o bdf4013bc3250c39

как послышался щелчок, а потом невеселый голос Зины:

– Вообще-то, честно говоря, не хотела с тобой разговаривать. Мразь ты все-

таки большая! – по ее голосу он понял, что она не трезва, но тем не менее

способна воспринимать сказанное. – Чего надо-то?

– Понимаешь, тут такое… у меня всего один звонок… дали вот телефон, -

сбиваясь, зачастил Добряков. – В общем, я в милиции, задержали меня…

– В какой милиции? – ее голос сразу посуровел.

– Ну, в нашем отделении, на Кочновской улице, - пояснил он. – Только что

арестовали и привезли…

249

– Вас не арестовали, а задержали, - поправил его дежурный. – решение об

аресте примет следователь, а санкционирует прокурор.

– Да, да, - закивал Добряков. – Да нет, не тебе, тут поясняют мне, что меня

пока что задержали…

– За что? – добивалась она вразумительного ответа.

– Да этого, соседа моего, Рюмина, помнишь, приголубил. Видать, серьезно.

Он телегу накатал… И вот, забрали…

– Та-а-к, - протянула она. – Чувствовала я, что с твоим соседом добром не

кончится. И зачем ты только вообще трогал его?

– Ну, это длинный разговор, а у меня время ограничено (дежурный сделал

жест, означавший, видимо: «Ничего, говорите, сколько нужно!»). Да и не

хочется по телефону-то… Одним словом, немного даже из-за тебя…

– Еще не легче!.. Погоди, я выпью, - Добряков услышал звон посуды, а потом

в трубку донеслись ее шумный выдох и сделавшийся металлическим голос: -

Тебя кто-то допрашивал?

– Да нет, ночь ведь уже. Завтра только следователь будет…

– Спроси, когда следователь приходит.

– Простите, а во сколько придет… ну, следователь, который будет со мной

разбираться? – спросил Добряков дежурного, отстранив телефон от уха.

– Работа начинается в восемь часов утра, - ответил милиционер.

– Говорят, что в восемь придет, - сказал Добряков, снова поднеся телефон к

уху.

– Тогда сейчас я все равно тебе ничем не помогу, - в голосе Зины Добряков

снова почувствовал едва уловимую силу и уверенность, которые так

приглянулись ему в этой женщине. – Спи до утра. А к восьми я подойду.

Понял?

– Понял, Зина. Спасибо тебе. Я буду ждать… И еще… прости меня, если

можешь…

– Это другая тема, об этом потом, - отрезала она. – А пока что с твоим

арестом надо разобраться. С задержанием, то есть.

250

– Конечно, разумеется, - поддакивал Добряков. – Я буду ждать, - и отключил

связь.

– Спасибо, - он протянул телефон дежурному, вернулся в камеру и лег на

нары. Когда дверь затворилась, снова закурил.

Конечно, неплохо было бы и выпить чего-нибудь, желательно вместе с Зиной, но даже один ее голос сделал чудо – Добряков совсем перестал бояться.

Такая уж уверенность исходила от этой женщины, и какой же он был дурак, что нынче утром… что… ну да ему, видно, так и надо. И поделом! Но если у

нее все получится, он по гроб жизни в неоплатном долгу перед ней!

Так или примерно так, но уж точно в таких чувствах Добряков докурил

сигарету и устроился на нарах поудобнее. Теперь можно попытаться уснуть, теперь он не один.

Он поворочался немного, подкладывая под голову поочередно то одну руку, то другую, потом плюнул на эти бесплодные попытки и нашел самое удобное

положение в этой ситуации – лег на спину, сцепил руки на затылке, положил

на них голову и, с грехом пополам угнездившись, успокоился и закрыл глаза.

«Теперь остается только молиться на Зину, - думал он. – Больше не на кого…

А у нее получится, должно получиться!»

Он вскочил, сел на жестких нарах, свесив ноги. Уснуть не получалось:

слишком уж много информации скопилось в его мозгу за последнее время,

она бурлила в нем, мешала настроиться на сон. Он снова закурил, принудил

себя сосредоточиться на хороших мыслях, снова лег на спину и стал пускать

дым в сторону оконца. Тонкие струйки, потеряв силу у самого потолка,

свивались в причудливые фигурки, сворачивались в клубки, устремлялись

наружу. И больше всего на свете хотел сейчас Добряков стать вот таким же

клубком, просочиться сквозь узкое решетчатое окно туда, на волю…

Нервное напряжение постепенно отпустило его, усталость взяла свое, и успев

задавить окурок в баночке, Добряков медленно смежил веки и провалился в

тяжелый, гнетущий сон.

251

В этом сне друг дружку сменяли робкая Тоня, плюгавый Рюмин с

перекошенным от боли лицом, сердитый Витька со стиснутыми кулаками,

положительный Петька со своими всегда правильными рассуждениями… Он

даже не видел их, а скорее ощущал их присутствие, но в то же время

отчетливо слышал их голоса, чувствовал дыхание, как если бы они говорили

ему в самое ухо. А где-то чуть вдалеке, в стороне от них, была Зина.

Добряков не мог понять, стоит ли она, сидит ли, скорее она как бы парила в

воздухе поверх них, не вступая в разговор и только загадочно улыбаясь. Она

держала какой-то большой, как газетная страница, лист чистой бумаги и

взглядом демонстративно показывала его Добрякову. Он присмотрелся к

бумаге, но ничего не разглядел. Тогда, расталкивая гомонящих собеседников, он кое-как протиснулся к бумаге и сумел прочитать одну-единственную

фразу, пестреющую в уголке огромного листа: «Адвокатский контракт». И

ему стало так спокойно, так благостно, что, простонав во сне и

перевернувшись на бок, он заснул крепче и уже без снов…

* * *

Утром, сквозь убегающий сон, он почувствовал, что его тормошат за плечо.

Открыл глаза – вчерашний дежурный.

– Подъем, - спокойно произнес он. – К следователю пора!

«К следователю!» - Добряков разом вспомнил вчерашнее и вздрогнул.