О каретах и тыквах

Мы с Джи задумчиво молчали. Наш отец - худощавый, как все колдуны, тонкогубый, с глубоко посаженными глазами - не был писаным красавцем. Уродом его тоже было не назвать, но он терялся на фоне большинства коллег, предпочитающих использовать чары очарования.

Отец никогда не пытался быть красивым или обаятельным. Ему это не было нужно.

– И вот, - продолжил он.
– В один прекрасный день любовь всей моей жизни, женщина редкой красоты и экспрессивности, попыталась выгнать вашу мать, мою самую лучшую помощницу и, фактически, правую руку. Причём та женщина искренне полагала, что вправе распоряжаться моими подчинёнными, как своими. Именно в тот момент я окончательно осознал, что брак, который спешно пытаются организовать наши семьи - худшая из моих затей, и все ошибочные теории и опасные эксперименты меркнут на этом фоне. Я вспомнил слова одного Странника, чьи записи мне доводилось читать: "Может, любовь и сильнее смерти. Но она не должна быть сильнее меня." И я сделал вашей матери, любимый человек которой в очередной раз умчался в странствие, предложение. Когда она принесла мне очередной ужин в лабораторию и спросила, уволю ли я её в связи с просьбой моей возлюбленной, я сказал: "Благодарю за ужин, поставьте на стол. И да, я обдумал сложившуюся ситуацию и считаю, что нам с вами следует пожениться. Передайте, пожалуйста, соль".

Мы с Джиа буквально ошалели. Нет, мы догадывались, что едва ли папа действительно стал бы устраивать цирк с цветочными вениками, торжественной обстановкой и паданьем на колени. Но вот так вот между прочим, за обедом... нам, на тот момент двенадцати - и тринадцатилетним хвостикам, было сложно смириться с такой постановкой вопроса. С другой стороны, с родителями нам повезло настолько, что даже в переходном, полном обиды на себя и мир возрасте мы доверяли им намного больше, чем это было принято среди наших сверстников. Потому мы если и не поняли на тот момент, то определённо попытались это сделать.

Папа между тем проинспектировал выражения наших лиц, счёл их, видимо, удовлетворительными и продолжил:

– Разумеется, я знаю, что с точки зрения любой романтически настроенной женщины такой подход неприемлем. Ещё бы мне не знать, если моя предыдущая невеста просвещала меня изо дня ко дню, что я должен быть романтичнее! При этом, само это понятие в её интерпретации включало столько бессмысленных ритуалов, что кабальные печати пятой ступени тут же возрыдали бы от зависти! И если в некоторых из них я ещё мог отыскать толику практического смысла (например, я не против дарить ей подарки, хотя и предпочёл бы просто дать денег на их приобретение), то другие были просто категорически бессмысленным сжиганием времени. К примеру, выяснилось, что, если я не готов прервать свои эксперименты ради прогулки с ней - я её не люблю. И да, я должен сообщать, куда я пошёл, на случай, если иду изменять с кем-то. И всё в таком же духе.

– Ужас-то какой, - скривилась Джи.

– Да, - кивнул папа.
– Мне тоже так показалось, потому я хотел убедиться, что уж ваша мать - совершенно не романтичный человек. А ещё - в том, что она достаточно умна. И, надо признать, она доказала оба этих тезиса. В ответ на моё предложение она улыбнулась, подала мне соль и сказала: "Да, я примерно понимаю вашу логику. Мне тоже кажется, что мы были бы неплохой парой". "Значит, решено, - сказал я тогда.
– Будьте добры, организуйте это мероприятие по своему вкусу, коль скоро вы моя помощница. Средства возьмите из общего бюджета". И мы продолжили ужинать, а я почувствовал, что в жизни моей всё встало на свои места.

– Но вся эта история со свадьбой вопреки родительской воле, - сказала я тихо.
– Все ваши друзья говорят о том, что это было ужасно романтично! Если ты не любил маму, то почему пошёл на конфликт с родными?

– Дело не в любви или романтике, а в уважении, самоуважении и личных границах, - отрезал папа.
– Когда я сказал родителям, что отменяю помолвку и женюсь на другой, они пришли в ужас и попытались навязать мне свою волю, влиять на мой выбор. Они тем самым пересекли мои границы - и я отреагировал соответственно. Потому что лишь мне решать, на ком жениться и почему. Понимаете, в чём суть? Они и не подумали прислушиваться, когда я сказал, что нашёл женщину, с которой мне удобно. Они решили, что таких может быть много, а любовь одна. Но я вот за жизнь влюблялся несколько раз, но удобно, спокойно и уютно мне было только с одной. Именно она и стала вашей матерью.

Мы с Джи переглянулись. Пожалуй, это была слишком сложная концепция любви для наших тогдашних мозгов - но мы, как минимум, попытались её осмыслить. В данном случае попытка - это уже много.

– Что я хочу сказать вам сейчас, - подвёл черту папа.
– Любовь - это очень хорошо. Но не думайте, что она одна на всю жизнь. Единственный человек, который с вами гарантированно и на всю жизнь - вы сами. И, как бы вы ни были влюблены, помните об этом.

Такая вот у наших родителей история... как по мне, так всё же любви, что бы там папа ни говорил. Просто она, эта самая любовь, бывает разная. Вот они пережили и рождение ребёнка-изменённого в моём лице, и несколько переездов из одного конца Тёмной Империи в другой, и суды, когда у папы якобы нашли запретные ингредиенты, и историю с похищением моих крыльев, и прочие проблемы. Они вместе состояли в Ополчении во времена светлой оккупации, вместе рисковали и хранили страшные секреты. Какой ещё должна быть любовь?

Разумеется, мысли о любви снова вернули меня к воспоминаниям о Дайноре. Как он там, интересно? Сильно злится на меня - или уже забыл?..

– Тыковка, ты совсем не ешь!
– мамин голос ворвался в мысли. Джи хихикнула.

– Мама! Не называй меня так!
– взвилась я. Нет, ну раздражает же!

– А как ещё до тебя докричаться прикажешь?
– поинтересовалась родительница грозно.
– Сидишь, мечтаешь... Ты что, влюбилась?

– Ага, - зевнула я.
– Видишь, есть от любви не могу!

Мама пару мгновений смотрела на меня, потом покачала головой.

– Шутишь, - резюмировала она.
– Даже не знаю, радоваться мне, что ты унаследовала папин прагматизм, или ужасаться!

– Ужасайся, - сказала Джи.
– Элин, великая и ужасная! Как звучит, а?

– Да ладно, - отмахнулась мама.
– Говоря серьёзно: Лин, ты нормально себя чувствуешь? Меня заверили, что вас проверили, но...

– Нормально, - сказала я, не кривя душой.
– Просто поездка была тяжёлой.

– Ещё бы ей быть лёгкой, - лицо мамы скривилось в мимолётной гримасе отвращения.
– Это же эти.

Я опустила глаза в тарелку и принялась быстро есть, благо мамина стряпня была, как всегда, просто роскошной.

На миг представилось, как семья отреагировала бы, вздумай я познакомить их со светлым магом. Думаю, тут вся их терпимость не спасла бы; по всему они предпочли бы мне в пару женщину, нелюдя или иномирного пришельца... но - не светлого. Совершенно точно и вполне определённо не. И могу ли я винить их в этом - после всего, что они видели на своём веку? К тому моменту, как южные провинции были освобождены, от Ополчения остались рожки да ножки. Сами родители ничего не рассказывали, но, судя по учебникам военной истории, светлые паладины очень неплохо развлеклись, зверски убивая тех, кто посмел против них выступить. Папа с мамой иногда поминают наедине погибших в те времена друзей и товарищей.

Сказать им, что я почувствовала что-то к светлому? Нет. Это должно остаться моим условно постыдным секретом.

 *

Позже, стоя в ванной перед огромным зеркалом, зачарованным распознавать чужеродную магию, я впервые имела возможность рассмотреть печать своего контракта с даэвом.

Зрелище это было удручающим само по себе: нас учили, что контрактов, особенно сквозных, а не прижизненных, нужно избегать. Никогда не знаешь, не проснёшься ли в следующей жизни, например, одержимым безумцем или Жрецом давно и прочно сгинувшего божества, призванного возродить культ. Но тут уж что сделано, то сделано; зная себя, в следующих воплощениях как-нибудь, да выкручусь.

Больше меня волновало иное: с картинкой печати было что-то не так. Нет, на первый взгляд всё в норме, но... чем дальше я смотрела, тем больше мне казалось, что это не одно огненное обещание, а два, наложившихся друг на друга. Но... как такое возможно? Даэв не смог бы заключить со мной два контракта без моего же ведома - подобное исключено, нужно согласие, осознанное или хотя бы ритуальное. Ни того, ни другого я не давала. Но...

Я снова оглядела печать. Возможно, это просто нервы? Возможно, незнакомая мне, усложнённая руна?