О чём поют воды Салгира

Запись от 12 / 25 июня 1920 г

Пишу в степи, сижу на высоком кургане. С одной стороны передо мною весь Симферополь, как на ладони, немного правее Крымские горы. Они сейчас в тумане и видны неясно. С другой стороны, против гор, на довольно большом протяжении видно море, перед ним селение. Справа на юг далеко видны леса и горы, а налево бесконечная, холмистая равнина. Тихо, ни души, только трещат кузнечики да щебечут птички. Палит солнце и обдувает ветерок. И я раскинулась на траве, и меня прокаливает жгучее крымское солнце, и так хорошо.

А дома больная Мамочка, заболела вчера. Боится холеры, которую сейчас очень легко заполучить. На душе такая безответная грусть. Помнит ли Таня [6] обо мне? Ходят слухи, что Харьков занят повстанцами. Несчастные харьковчане, вряд ли им живётся лучше, чем нам. Мы нашли себе другую комнату, через неделю переедем туда.

Меланхолия

Запад гас. И кровавое солнце пылало, Чуть качались берёзы, вершины склонив, Где-то скрипка вдали так печально рыдала, Жемчугами пространство пленив. На окне, в тесной вазе цветы увядали, Отряхнув лепестки, наклонившись к стеблям. Так им хочется жить, а они умирали И к закатному солнцу стремились, к лучам. Всё так мрачно кругом, так пустынно, уныло, — Нет простора. Весь мир, как глухая тюрьма, Снова солнца усталое сердце просило. Но уж тьма, беспросветная тьма. 2 — VII — 1920. Симферополь

6

Гливенко Татьяна Ивановна (Таня), подруга И.Кнорринг и одноклассница по харьковской гимназии, героиня сё стихов.

Песня

Мое сердце уснуло, как дитя в колыбели, И во сне, как дитя, улыбнулось так сладко; Убаюкано трелью отдаленной свирели, Оно спит так спокойно и бьется украдкой. Мое сердце в неволе, в жизни так утомилось, Дикой страстью не бьётся, не верит, не слышит. Как невинный младенец в колыбели забылось. Оно спит беспробудно, не просит, не ищет. 8 — VII — 1920. Симферополь

Запись от 13 / 26 июля 1920 г

Сегодня у соседей тихо, а вчера у них были гости. Чурилин читал свои стихи, да с таким пафосом, что я хохотала. Мне они совсем не нравятся: ерунда, в футуристическом стиле [7] .

В этом доме столько народу живет и столько приходит, что я совершенно спуталась, — кто здешний, кто нет. К Чурилину приходит жена…

Самый симпатичный из них — Аренс. Говорят, он даже сам себе белье стирает.

7

Весной 1920 г. поэт Тихон Чурилин, его вторая жена, художница Бронислава Корвин-Каменская и поэт, офицер Лев Аренс организовали в Крыму «Содружество молодых будетлян». В программу их вечеров, кроме чтения стихов и докладов по «теории» поэзии будущего, входил показ работ Б. Корвин-Каменской, иллюстрирующих стихи В. Хлебникова, Г. Петникова, Т. Чурилина, Б. Пастернака и др.

Песнь нищеты

Сквозь холодный туман загорелась заря, Бледный свет в полутьме расстилается, От молчанья ночного очнулась земля И в безмолвной тоске пробуждается. И сильнее печаль моё сердце гнетёт, Тише песня звучит безответная… Раб житейской нужды, раб житейских невзгод, Я люблю тебя, ночь беспросветная. …Пусть лишь ночью, во тьме, льются кровь и вино, И блестят груды злата холодного, Пусть от взоров людских будет скрыто оно, Это зло, всего мира голодного… 1 — IX — 1920. Симферополь

Песнь узника

Завтра — казнь. Так просто и бесстрастно В мир иной душа перелетит. А земная жизнь так безучастно На земле по-прежнему шумит. То же встанет солнце золотое И осветит мой родимый край. О, прощай, всё милое, родное, Жизнь моя разгульная, прощай! Я не верю, что с зарёй остылой Страшный миг однажды подойдет… Но когда ж конец?! Ждать нету силы. Жить нельзя. Так что же смерть не идет? 1 — IX — 1920. Симферополь. Семинарский переулок. На диване. Вечер. Никого нет.

Север

Где диких степей беспредельная даль Окутана дымкой ночною, Где мрачных лесов вековая печаль Угрюмой манит красотою, Там думы мои — в тех лесах, городах, Где годы, как сны, пролетели; Где светлые грёзы тонули в мечтах Под звонкие вешние трели. …А южная ночь безучастно молчит, Холодною веет тоскою, И тёмное небо огнями горит И чуждой глядит красотою. Мне душно и страшно. Зловещий покой Кругом воцарился угрюмый… О, мчитесь вы дальше незримой волной, Тяжелые, страшные думы! Мне вспомнился вечер. В багровой заре Кровавое солнце пылало. Деревья склонились ветвями к земле И шумная жизнь затихала. Всё было спокойно. Младая весна Не сеяла горькой печали… Я молча стояла в тени, у окна, Смотрела в родимые дали; Туда, где летят в небесах облака, Где лес над рекой молчаливой. И жизнь мне казалась проста и легка, Такою веселой, игривой… Зачем вспоминать? Не вернётся весна, И прежняя жизнь не вернётся. И в дальнем краю, где дышала она, Печаль черноокая вьётся. Там кровь и вино, точно реки текут, Смешались и смех, и рыданья. Там песнь погребальную ветры поют В тупом и холодном страданье. А сердце трепещет и рвётся вперед, Где Север, забрызганный кровью, Скорее туда, где страданье живёт, Залить его светлой любовью! 15 — VII — 1920. Симферополь

Запись от 1 / 14 сентября 1920 г

Вот лето и прошло. Сегодня был молебен. Ровно год тому назад я так же была в соборе, так же в новой гимназии, среди чужих девочек.

Запись от 4 / 17 сентября 1920 г

Гимназия. Занимаемся с трёх часов, по-новому стилю; если пять уроков, как должно быть, то кончаем в 7 Ѕ. Класс у нас проходной; заниматься очень трудно, кругом шумят. Класс по составу девочек ничего себе, кривляк и ломучек мало, но есть.

Сижу я с Милой. Сегодня утром она приходила ко мне учить историю, так как у меня книги нет. Но учили мы недолго: до того ли! Потом я ей читала свои стихи, потом декламировали любимые стихотворения; потом просто говорили о том, о сём, о нашей жизни.

Домашние новости. Папа-Коля совсем захандрил. Большевики на носу.

И квартирный вопрос! Завтра или послезавтра приедут Деревицкие [8] , значит, нас с квартиры долой. Куда мы денемся? Хоть бы можно было устроиться ночевать у Мамочки на службе, в округе [9] . Мечтать приходится о немногом. А ведь у каждого коммерсанта, наверно, комнат десять есть в запасе!

8

Деревицкий Алексей Николаевич (1859–1943), историк, первый декан историко-филологического факультета Таврического университета; знакомый Н.Н. Кнорринга по Харьковскому университету, предоставивший его семье на лето свою квартиру.

9

М.В. Кнорринг занималась описью эвакуированного архива Харьковского учебного округа.

Внешние события. Говорят, что к первому снегу мы будем в Харькове, будто бы Румыния объявила войну большевикам, будто бы путь открыт до самой Москвы; будто бы Врангель сказал, что зимовать мы будем на Украине, даже чуть ли не в самой Москве. Что-то происходит. Что-то будет.

Только бы скорей!!!

На экзаменах я вдоволь посмеялась, так теперь чувствую угрызения совести. Нет, не в веселье счастье теперь, мне милее грусть.

Сегодня ночью, когда я спала, мне пришла в голову такая мысль: что такое герой? И совершенно машинально, в полудремоте, не думая и не сознавая, я изрекла такую мысль: «Кто в такое время, среди мошенников, злодеев, жуликов ничем не запятнает своей совести, кто в самых ужасных условиях, в мучениях и бедствиях сумеет остаться честным, — тот герой». Этой-то истины я и буду придерживаться.

«Как просто звучало признанье…»

Как просто звучало признанье Безмолвною ночью, в глуши. И сколько таилось страданья В словах наболевшей души. И капали робкие слёзы — Их не было сил удержать, И сонно шептались берёзы, И звёзды устали мерцать. А горе так долго томило, Что сердце устало страдать: Печаль свою звёздам открыло, Хоть звёзды не могут понять. О горе цветам рассказало, Но гордо молчали цветы, — Одна лишь росинка дрожала, Едва серебрила листы. И ночь пролетела в молчанье, Лишь слёзы таились в глуши, И сколько звучало страданья В мольбах изболевшей души!.. 30 — IX — 1920