o bdf4013bc3250c39

крови. По ее углам разлетелись осколки темно-синего стекла.

– Где тебя нелегкая носит?! – закричала на него Зина, едва он вошел на

кухню.

– Что случилось? – всполошился Добряков.

– Неужели так долго сходить в магазин? – выкрикивала она, морщась от боли.

– Я тут жду, жду, а он прохлаждается! Палец вон себе весь снесла, наверно, пока тебя дожидалась!

– Да что произошло-то? – Добряков тоже повысил голос, стараясь привести ее

в чувство. – Нормально можешь сказать?

Но Зина не успокаивалась.

– Не ори на меня! Никогда на меня не ори! – продолжала она в том же духе. –

Быстро в спальню, во втором ящике комода аптечка, тащи сюда!

Добряков вприпрыжку, минуя углы и распахивая двери, ворвался в спальню, выдвинул ящик так, что тот вылетел из отделения и с грохотом приземлился

на полу. Добряков нашел среди просыпавшихся предметов маленькую

кожаную аптечку, схватил ее и метнулся на кухню.

– Найди там зеленку и бинты! – командовала Зина, продолжая держать руку

под водой. – Сделай плотный тампон из бинта. Теперь посмотри мазь

солкосерил – маленький такой тюбик. Нашел? Выдави на тампон немного.

Готово, что ли? – нетерпеливо выкрикнула она.

– Сейчас, у меня тоже, поди, руки-то дрожат после вчерашнего.

– Сам виноват, ходил полдня!

– Готово! – отчитался Добряков и подошел к ней вплотную. – Покажи.

187

Зина закрыла наконец воду и показала ему указательный палец левой руки, вторую фалангу которого пересекал глубокий разрез.

– Как это случилось?

– Потом, потом! Смочи зеленкой еще один тампон. Так. Давай.

Он подал тампон, Зина аккуратно прикоснулась им к ране, но все равно

взвизгнула от жжения и принялась во все щеки дуть на палец. Вытерев кровь, она взяла тампон с мазью и приложила к ране.

– Бинтовать умеешь? – спросила она.

– Умею, конечно, - кивнул Добряков. – В боевых условиях это первейший

навык.

– Считай, что сейчас боевые условия! Заматывай!

Заученными движениями Добряков перемотал палец, аккуратно завязал

повязку скрученными тесемками, обрезал кончики ножницами.

– Спасибо за первую медицинскую, - уже гораздо мягче сказала Зина. –

Принес?

– Принес.

– И где? Где водка-то?

Добряков с минуту пребывал в недоумении, начисто забыв, куда подевал

принесенный пакет, и беспомощно оглядывался по сторонам, разыскивая

покупку.

– Да в коридоре, наверно, оставил! – напомнила Зина.

Так и было. Впопыхах брошенные в пакете на кафельный пол прихожей,

бутылки не разбились разве что чудом. Он поднял пакет и, ослабевший от

волнения, поплелся на кухню.

188

– Садись, открывай, наливай. Что снулый такой? – торопила Зина.

– Какой? – тормозил Добряков.

– Снулый, говорю, отупевший.

– Испугала ты меня, - тихо промолвил он. – Давай лучше сама открывай.

Зина выхватила из его рук бутылку, ловко открутила пробку и плеснула водку

в приготовленные стопки.

– Можешь тормозить, а мне некогда, - бросила она и залпом опрокинула

содержимое стопки внутрь.

Добряков выпил свою порцию, и они закурили. Добряков осторожно

намекнул на происшедшее, и Зина, успокоившись и закурив, рассказала:

– Жду тебя, жду, сил не стало уже! В груди кипит все. Думаю: «Все, конец. Ты

ведь знаешь, нельзя так резко лишать организм алкоголя, сердце не

выдержит. А тебя, как назло, все нет и нет. И пиво ты все выжрал!

– Положим, не один я его выжрал, - буркнул обиженно Добряков.

– Ладно ты, не сердись, - Зина плеснула еще водки и выпила, а потом

продолжала: - Так или иначе, думаю, надо как-то поправляться. Вспомнила

про мужскую туалетную воду Витькину. Бегу в ванную, хватаю флакон и на

кухню. Пробую свернуть крышку, не получается. Она как будто припаяна к

корпусу! Что делать? Вижу огромный нож, хватаю его. Беру флакон в левую

руку, нож в правую и что есть духу бью ножом по флакону, ближе к

горлышку…

– И попадаешь по пальцу? – перебил Добряков.

– Не перебивай, - Зина затянулась сигаретой, поперхнулась, а когда

прокашлялась, продолжала: - Горлышко отскочило в один миг. Но осколок

189

флакона чуть не снес мне весь палец. Ох и взвыла я! Хорошо хоть воду

открыла, быстро разбавила водой и выпила. Терпеть стало полегче…

Добряков во все глаза смотрел на нее. Чего-чего, а вот до того, чтобы пить

одеколон и туалетную воду, он еще не доходил. Даже в мыслях такого никогда

не имел.

– Что смотришь? – спросила Зина. – Думаешь: алкоголичка последняя? Да

никогда прежде я эту гадость не пила. Просто тебя долго не было, и мне

вспомнилось, как папаша мой покойный хлестал эту гадость, когда водки не

было. Ну, думаю, значит, что-то в этом есть, раз после одеколона он всегда

таким добреньким становился, спокойным… Ну, и попробовала… Что

смотришь-то?..

– И полегчало? – спросил Добряков.

– Какое там! – отмахнулась Зина. – Весь кайф боль перебила. Да и было-то

там чуть-чуть, со столовую ложку… Кстати, не забудь, в следующий раз

пойдешь в магазин, не забудь купить Витьке новой воды. А то он бреется

каждый день, и очень обидится на меня.

– Ладно. Палец-то не болит?

– Не болит, ноет только. Стучит.

– Это хорошо, значит, заживает.

– Понятное дело. К утру целехонек будет, - Зина рассмеялась пьяным смехом, откидывая со лба взлохмаченные волосы и вместо пепельницы ткнув окурком

в пластиковую скатерть. Скатерть оплавилась, открылся кусочек стола с

черной точкой от пепла в центре.

– Что-то я того… - с трудом выдавила Зина.

Добряков чувствовал себя поувереннее, а потому встал, намочил тряпочку