О чём поют воды Салгира

Юрию Софиеву

1. «Спасибо за жаркое лето…»

Спасибо за жаркое лето И дали несжатых полей. За проблески яркого света На слишком несветлой земле. За письма, — почти человечьи, — Без литературных прикрас; За радость нечаянной встречи, Друг к другу подвинувшей нас; За шум урагана ночного И горечь последней любви; За неповторимое слово, — Жестокое слово: «Живи!». 16 — II — 1932

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

2. «Они отрадней, чем слова молитв…»

Они отрадней, чем слова молитв. Их повторять ведь то же, что молиться. Я вижу, как туман встает с земли, Я опускаю тихие ресницы. И за стихом я повторяю стих, Звучащий нежным, самым нежным пеньем. Я, как Евангелье, страницы их Целую с трепетным благоговеньем. И в синий холод вечеров глухих, Когда устанем мы от слов и вздохов, Мы будем медленно читать стихи, Ведь каждый, как умеет, славит Бога. Я буду слушать тихий голос твой, Перебирать любимые страницы. Я буду тихо-тихо над тобой Склонять густые, длинные ресницы. 27 — XII — 1926

Из сборника «После всего» (Париж, 1949)

ДВУМ ЮРИЯМ* (Софиеву и Терапиано)

1. «Вы строите большие храмы…»

Вы строите большие храмы, Вы кораблю даёте ход, Вы равномерными стихами Изображаете полёт. И с безрассудным постоянством Из непомерной пустоты В междупланетные пространства Вы устремляете мечты. И я для вас чужда, — не тем ли, Что умной правды не молю, Что я люблю простую землю, До боли огненной люблю. Под пламенные разговоры О вечности и божестве Я вижу — ветер лижет шторы, И солнце плещется в траве. И вижу я, как жизнь играет, И несравненно хороша Моя несложная, пустая, Обыкновенная душа. 11 — VII — 1929

2. «Без лишних строк, без слов плохих…»

Без лишних строк, без слов плохих (Не точных или слишком резких) Слагать упрямые стихи, Их отшлифовывать до блеска. Всё созданное разрушать, И вновь творить, до совершенства. И смутно верить, что душа Познает гордое блаженство. Так — за пустые вечера, За пятна слёз, за пятна крови Смиренно строить грозный храм, Как каменщик средневековья. Все трудности преодолеть. Сломить сомненье и неверье. И самому окаменеть, Подобно сгорбленной химере. 10 — II — 1930

Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931)

Антонину Ладинскому («Проходили года за большими, как волны, годами…»)

Проходили года за большими, как волны, годами. В окнах девичьей спальни покорно погасли огни. Призрак лёгкого счастья растаял с наивными снами, И тяжёлая радость наполнила трудные дни. Я уже не найду той скамейки под тёмной сиренью, Ни весеннего леса, ни светлых внимательных глаз. Но не знаю зачем — отчего, — по чьему наущенью, — Я в Страстную Субботу всегда вспоминаю о Вас. 16 — IV — 1933

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

ИЗМЕНА

Воображаемому собеседнику (Марку Слониму)

Измены нет. И это слово Ни разу не слетало с губ. И ничего не стало новым В привычно-будничном кругу. Измены нет. Но где-то в тайне, Там, где душа совсем темна, В воображаемом романе Она уже совершена. Она сверкнула жгучей новью, Жизнь подожгла со всех сторон. Воображаемой любовью Реальный мир преображён. И каждый день, и каждый вечер — Томленье, боль, огонь в крови, Воображаемые встречи Несуществующей любви. А тот, другой, забыт и предан, — Воображаемое зло! Встречаться молча за обедом Обидно, скучно, тяжело. Круги темнее под глазами, Хмельнее ночь, тревожней день. Уже метнулась между нами Воображаемая тень… А дом неубран и заброшен. Уюта нет. Во всём разлад. В далекий угол тайно брошен Отчаяньем сверкнувший взгляд… Так, проводя, как по указке, По жизни огненный изъян,— Ведет к трагической развязке Воображаемый роман. 13 — XII — 1934

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

Борису Унбегауну

1. «Что будет дальше — всё известно…»

Что будет дальше — всё известно, Уж так в веках заведено. И потому неинтересно Скользить на илистое дно. Ни слёз, ни гнева, ни упрёков, — Душа прозрачна, как стекло. В романсе, конченном до срока, Всё так безрадостно светло. В нём всё намечено заране, Ничто не обмануло нас: Усталость, разочарованье — От поцелуев на диване, От слишком откровенных глаз; И подсознательная жалость, Что жизнь не повернёт назад, Что света было слитком мало, И что игра не оправдала Всех, ею созданных утрат. 26 — V — 1935

2. «Зачем я прихожу в Ваш тёмный дом?..»

Зачем я прихожу в Ваш тёмный дом? Зачем стою у Вашей страшной двери? Не для того ли, чтоб опять вдвоем Считать непоправимые потери? Опять смотреть беспомощно в глаза, Искать слова, не находить ответа? Чтоб снова было нечего сказать О главном, о запуганном, об этом?.. Вы скоро уезжаете на юг. Вернётесь для меня чужим и новым. Зачем я Вас люблю, мой тайный друг, Мой слабый друг, зачем пришла я снова? Простим ли мы друг другу это зло? Простим ли то, что ускользнуло мимо? Чтобы сказать спокойно: «Всё прошло, Так навсегда и так непоправимо». 3 — VIII — 1935

3. «Я Вас люблю — запретно и безвольно…»

Я Вас люблю — запретно и безвольно… Полгода проползли, как смутный бред. За боль, за ложь, за этот гнев невольный Ни Вам, ни мне уже спасенья нет. Я не кляну и не волную память, Но видеть Вас я больше не хочу. За этот смех, за эту встречу с Вами Какой тоской я Богу заплачу? За трепет риска и за радость тайны Я не предам ушедшие года. Такой любви — запретной и случайной — Доверчивого сердца не отдам. Пусть тяжело. Пусть мой покой надломан. Я Вас люблю. Ведь оба мы в бреду. Но в этот дом, где всё мне так знакомо, Мой тайный друг, я больше не приду. 5 — VIII — 1935

Виктору Мамченко («Ты знаешь сам — таков от века…»)

Ты знаешь сам — таков от века Закон, нам данный навсегда: От человека к человеку — Дорога боли и стыда. За проблеск теплоты минутной — Цена невидимых утрат. И непреодолимо трудно Сказать простое слово: брат. И если для тебя дороже Твой невзволнованный покой, Не отзывайся на тревожный И жадный зов души другой. Очнись от жалости невольной, Останови последний шаг: Почти всегда бывает больно, Когда раскроется душа. 21 — VIII — 1936

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

На завтра

— Чтобы завтра небо сияло Незапятнанной синевой, Чтоб с утра не казаться усталой Измученной и больной. Чтобы встретить добрые лица Вместо сдержанных и сухих. Чтоб в газете на третьей странице Увидеть свои стихи. Чтоб никто ни на что не дулся, Чтобы стало смешно хандрить. Чтобы в ровном и чётком пульсе Билась дикая воля: жить! Чтоб суметь рассмеяться звонко Над тоской предыдущих дней. Чтобы выпуклый лобик ребенка Стал хоть чуточку розовей. Чтобы стало легко и приятно Мыть тарелки и чистить ножи… Словом — всё, что невероятно, Что совсем не похоже на жизнь. 15 — I — 1930