o bdf4013bc3250c39

будет. Купил на кассе прочный пакет, сложил туда бутылки, продукты и с

легким сердцем отправился домой. На улице расстегнул три верхние

пуговицы рубашки, чтобы проветриться. Это было весьма кстати: от доктора

он вышел, как из парной.

Вернувшись домой, первым делом выключил мобильник, потом прошел в

ванную и принял горячий душ, чтобы смыть налипший под пристальным

взглядом врача пот, и насухо растерся полотенцем.

«Пора перекусить что-нибудь, а то потом будет не до того», -

предусмотрительно решил он, включил конфорку электроплиты и стал

тонкими кружочками нарезать колбасу и кидать их на раскалявшуюся

сковороду. Масла у него не было, но он специально купил колбасу с жирком, чтобы, растопляясь, он способствовал жарке. А сам тем временем вытащил

из холодильника успевшие охладиться бутылки, налил из начатой полстакана

347

и залпом выпил. Подцепил вилкой кусочек колбасы со сковороды, подул на

него и запихнул в рот, похрустывая рдяной корочкой. Решив, что колбаса

готова, переставил сковороду на холодную конфорку и переложил колбасу на

тарелку.

«И это все? – подумал он, усаживаясь за стол перед дымящейся колбасой и

тупо уставившись в тарелку. – И это все, что осталось?» - мысли о Зине

вернулись к нему непрошено – жестокие, безжалостные. К ним примешалась

выпитая за утро водка, и через минуту Добряков плакал, как безутешный

ребенок. Понемногу успокаивался, выпивал полстакана водки и снова ревел

навзрыд, терзая душу ее именем и осознанием своего окончательно

погибшего счастья.

Это счастье стоило пышных похорон, и в течение трех дней, трех вечеров и

трех ночей Добряков пребывал в состоянии, которое трудно было назвать

жизнью. Эта жизнь ограничивалась кухней и кроватью. Даже в туалет ему не

хотелось, поскольку каждое утро просыпался облитый потом с ног до головы, спотыкаясь и лихорадочно трясясь, ковылял на кухню, запивал похмелье

полным стаканом водки, возвращался в комнату, валился в кровать и снова

засыпал тяжелым, но спасительным сном.

Утром четвертого дня он проснулся, как обычно, в половине пятого,

негнущиеся ноги кое-как донесли его до кухни. Он захотел сесть и не смог –

ноги уже не слушались его. Поразительно, но в тот момент (это он хорошо

запомнил) ему вдруг пришла в голову одна мысль, за которую он вдруг

ухватился, как за спасительную соломинку. Мысль эта была – «не пить,

остановиться». Он помнил, что эта мысль не вызвала, вопреки обыкновению, сопротивления его организма, требующего водки. Странно, но на грани,

казалось бы, полнейшего забытья он вдруг почувствовал приближающееся

спасение, еще где-то неясно и призрачно брезжившее, но уже уверенно

заявлявшее о себе. Он вспомнил доктора Лазутина, его слова при прощании

348

тяжким молотом заколотили в больном мозгу. Пора было прекращать – это

было ясно. Но резко бросать нельзя. Налил в стакан совсем немного, на

палец, водки и выпил. Потом взял из аптечки в серванте две таблетки от

головной боли и две таблетки снотворного, выпил и запил струйкой воды из-

под крана. Вернулся в комнату, лег и с головой укутался одеялом. Он знал, он

твердо знал, что сон обязательно придет…

К вечеру он проснулся – практически совсем свежий, только в голове еще

немного колотилось дневное возлияние. Он поднялся с кровати и сам

удивился, до чего легко это было сделать. Выпил еще две таблетки от

головной боли и снова лег. Интересно, что делать всю предстоящую ночь?

Ведь уснуть теперь долго не удастся.

Он смежил веки и заставил себя уснуть. Когда-то у него это неплохо

получалось. Но теперь изможденный организм плохо повиновался ему, и сон

не шел. Можно было, конечно, еще принять снотворного, но он где-то

вычитал, что чрезмерное его употребление негативно отзывается, в

частности, на работе сердца.

«Да и что значит «негативно»? – подумал он. – Это ведь смотря какой у кого

организм. Один вон от одной таблетки мертвецки засыпает, а мне уже и две

насилу помогают. Все относительно… Две таблетки на ночь мне, пожалуй,

тоже сегодня не помогут. Ну что ж, значит, выпьем три… А сердце? – снова

подумал он, но эта мысль на фоне общего улучшения самочувствия вовсе не

показалась ему тягостной. – Ерунда! Еще немного медикаментозного натиска

моему моторчику совсем не повредит. Здоровее проснусь назавтра, это уж

наверняка. И я буду не я, если еще хоть раз в жизни возьму в рот хоть каплю

этой гадости!»

Он поворочался еще немного, с полчаса, и посмотрел на часы. Половина

восьмого. Да, идти в ночь, пожалуй, еще рано. Выпьешь снотворное, заснешь

349

– и проснешься опять в половине пятого. Его передернуло от такой мысли, все его утренние похмельные пробуждения в одно и то же время сейчас

казались ему кошмаром, о котором и вспоминать-то не хотелось, не то что

еще раз его пережить.

«Поесть, что ли? – подумал он. Еще часок пройдет, а там можно и на

боковую, в ночь».

Он представил себе жареную колбасу и прислушался к себе. В глубине

желудка что-то едва слышно проурчало. Значит, можно и поесть. Он

поднялся, накинул на плечи старенький халат и пошел на кухню. Порезал

колбасы, снова побросал ее на сковороду без масла. Потянулся было к пачке

сигарет, но почувствовал, что даже курить ему сейчас не хочется. Это

порадовало его, и он стал следить за шипящими кусочками сала,

потрескивающими на раскаляющейся сковороде. Взял ложку, перевернул

каждый кусочек и залюбовался румяной корочкой. Приготовил тарелку,

вилку, выключил плиту и стал выкладывать колбасу на тарелку.