О чем поет вереск

— А разве можно умереть на время? — печально спросила Этайн.

— Можно. Опытный маг может вытянуть из мира теней. Только вот…

Мидир прошелся по спальне.

— Виверны.

— Живые?! — поразилась Этайн.

— Жаль, что не мертвые! — ощерился Мидир. — Давненько не появлялись, а тут — целое гнездо. Того волка порвали первым: разведчики видели только одну тварь! Я выжег большую часть. Механесов разметало, и волки… — взмахнул рукой, и Этайн повернула голову вслед за его движением. — Что?!

— Мне нравится смотреть на тебя, — смущенно произнесла Этайн. — Прости меня. Прошу, расскажи, что случилось сегодня!

— Но виверн осталось еще много, слишком много.

Этайн вглядывалась пристально, но не вставала и не подходила, словно знала, что ему это сейчас не нужно.

— Виверны… — задумчиво произнесла она. — На что они похожи?

— На драконов. Только пламенем не пышут и летать не умеют. Перелетают с места на место, словно курицы. Правда курицы огромные и крайне злобные.

Мидир прошелся несколько раз от окна до двери. Взгляд Этайн, следящий за ним, не раздражал. Успокаивал.

— Несколько волков ранили, а одного порвало почти напополам, — уже спокойнее договорил Мидир. — Я залечил тело, но его душа… Она выскользнула. Я смог вытащить ее из мира теней. Души там — как огоньки. Есть те, кто возвращается, есть те, кого поглощает чернота мира теней. И когда он вернулся, это был уже не Эдд. Черное злобное существо, что уничтожает все живое. Погибло еще двое, прежде чем я второй раз убил моего волка. Дети почти не рождаются. Смерть каждого ши — огромная, невосполнимая потеря!

— О, Мидир, мне так жаль! И Грома, и твоих волков. Но… ты ведь не убивал его!

— Убил. Тем, что отправил неподготовленный отряд. Тем, что не прощупал, сколько их там. Тем, что… — Мидир задохнулся.

Подошел к открытому окну, не видя ничего, кроме стража с черными безумными глазами.

Этайн, подойдя неслышно, прижалась к его спине.

Мидир развернул ее к себе, посадил на широкий подоконник…

Сегодня ему достаточно ее губ. Он не будет торопиться! Хотя ее тело полыхало от желания.

Мидир провел губами по склонившейся шее, понежил место ниже затылка, где легкий, еле заметный пушок, покрывающий кожу его Этайн, собирался в забавную спираль.

Волчий король прикусил кожу на плече, нащупал рукой две очаровательные ямочки чуть ниже талии. Ощутил дрожь Этайн, ее жаркий выдох и стон, ее руки на своей груди, ее стройный стан под своими ладонями.

Так он вряд ли куда-то уйдет.

Мидир спустил женщину с окна, прошелся цепочкой поцелуев через подбородок и щеку от одного виска к другому. Отстранился, ломая себя, и пробормотал слова прощания.

— Уходишь? — недоверчиво спросила она. Шагнула вперед, схватила за руку. — Разве я не жена тебе?

Как трудно понять без морока. Он все сделал верно. Пожалуй, этот морок — одно из лучших его магических творений, и жизни Этайн ничего не грозит.

— Ты… — запнулся Мидир. — Когда-то мы договорились: я не буду неволить тебя, принуждая разделить со мной ложе. Я останусь, если попросишь сама.

— Я прошу тебя, — шептали алые губы. — Я прошу тебя остаться, мое сердце!

— Этайн, я… — Мидир сделал шаг назад, сам не понимая, что его удерживало теперь.

— Я прошу тебя, Мидир! — молили темно-зеленые глаза. — Ты так часто пренебрегал мной! Я так соскучилась, проводя одна бесконечные вечера и бессонные ночи, пока ты!.. — договаривать не стала, но чем занимался Эохайд, Мидир понял. — Вот где сейчас Манчинг?

Этайн улыбнулась его растерянности, словно знала что-то неведомое. Мидир в недоумении показал вверх.

— А наше, земное небо?

— Прямо под нами.

— Помнишь, я говорила: буду твоей, когда мир перевернется?

Все мысли о том, что торопиться не стоит, вылетели из головы. Слишком жарко пылал в крови огонь схватки, слишком горька была боль потери, слишком сильно рвалось к этой женщине его тело.

Мидир подхватил счастливую Этайн на руки, покружил по спальне, положил на постель. Ладони скользнули по круто изогнутым бедрам, не тратя времени на раздевание — срывая магией одежду с обоих.

— Скажи мне: тогда, от гнома, ты принял выкуп не из-за камней?

— Истинная любовь — редкий дар, мой Фрох, — остановил себя Мидир.

Женщины любят слушать и в каждой есть свое очарование, каждую можно рассматривать долго и так же долго хвалить, но внезапно ему не захотелось, чтобы с Этайн было как со всеми.

— Моя желанная! Любовь подчиняется праву, власти, долгу… Но иногда в нашем мире становится над законом. Или самим законом, — волчий король огладил высокий подъем стопы, прикоснулся губами к прохладной атласной коже, прикусил легко. — Хорошо, что твои ножки пошли именно этим путем!

— Я бежала к тебе, мое сердце.

Мидира передернуло — не ему предназначались эти слова.

— Молчи, Этайн, просто молчи!..

…А потом требовал сам, сжимая ее в объятиях:

— Кого ты любишь, Этайн?

— Мое сердце, ты же знаешь.

— Скажи мне!

— Тебя, Мидир! Люблю тебя, люблю, люблю!

Он, привыкший ощущать лишь желание, сходил с ума от полноты чувств Этайн. Сама жизнь, сама природа трепетала в его руках. Она брала его и отдавала стократ, словно в тех старых древних даже для ши легендах, где женщина и мужчина были одним целым, где небо и земля соединялись, давая жизнь миру. Когда влечение плоти было отражением чего-то иного, более сильного и высокого — единого целого, от которого ныне остались лишь осколки. Понимание, единение, благодать. То, что было когда-то, и то, что все потеряли. Теперь это лишь обряд, без смысла и повода. Всего лишь желание, только похожее на истинную любовь, как похоже отражение в зеркале на самого человека.

Внезапно стало так больно, как от самой сильной телесной обиды.

— Я тут, Мидир, — вытянул из водоворота мыслей голос Этайн, согрел душу, вновь расцветил мир…

Потом свет померк.

— Я, видно, многое позабыла, мой неистовый волк, — со стоном выдохнула Этайн, возвращая Мидира в реальность.

Затем коснулась губами его груди и, подперев подбородок ладонью, заулыбалась.

— Что именно ты позабыла, моя желанная?

— У нас всегда было так чудесно?

— С тобой — чудесно всегда, — и вновь потянул ее к себе, разрумянившуюся от его ласк, теплую, счастливую.