О детях и прочей нечисти

– - Если бы я собирался повидать Азамата, я бы так и сделал без твоей указки, -- огрызается он.
– - А так я просто не был уверен, что буду в настроении общаться с тобой.

То есть, что хватит пороху заговорить со мной про бормол, перевожу я, но оставляю эту мысль при себе.

– - Хорошо, хорошо!
– - поднимаю руки, как бы сдаваясь.
– - Если ты всё ещё хочешь мне их отдать, то давай.

Он извлекает из-за пазухи диля вышитый мешочек на хитрой самодельной застёжке. Вот ведь какая-то женщина ради него старалась... Я встаю на слегка затёкшие от сидения на коленках ноги и стараюсь не очень насмешливо выглядеть, изображая торжественное принятие дара -- двумя руками и с поклоном. Арават протягивает мне мешочек одной рукой, но заметив, что я всерьёз, тут же спохватывается, подрывается с места и преподносит по всем правилам. Как только многострадальные бормол оказываются у меня, он тут же демонстративно переключается на Алэка, усаживается рядом с ним на ковёр и принимается руководить строительством пирамидки. Я расставляю бормол на свободной полке, стараясь не поддаваться неприглядному щемящему чувству, которое они во мне вызывают. Всё равно как найти чемодан со своими детскими игрушками, плюс ещё тонну эмоционального багажа от разочарования до удовлетворения. Да, наверное, именно это я сейчас чувствую.

– - Спасибо, -- говорю негромко.

– - За что?
– - слышится недоверчивое из-за спины.

– - Мне... было очень тяжело думать о тебе плохо. После того, как я всю жизнь считала тебя этаким добрым дедушкой из сказки. Мне было страшно обидно так разочароваться. Так вот, спасибо, что... хотя бы пытаешься исправить ситуацию.

– - Не за что, -- отвечает он после секундного раздумья.

В дверь стучат, и является слуга с чайным подносом, а следом Азамат.

– - О, отец!
– - удивляется он.
– - Здравствуй. Ты проездом или как?

Прежде чем Арават успевает загнать свою сказочку, я перебиваю:

– - Он решил тебе сюрприз устроить.

Азамат оглядывается на меня и замечает свежерасставленные бормол. Его брови скрываются под волосами.

– - О как!
– - он снова оборачивается к Аравату.
– - Спасибо, отец. Я очень рад тебя видеть. Ну что, Алэк, пошли в зал! Пускай деда чаю попьёт спокойно!

Алэк на слово "зал" делает стойку и с улюлюканьем резво топает на гимнастику. Азамат с Араватом переглядываются и совершенно одинаково улыбаются. Вот уж правда из одной кудели...

Глава 38

К обеду подтягивается наше разномастное семейство -- Кир с Айшей, оба её приёмных отца, которые в последнее время завели привычку питаться у нас под видом социализации Айши, Азамат с Алэком возвращаются из зала каждый на своих двоих, и наконец является Хос, отрастивший за зиму на дворцовом пайке шикарную лоснящуюся шубу. По городу он ходит в человеческом облике, и под шубой носит яркий диль, который сшила Янка, тренируясь перед тем как приступить к обшиванию своего ненаглядного. По привычке подозрительно озираясь, Хос вешает шубу в прихожей и потуже запахивает диль -- всё боится, что украдут. В природе они зимой вообще не раздеваются, а на лето мех линяет. Однако если какой нерадивый хозяин леса зимой зачем-нибудь снимет свою шубу в человеческом облике и зазевается, то другой вполне может её украсть и надеть поверх своей для тепла, и тогда зеваке придётся прятаться в норе, пока не вырастет новая. Именно поэтому хозяева леса вообще носят человеческую одежду -- чем больше на тебе шмоток в человеческом виде, тем меньше надо растить шерсти в кошачьем.

Строгий и толстый лиловый диль Хосу неожиданно идёт -- немного корректирует фигуру под более человеческую. Лохмы на голове кошак теперь аккуратно зачёсывает, оставляя только два круто завинченных вихра надо лбом, как принято у столичной молодёжи. При такой причёске уши у него кажутся вдвое больше, чтобы уж никто не обознался. Ещё Хос через своего телохранителя Дорчжи нашёл себе маникюрщика без страха и упрёка и регулярно ходит к нему подпиливать и красить когти на всех четырёх конечностях. Это, конечно, дурное влияние Кира -- он вечно что-нибудь на себе красит, то ногти, то волосы. В прошлом месяце на какую-то подростковую вечеринку расписал себе руки хной, Азамата чуть инфаркт не хватил. Я, впрочем, не переживаю. Конечно, такая раскраска -- новое слово в муданжской моде, но в принципе стремление выглядеть как можно пестрее присуще всем местным самцам, люди они, кошки или боги. Та же Янка, давно страдавшая, что профессия не позволяет отращивать метровые ногти и налеплять на них ракушки и жемчуг, теперь оттягивается на Ирнчине -- ему профессия позволяет ещё и не такое.

Хос вдвигает ноги с перламутровыми когтями в домашние тапочки из овчины и шаркает с Киром и Эцаганом мыть руки, по дороге обсуждая насколько у новой серии лаков без запаха действительно нет запаха -- для Хоса это принципиальный момент.

Айша мучительно рассказывает Алтонгирелу, что было сегодня в клубе. Она научилась говорить, не вызывая землетрясений, но для этого ей требуется очень сильно сконцентрироваться, так что к вечеру она обычно устаёт и переходит в режим письма и языка жестов. Пишет она ещё с ошибками, но уже вполне читабельно, сразу видно мотивированного человека.

Алэк жуёт зубной бублик и дёргает деда за бороду, дед хихикает и рассказывает Азамату, какие у него славные мальчуганы.

– - Смотри только, чтобы удача в голову не ударила, -- добавляет он, и я прислушиваюсь

– - Ты о чём это?
– - интересуется Азамат.

– - Да я слышал, ты пишешь наставления, как детей делать.

Азамат покатывается.

– - Нет, что ты, отец, это духовничье дело, я бы не позарился на их знания -- в каком месяце начинать ухаживания, да по каким дням моцоги проводить... Я в этом ничего не понимаю, и своих ни одного даже не планировал.

– - А что ж все парни-то шушукаются?
– - недоверчиво расспрашивает его Арават.
– - Говорят, в закрытом сообществе для молодожёнов какое-то интервью с тобой появилось с началом весны, и будто бы ждали его долго...

– - Да там и не интервью, так, черкнул я полстранички этому страннику, чтобы он от моей жены отвязался, так он всю зиму кормил публику обещаниями, а теперь вот вывесил наконец, и то в закрытый доступ. Там не про детей, там про то, как надо женщину ублажать, чтобы семейная жизнь хорошо сложилась.

– - Куда их ещё ублажать?
– - кривится Арават.
– - Итак иждивенки ненасытные! Дом построй, обед сготовь, камней накупи, теперь ещё чего -- на руках сплясать?

– - Ты-то чего ворчишь? Ты сам-то не сильно выложился на ухаживании, -- осторожно замечает Азамат.

– - Ну так я дурак, что ли? На кой мне эта столичная лапша, вялая да жирная? Женщина должна своё место знать.

– - Вот и не обязательно, -- возражает Азамат.
– - Я как раз о том и написал, что принятые у нас бешеные траты и потребительское отношение к женщине -- это нездорово, а можно ведь всё организовать гораздо приятнее для обоих. Ты же понимаешь, что Лизу я не содержу, платину с бриллиантами она почти не носит, а готовит лучше, чем дворцовый повар. Или ты думаешь, я её приворожил?

Я незаметно усмехаюсь в салат. Лучше, чем дворцовый повар? Я и не знала, что он такого высокого мнения о моих кулинарных способностях. Впрочем, я тоже считаю, что Азамат готовит лучше, чем дворцовый повар, так что, возможно, мы оба необъективны. Или надо искать другого повара.

– - Ты по своей странной женщине всех-то не суди, -- отмахивается Арават.
– - Хотя, конечно, если ты и правда придумал способ, как этих паразиток насыщать меньшей кровью, то правильно сделал, что поделился с молодожёнами.

Азамат собирается что-то ответить, но тут пиликает домофон, в котором обнаруживаются ещё двое гостей к обеду -- матушка и Ирлик, под руку.

– - О, Алэк, бабушка приехала!
– - радостно сообщаю я. Ребёнок реагирует бурно, принимаясь подпрыгивать на диване и выкрикивать боевые кличи.

Осознав, какая встреча ему предстоит, Арават панически оглядывается в поисках чёрного хода, но поздно, с женой ему уже не разминуться.

Матушка входит под руку с Ирликом, точнее, не входит, а вплывает, наслаждаясь всеобщим вниманием.