергию и вложить ее в удар, очень важно правильно дышать.

Вот я и дышу.

Стараясь не думать о том, что Лайтнер так занят, что не нашел даже времени мне ответить. Я хочу верить в то, что это просто недоразумение, пытаюсь вытащить из памяти случившееся ночью, а если быть точной, утром, но понимаю, что не могу найти объяснений тому, что он оставил меня одну.

Если у него все отлично…

Или он так сказал, чтобы отвязаться от Хара.

Или все гораздо проще, и у него действительно все отлично.

Если я сейчас остановлюсь на этой мысли, я просто сломаюсь.