o bdf4013bc3250c39

сторонам и хотел было взяться за ручку двери, как дверь отворилась и из

кабинета вышла медсестра.

– Вы на прием? – спросила она.

– Да, мне бы к доктору Лазутину. Если он здесь…

– Здесь, конечно, у него прием. Где ваша амбулаторная карта?

– Да мне… - замялся Добряков.
– Он приглашал меня… сам… Просил так

зайти… Я сосед его…

– Ну, войдите, - сестра раскрыла дверь, пропуская его.

343

Добряков шагнул через порог и увидел доктора – он что-то писал в карте и

сперва даже не взглянул на вошедшего. А когда дописал, отложил карту и

поднял глаза.

– А, это вы? Проходите, - он кивнул на стул перед собой.

Добряков подошел к столу и сел.

– Ну, как самочувствие? – спросил Лазутин, пристально вглядываясь в лицо

Добрякову.

– Да самочувствие-то ничего, - тот опустил глаза, не смея смотреть прямо. –

Только вот спать так и не могу. Уж что только не испробовал… Если можно…

как обещали… снотворного бы, а?

– Вы, наверное, забыли, - мягко ответил доктор. – Снотворного я вам как раз и

не обещал. И вообще от него отвыкать надо, есть другие способы уснуть.

– А… какие? – Добряков отважился и поднял глаза.

– Прогулки, физический труд… Вы работаете? Что-то я давненько вас не

видел.

– Да, - кивнул Добряков, - работаю.

– Тяжелая работа? – допытывался доктор.

– Как сказать… Однообразная скорее, - изворачивался Добряков. – По трое

суток дежурить приходится… Охранником…

– М-да, - протянул Лазутин. – Такой работой хорошего сна не наработаешь.

– Вот и я говорю, - обрадовался Добряков и несся дальше: - К тому же

перенапряжение. А когда я перенервничаю, вовсе уснуть не могу…

344

– Бывает, - согласился доктор и еще раз пристально посмотрел на него. – А

ну-ка покажите мне ваш язык.

– З-з-зачем? – испугался Добряков.

– Посмотреть хочу, раз уж вы зашли. Давайте, давайте, показывайте, - он взял

серебристый шпатель, встал из-за стола и подошел к Добрякову: - Ну,

открывайте рот.

Добряков открыл рот и ощутил на языке прохладный металлический вкус.

Смотрел Лазутин недолго, опустил шпатель в стакан с раствором и сел на

свое место.

– Вы принимаете сейчас какие-то медикаменты? – спросил он.

– Н-нет, с чего вы взяли? – замотал головой Добряков.

– Я вижу это по вашему языку. Или это что-то другое? – хитро

прищурившись, доктор буквально пронизывал собеседника взглядом.

Добрякову стало неловко, он снова опустил глаза, но быстро поднял и

затараторил скомканной скороговоркой:

– Нет, нет, если вы думаете, что я пью… нет… когда мне?.. По трое суток

работаю… Там не терпят пьяниц…

– Да что вы так разволновались? – попытался успокоить его доктор. – Не

пьете, так не пьете. Это хорошо, чего ж тут волноваться? Только знаете… - он

вдруг замолчал и глубоко вздохнул: - Только меня-то обманывать не стоит.

Ведь я прекрасно вижу, что вы в состоянии алкогольного опьянения. Даже

зажевать какой-нибудь жвачкой не удосужились, идя на прием к врачу.

– Да ведь я… по старому знакомству, так сказать… - снова залепетал

Добряков, чувствуя, что краснеет. – Вы ведь тогда предлагали заходить

345

запросто… ну, когда я вам помог… Вот я и решил обратиться… по нужде, так

сказать, другого выхода нет… Снотворное-то просто так не дают…

– За то, что помогли, спасибо вам еще раз, - прервал его словопоток Лазутин.

– Вы, я уверен, неплохой человек. И потому, повторяю, мне очень вас жаль. Я

ведь говорю все это для вашей же пользы.

Добряков молчал, стыдливо опустив голову.

– Скажите, сколько вы уже пьете?

– Не считал, - едва слышно ответил Добряков, слегка разведя руки. –

Наверное, лет двадцать уже… Или больше… Да, конечно, больше.

– Я немного не о том, - уточнил врач. – Я спрашиваю, сколько дней вы пьете

сейчас, на данный момент?

– Кто его знает, - пожал плечами Добряков. – Я уже запутался в счете.

– Не хотите пролечиться в больнице? Там неплохо кормят, отдохнете,

успокоитесь, попробуете отвыкнуть от спиртного.

На минуту Добрякову показалось, что это было бы сейчас самым разумным в

его положении, когда нет денег, нет близкого человека. Но привычка… Она

ведь, он знал, вторая натура, и почувствовал, что, несмотря ни на какие его

желания и усилия, эта привычка ни за что не отпустит его, не расцепит своих

крепких когтей, стиснутых на его судьбе. И вздохнув, он обреченно ответил:

– Да нет… Сам попытаюсь. Спасибо.

– Мне почему-то кажется, что у вас ничего не получится, налицо уже

клинический процесс, - и Лазутин еще раз долгим взглядом осмотрел

Добрякова с ног до головы – всю его съежившуюся, неловкую, потерянную

фигуру. – Снотворное я, конечно, выпишу. Но подумайте еще раз,

346

настоятельно вам советую, - он взял ручку и быстро заводил ею по бланку.

Поставил печать и протянул Добрякову:

– Вот, пожалуйста. Очень грустно, что вы не хотите ничего понять. В один

момент все может окончиться весьма плачевно.

Добряков молчал, по-прежнему смотря в пол.

– Ну как хотите. Дело ваше. Не смею настаивать. Впрочем, желаю вам всего

наилучшего.

– Спасибо, - не глядя ему в глаза, сказал Добряков, взял рецепт, повернулся и

вышел из кабинета, забыв даже попрощаться.

В аптеке он купил снотворное. Теперь со спокойной совестью можно было

идти в магазин. Он все-таки послушался голоса разума и решил не

отрываться на всю пенсию, а для начала взять три бутылки водки, три пачки

сигарет, полбатона колбасы и хлеба. На первое время хватит, а там видно