o f2ea2a4db566d77d

не волновала судьба и безопасность родителей девушки, его не касалась мифическая дрянь с

когтями – он попросту, впервые в жизни, схватился за ниточку авантюры и тянул, тянул,

авось к чему приведёт. Знал прекрасно – чтобы во что-то ввязаться, достаточно проявить

инициативу и следовать знакам.

От дома по Garihat Road, в центре Калькутты, за которым Борис весь вечер следил из

машины, наконец-то отделилась изящная, женская фигура. Загорелая кожа, тёмные очки,

европейский, деловой костюм. Волосы женщины покрывала бирюзовая косынка. Борис

следовал за ней неотступно.

Дама поймала кеб и уже через пятнадцать минут обедала с подругой в дорогом ресторане,

доступном лишь обеспеченным иностранцам и богатым индусам. Через некоторое время их

беседа резко прервалась. Женщина в косынке выронила из рук вилку и уставилась на

подошедшего к их столику мужчину. Она смотрела на Бориса, Борис смотрел на неё. Он

спросил:

– Глория, как насчёт объясниться?

Она покорно кивнула головой.

Шли рядом, неторопливо, по улице, до отказу забитой антикварными магазинами.

Антиквариат восточной Индии, Голландии и Дании. В конце улицы даже высилась карета.

На вид роскошная, не запряжённая, оборванцами облепленная, как пудинг муравьями.

–

Как ты догадался?

– Я не был уверен до последней минуты. Пока не увидел тебя. Меня насторожило

поведение твоих родителей, их поспешный отъезд, и тот факт, что ни в газетах, ни в отчётах

патологоанатома не упоминалось о беременности.

Глория утомлённо морщилась.

– Ты оказался слишком романтичен для нашего плана. В тебе отсутствует эта

обывательская скаредность. Иные бы на твоём месте давно покинули страну, лишь бы не

оплачивать уик-энд из собственного кармана. Да и зачем?

Борис проигнорировал её слова.

–

Вы инсценировали убийства, чтобы привлечь к своему району внимание туристов и

газетчиков, я правильно понимаю? Реклама, да? Тайна человека-обезьяны. А я понадобился

для шума на международном уровне. Для этого ты и сыграла роль проститутки.

34

–

Ты прав.

–

А откуда брали трупы? Твой, например?

–

Из морга. Ведь в заговоре участвовал почти весь район.

Они поравнялись с голландской каретой, развратно позолоченной – оборванцы тихо

удалились. Борис заглянул внутрь и спросил Глорию:

– Я тебе хоть понравился?

Девушка зло расхохоталась.

–

На черта ты мне?

– Я так спросил. На всякий случай.

– Нам больше не о чем говорить, - мрачно заверила Глория. – Тебя использовали,

обманули, вовлекли в скандал. Если начнёшь выступать, мы тебя…

Девушка задумалась.

–

Уезжай из Индии, - попросила она тихо. – Уедешь? Ты здесь никому не нужен. Ты

только мешаешь.

Борис опять заглянул в карету. Внимательно изучил обшивку сидений, стен и потолка. На

полу виднелись какие-то пятна…бурые, маслянистые. Неожиданно его замутило. Будто

укачало.

– Что ты там, в карете, увидел? – с презреньем спросила Глория. – Весь аж позеленел.

–

Прощай, Глория.

На следующий день уже в Бомбее он ждал, когда его чемодан погрузят в такси. Проводить

Бориса вышёл знакомый индус. Стоял рядом, исподтишка наблюдательный.

Борис поблагодарил за тёплый приём и пожал ему руку. Уверенно направился к такси.

– Господин, - хитро окликнул его служащий гостиницы.

–

Фокус покажешь? – съязвил Борис.

–

Сами решайте… Та европейка опять приходила, пока вы были в отъезде.

Усатый парень испытывающе замолчал. Борис же – где-то глубоко-глубоко внутри, в

самом укромном уголке своего сознания – поёжился. Спросил:

–

На этот раз она что-нибудь передала?

–

Нет. Сказала, что уже слишком поздно. И ушла.

Борис кивнул:

– Вот именно, - подтвердил он. – Уже слишком поздно. А ведь я так и не искупался в

море и не видел ни одного прокажённого индуса.

Генерал-лейтенант Звонников сделался мрачен.

Сейчас перед ним потел сквозь-издёрганный старый человек. Как значилось на визитке –

профессор Императорского Санкт-Петербургского Университета. Уже пять минут он

убеждал Звонникова немедленно закрыть газету «Русский инвалид». Немного косил.

Разминал в руках платок и то и дело им – желтовато-белым – утирал крывшийся испариной

лоб.

Звонников сидел за столом. В «Русском инвалиде» он числился и.д. главного редактора.

Профессор Пётр Георгиевич Федотов прилип к полу у двери примерно в дюжине шагов от

него. На календаре – 27 февраля 1917 года. Утро.

–

Конечно, можно не закрывать, а только сменить название, - срывающимся голосом

увещевал Федотов. – Но сделать это необходимо срочно. Сегодня же то есть. Может быть,

прямо сейчас?

Генерал-лейтенант с появления профессора в кабинете молчал и не двигался. Видимо,

предчувствуя скорый взрыв, Федотов стал говорить ещё быстрее, ещё отчаяннее:

–

Закрыть. Сменить название. Русский инвалид – это сейчас недопустимо. Вы хоть

слышали, что творится в городе? Оставьте просто «Инвалид», это – всегда пожалуйста, но не

надо – русский. Нельзя! Вы хоть знаете, какая на вас лежит ответственность?

35

–

Я что-то не понимаю… - тихо, угрожающе протянул Звонников.

– Я объясню! – Федотов взвизгнул услужливостью и чуть не подпрыгнул на месте. –

Только ещё минуточку. Всё объясню! Сейчас, когда в столице предкатастрофье и

совершенно не известно, чем всё это обернется, никак нельзя бросаться такими

определениями: русский – инвалид. Ведь это же неправда! А даже если правда – нельзя же в

такой категорической форме, как приговор. У нас сейчас война, и в городе чертовщина,