О чем поет вереск

— Ты изменился, — заметил Мидир.

Эохайд зыркнул с недовольством, но без злобы. Почесал пшеничную бородку.

— У меня кость широкая, — примирительно сказал он и указал рукой на деревянный поднос, полный снеди. — Бери пирог.

— Раздобрел ты на пирогах с черникой, — не удержался Мидир. Нет, хватки Эохайд не растерял, мозоли от меча на широких ладонях не пропали, лишь исчезла сухопарость да стали шире плечи. И уж вовсе не походил он на тех обрюзгших галатов, которые из воинских искусств всего и знают, как рабынь гонять.

— В воинский пояс[5] влезаю. И девки не жалуются, — хмыкнул король галатов и тоже оглядел Мидира. — Это мы стареем, а ши прекрасны всегда. Но знаешь, люди смогут удивить тебя!

Не вставая с ложа, Эохайд кинул браслет. Мидир поймал заигравшее в в солнечном свете стекло — и сразу отставил бокал. Мастерски закругленные края придавали глубину, синь и золото переливались, обещая исполнение желаний во всех мирах. Волчий король не сдержал удивленный вздох.

— Он не наборный. Он литой!

— Да-а-а! Безо всяких ваших подземных штучек!

— Но… каким образом?

— Можешь потолковать с мастерами. Не мое это.

— Для кого припас эту прелесть? — вздернув бровь, как можно более равнодушно осведомился Мидир.

— Для жены.

— Для жены? — положительно, так много волчий король не удивлялся давно. — Не той, что, выходя, прожгла мне дырку в груди? Дерзка, но больше похожа на рабыню.

— Нет, это… Это никто, — пожал плечами Эохайд и улыбнулся самую малость смущенно. — Ты меня знаешь! Не смог удержаться. Какой-то доброхот прислал с утра подарочек.

Он встал с ложа, подошел к окну. Вцепился пальцами в раму, словно ему стало тяжело говорить.

— Моя жена иная.

— Ты женился. Зачем?

— Нам нужно, — ответил Эохайд глухо, не оборачиваясь. — А зачем женятся ши? Как там твои короли, фоморский и неблагой?

— Балор убивает всех, кто зовет его Балором, и страдает от бездетности так, что океан штормит и берег ходит ходуном.

— А тот, третий? Добрый недруг?

— Хитрая сволочь Лорканн? Все еще мечтает убить меня. Тут наши мечты друг о друге сходятся. Лорканн надеется, Балор украдет его непутевого сына. Непутевая дочь пропала сама.

— А ты? Все еще одинокий волк?

— У нас браки редки. Женись люди, как ши, по любви, вымерли бы. Где ты ее видел, эту любовь?

Эохайд помолчал, не бросив привычно «в балладах», будто на этот раз сомневался в ответе. Провел рукой по переливающимся на солнце янтарным рунам, окаймлявшим окно.

— Жениться вообще смешно, но нужно. Особенно людям.

Мидир не торопясь допил вино, полюбовался пузатым бокалом.

— Эохайд, ты любил когда-нибудь?

— Я любил свою мать.

— Все любят своих матерей. Тогда зачем?

— Клан ее отца. Галатов много, но мы разрознены. Моя власть не так уж и прочна. И вот я узнаю, что дочь моего врага влюблена в меня! — Эохайд развернулся, глаза его горели. — Ох, Миди-и-ир! Что это было за время! Я украл ее из семьи, и мы заключили брак на площади Манчинга. Ровно год назад.

— Вересковая женитьба? Раз прошел год, ее пора расторгнуть именно сегодня?

— Ты плохо помнишь наши законы. Расторгнуть — или остаться в браке навечно, мой друг. Я обещал вернуть ее. Дал слово родне и теперь не знаю, как выкрутиться. Есть одна мысль…

— Кроме «В атаку!»? — не удержался Мидир.

— Скорее, лепрекон[6] из коробочки.

Мидир вздернул бровь, но Эохайд не стал договаривать. У короля галатов имелось много достоинств, однако умение плести интриги в них не входило. Однако простодушный Эохайд, как видно, продолжал считать себя необычайно умным и расчетливым.

Браслет в руках полыхнул лазурью, напомнив об утренней встрече, и Мидир дал себе обещание: прекрасную Этайн он разыщет обязательно. Не сегодня, так завтра, пока полнится весельем неделя Лугнасада. И она скажет ему: «Да».

— Что до жены… Она любит меня, это оказалось необычно. Она спорит со мной!

— Возражать мужчине плохо для галатки. Возражать королю — плохо вдвойне.

— Тебе легко говорить. Тебе в Нижнем не прекословит никто!

Разубеждать Эохайда не хотелось, и Мидир спросил о насущном:

— Зачем королю галатов такая жена?

— Она то нежна беспредельно, то пылает огнем. С ней я испытываю что-то еще… Помимо удовольствия тела.

Заминками в речи Эохайд словно пытался скрыть что-то.

— Ты изменился, — Мидир вернул ему браслет и кивнул в сторону двери, напоминая об ушедшей прелестнице. — Или нет?

— Другие ничего не значат для меня, — отмахнулся Эохайд. — Нам бы этот день продержаться! Родня весь год попрекала ее своеволием. Что я только им не предлагал, когда решил оставить ее себе… Моя травница никак не может быть королевой! Но она есть и будет ею.

— Мое сердце!

Двери распахнулись, и в покои влетела женщина, принеся с собой аромат вереска и… Мидир вдохнул глубже. Всё так! Второй запах — её собственный. Сладкий, пряный, теплый, словно тепло самой земли, тепло, от которого согрелись и посветлели даже камни и дерево дома.

Вереск и правда поет. Шелест травы, перезвон ветра, стук сердца… «Я никак не могу быть королевой галатов».

Не забавная травница — королева.

Все те же невероятные хризолитовые глаза, от которых не оторваться.

Ни плаща, ни накидки, короткая песочная туника не скрывает крепкие бедра и налитую грудь. Рыжие пряди спадают до колена, медовый янтарь ластится к высокой шее, щиколотки обвиты золочеными ремешками сандалий.

Мидиру до боли в паху захотелось стянуть их зубами, коснуться хрупкой косточки на точеной щиколотке, обхватить губами, обласкать каждый пальчик, согреть кожу своим теплом… Или что-нибудь сломать.

Ломать было нечего.

Он с трудом перевел дыхание.

Сейчас Этайн показалась ему еще более прекрасной. Тяжелые серьги и дорогие браслеты украшали ее, не затеняя пламенной красоты. А она смотрела только на мужа.

— Мое сердце!

— Этайн! — Эохайд подтянулся и словно бы враз помолодел. Обернулся к Мидиру и произнес горделиво: — Моя супруга!

Не скрывая радости и не стесняясь, она подбежала к мужу, поднялась на носочки, коснулась губами щеки, лишь потом обернулась к гостю. Прижалась к Эохайду спиной, а его ладони скрестила на своей талии жестом столь естественным и милым, что Мидир сжал челюсти. Этайн несомненно любила мужа, а тот лишь снисходил до ее любви.