О чём поют воды Салгира

«Руки крестом на груди…»

Руки крестом на груди. Полузакрыты глаза. Что там ещё впереди? Солнце? Безбурность? Гроза? Снится лазоревый сон, Снится, что я не одна. В матовой пене времен — Сон, тишина и весна. Больше не будет утрат, Всё для тебя сберегу. Перекривится с утра Тонкая линия губ. Не уходи, подожди. Знаешь, что будет потом? — И неспроста на груди Слабые руки крестом. 1928

«Папоротник, тонкие берёзки…»

Папоротник, тонкие берёзки, Тихий свет, вечерний тихий свет, И колес автомобильный след На пустом и мшистом перекрестке. Ни стихов, ни боли, ни мучений. Жизнь таинственно упрощена. За спиной — лесная тишина, Нежные, взволнованные тени. Только позже, на лесной опушке Тихо дрогнула в руке рука… — Я не думала, что жизнь хрупка, Как фарфоровая безделушка. 1929

«Забыть о напряжённых днях…»

Забыть о напряжённых днях, О трудном детстве, о России: Не мудрствуя и не кляня, Перечеркнуть года пустые; Не замечать больших утрат (Какое мертвенное слово). Не понимать, что дни летят Бессмысленно и бестолково; Совсем и навсегда простить Все заблужденья и ошибки, И губы твердо заклеймить Почти естественной улыбкой… — Тогда и жить, в простом тепле, Среди давно привычных вздохов, На этой солнечной земле, В конце концов, не так уж плохо. 1 — II — 1930

«Ты мечтаешь: „Вот вернусь домой…“»

Ты мечтаешь: «Вот вернусь домой, Будет чай с малиновым вареньем, На террасе — дрогнувшие тени, Синий, вечереющий покой». Ты с мальчонкой ласково сидишь… «Занят я наукой и искусством…» Вспомним мы с таким хорошим чувством Про большой и бедственный Париж. Про неповторимое изгнанье, Про пустые мертвенные дни… Загорятся ранние огни В тонком, нарастающем тумане… Синий вечер затенит окно, А над лампой — бабочки ночные… — Глупый друг, ты упустил одно: Что не будет главного — России. 5 — III — 1930

Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931)

«Печального безумья не зови…»

Печального безумья не зови. Уйдём опять к закрытым плотно шторам, К забытым и ненужным разговорам О вечности, о славе, о любви. Пусть за стеной шумит огромный город, — У нас спокойно, тихо и тепло, И прядь волос спускается на лоб От ровного и гладкого пробора. Уйдём назад от этих страшных лет, От жалких слез и слов обидно-колких, Уйдём назад — к забытой книжной полке, Где вечны Пушкин, Лермонтов и Фет. Смирить в душе ненужную тревогу, Свою судьбу доверчиво простить, И ни о чём друг друга не просить, И ни о чём не жаловаться Богу. 13 — III — 1931

Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931)

«И вовсе не высокая печаль…»

И вовсе не высокая печаль, И не отчаянье сдвигало брови… Весь вечер пили, долго пили чай, И долго спорили о Гумилеве. Бросали столько безотчётных слов, — Мы ссорились с азартом, и без толку. Потом искали белый том стихов, Повсюду — на столе, в шкафу, на полках. И не нашла. И спорили опять. Стихи читали. Мыкались без дела. И почему-то не ложились спать, Хоть спать с утра мучительно хотелось. День изо дня — и до каких же пор? Всё так обычно, всё совсем не ново. И этот чай, и этот нудный спор О Блоке и таланте Гумилева. 31 — I — 1930

Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931)

О РОССИИ

1. «Я в жизни своей заплутала…»

Я в жизни своей заплутала, Забыла дорогу домой. Бродила. Смотрела. Устала. И быть перестала собой. Живу по привычке, без цели. Живу, никуда не спеша. Мелькают, как птицы, недели, Дряхлеет и гибнет душа.

2. «Однажды случайно, от скуки…»

Однажды случайно, от скуки, — Я ей безнадежно больна, — Прочла я попавшийся в руки Какой-то советский журнал. И странные мысли такие Взметнулись над сонной душой. Россия! Чужая Россия! — Когда ж она стала чужой?

3. «Россия! Печальное слово…»

Россия! Печальное слово, Потерянное навсегда В скитаньях напрасно-суровых, В пустых и ненужных годах. Туда — никогда не поеду, А жить без неё — не могу, И снова настойчивым бредом Сверлит в разъярённом мозгу: Зачем меня девочкой глупой, От страшной, родимой земли, От голода, тюрем и трупов В двадцатом году увезли?! 13 — VII — 1933

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

СТИХИ К СЫНУ

«За то, что нет у меня друзей…»

За то, что нет у меня друзей И с детства я была одинокой; За то, что за морем, в стране далёкой, Осталось так много ненужных дней; За то, что нечего мне терять; За то, что звонкий смех разлюбила; За то, что днём валюсь на кровать Без мыслей, без слов, без слёз, без силы; За горечь длинных, пустых недель; За сердце холодное, но не злое, — Дана мне тихая колыбель, Глаза голубые и детский лобик. 4 — IX — 1929

«Вечерами в комнате отдельной…»

Вечерами в комнате отдельной, Всю её внезапно полюбя, Я ласкаю песней колыбельной Слабого и нежного — тебя. Я спою о том, как дни скользили Как мелькали мутные года, Расскажу большие сказки-были Про зверей, поля и города. Расскажу о море тёмно-синем, О большой и путаной судьбе, О какой-то сказочной России. Никогда не ведомой тебе. И под гнётом прежних слёз и бедствий, Опустив на лампу абажур, Про своё оборванное детство Колыбельной песней расскажу… 1929