О чем поет вереск
Шрифт:
— Я знаю, меня считают колдуньей, укравшей сердце вашего короля, — прикусила губу Этайн.
Джаред тяжело вздохнул.
— Разве самую малость! — хохотнул брат. — Ну что? Нельзя украсть то, чего нет!
— Мэллин, я отпустил тебя на время Лугнасада, не подумав. Еще слово — и ты останешься в своих покоях навечно, — монотонно выговорил Мидир.
Затем медленно выдохнул и лишь потом обратился к Этайн:
— Да, моя дорогая.
Присел рядом, поднес ее пальцы к губам.
— Мы теперь муж и жена.
Это не обман, успокаивал он сам себя.
«И ни слова правды», — сказала бы Этайн.
Однако его вересковая супруга прошептала «Мое сердце…», — настолько искренне и чисто, что у Мидира сжалось сердце.
— Я никому тебя не отдам.
Что, без обозначения времени, тоже не было ложью. Впрочем, Мидиру тут же стало не до Слова, писаного еще Нуаду.
Хризолитовые глаза засияли, алые губы приоткрылись…
Как пропал Алан, волчий король не различил. Краем глаза заметил упиравшегося Мэллина, которого за локоть вытащил Джаред — тот все никак не мог отвести глаз от Мидира, целующего Этайн.
Снежный мыслеслов советника: «А придется», — истаял в сладком запахе вереска, в хризолитовых глазах Этайн, в лучах солнца, осветившего Черный замок.
— Ему что, гостевых спален мало? — бормотал Мэллин уже в коридоре. — Зачем он притащил ее к себе?.. Ну Джа-а-аред! Хватит уже! Отпусти меня! Скажи лучше, она ему быстро приестся, да? Что-то мне тревожно. Она ведь всего лишь человечка!
— Как и наши матери, мой принц, — тихо ответил советник.
Комментарий к Глава 9. Вересковое счастье
1 Осень для галатов начиналась в августе
========== Глава 10. Вереск живой и мертвый ==========
— Моя дорогая, — с неохотой отстранился Мидир. Огладил волны огненно-рыжих волос.
— Как чудесно, — вздохнула Этайн, провела пальцами по губам, будто желая запомнить его поцелуи. Легко розовеющая кожа держала румянец, потемневшие глаза подернулись поволокой, словно земная женщина побывала в стране еще более волшебной, чем та, в которой очутилась.
— Тебе нужно поесть.
— Без тебя? — вздохнула женщина и покачала головой.
Королева. Будет держать этикет даже наедине! Мидир подхватил с черненого подноса один завернутый в лепешку ломтик рыбы и протянул своей гостье другой. Лишь тогда она попробовала кушанье. Мидир отвел глаза, не желая смущать свою гостью.
— Какой странный вереск в этой кадке, — видно, проследив за его взглядом, удивилась она.
— Тут было что-то древнее и засохшее, еще со времен старых богов. Мне не стоило большого труда вырастить твой любимый цветок.
Этайн огляделась. Губы ее дрогнули, словно сдерживая смех.
— Спальня кажется тебе неуместно большой, моя королева?
— Нет, мой король!
— Правду! Помни, ты говоришь с магом.
— Да-да! — рассмеялась она. — Где-то же должно обитать твое величество! На таком полу, — она указала на изумительную каменную мозаику под ногами, — можно принимать разом послов многих стран,
в постель уложить с десяток стражников, в шкафу играть в прятки, в сундуках — жить! В комоде хватит одежды для половины Манчинга. А на полках, видно, живут все книги Волчьего Дома?— Я сделал копии со всего, что мне не хотелось возвращать в библиотеку, а читал я много, — прохладно ответил Мидир, не зная, рассердиться ему или рассмеяться.
— Сколько же лет этим вещам?
— Несколько тысяч.
— Как и тебе? — шутливо произнесла Этайн. Коснувшись виска, вымолвила озадаченно: — Странно, что я этого не помню.
— Я не люблю говорить о себе. Когда проживаешь не одну тысячу лет… Хорошо, три тысячи, — сдался он под заинтересованным взглядом земной красавицы.
— И ты не потерял интереса к жизни? — приложила она пальцы к губам.
— Мы не люди. Ши хранят воспоминания, они не меркнут, не растворяются. Мы всегда можем вернуться памятью в прошлое и воскресить его.
— Сначала я решила, что ты очень молод! Может быть, потому что ты так невозможно прекрасен?
— Садись рядом со мной, — пригласил Мидир.
Этайн села, прижавшись спиной к волчьему королю и скрестив его руки на своей талии. Откинула голову на плечо Мидира и продолжила нараспев:
— Лицо, как у статуи… А улыбка, словно все вокруг принадлежит тебе, вдруг сменяется вековой печалью. И глаза холодные, темные, словно небеса перед грозой. Серые хамелеоны, звери переменчивые, что отражают все цвета этого мира: синие, желтые, зеленые или… — она запнулась, нахмурилась и протянула недоуменно: — Голубые…
Мидир, отодвинувшись, спешно протянул деревянный кубок. Старый эбен, насыщенно-черный с матовым отливом. Редкий человек мог понять и оценить его по достоинству.
Этайн отпила и, любуясь, погладила травяной узор на овальном боке кубка.
— Богатый и дорогой сорт. Брось в воду — утонет! Я когда-то мечтала о подобном. Изысканный, как все в этих сумрачных покоях.
А эта женщина оценила. Умна, образованна — и прекрасна.
— Эти «сумрачные покои» теперь твои по праву, — прошептал Мидир.
— Я слышала, эбен защищает от ядов. Ты опасаешься отравления?
— Обычная предосторожность. Не знал, что ты столь хорошо разбираешься в дереве.
— Я занималась резьбой.
— Тогда расскажи мне об эбене, — придвинувшись ближе, шепнул Мидир.
— Его еще называют хурмой. Почти вечен. Сильный, плотный, красивый. Норовист! Редкого мастера слушается. Скорее сколется или сломает инструмент, а подчинится лишь ласковой руке.
— Так и есть, — улыбнулся Мидир.
— Когда ты улыбаешься от души, ты прекрасен! — она провела пальцем по каменным вкраплениям, украшавшим нижнюю часть кубка. — А что это? Агат, оникс, кошачий глаз? Нет, слишком черный. Циркон! Странное ощущение.
Огранка — почти кабошон — в точности повторяла камни янтарного ожерелья, подаренного Этайн Эохайдом, и у Мидира екнуло сердце. Он встал, плеснул воды в вино, разбавляя его для смертной, и протянул кубок: