О смысле жизни
Шрифт:
Онъ это и сдлалъ, мы видли? какъ. Этимъ знакомствомъ съ геніальными историческими и философскими воззрніями Герцена мы и закончимъ предпринятое на предыдущихъ страницахъ «генетическое оправданіе имманентнаго субъективизма». Читатель видитъ теперь, что не случайной бутадой мысли, не «плнной мысли раздраженьемъ» является проводимое въ настоящей книг воззрніе; оно тсно связано со всмъ прошлымъ русской общественной мысли. Мы дорожимъ этой нашей связью съ прошлымъ, такъ какъ въ ней лежитъ залогъ широкаго будущаго дорогихъ для насъ убжденій; широкое будущее предстоить тмъ идеямъ, которыя при пер-вомъ же своемъ зарожденіи въ исторіи русской мысли достигли такой силы, такой яркости и съ тхъ поръ не умираютъ среди русской интеллигенции; будущее еще передъ ними. «Мы уврены,? позволю себ привести свои же слова,? что въ ближайшемъ будущемъ русская интеллигенция придетъ къ тому философско-историческому индивидуализму (имманентному субъективизму), который одинъ только даетъ возможность немедленнаго ршенія проблемы
Историческая постановка этой задачи намъ уже извстна; теперь намъ осталось только дать краткую характеристику этого міровоззрнія, собрать въ одинъ фокусъ вс т попутные выводы и заключенія, къ какимъ мы пришли при изученіи творчества . Сологуба, Л. Андреева и Л. Шестова. Это будетъ служить въ то же время отвтомъ на главный вопросъ этой книги? вопросъ о смысл человческой жизни. Вдь всякое міровоззрніе и есть въ конечномъ счет только отвтъ на вопросъ о смысл человческаго существованія.
V
Прежде всего надо подчеркнуть вотъ что: мы оста-вляемъ въ сторон вопросъ о гносеологическихъ основахъ имманентнаго субъективизма. Это совершенно особый вопросъ, требующій для своего разршенія специальной работы. Здсь мы можемъ только отмтить, что въ основ имманентнаго субъективизма должна лежать теорія познанія имманентной философіи, какой является и трансцендентальный идеа-лизмъ Канта, и эмпиріо-критицизмъ Авенаріуса, и въ узкомъ смысл «имманентная школа» Шуппе, Шубертъ-Зольдерна и др. Въ другомъ мст (см. «Ист. русск. общ. мысли», I, 19) намъ приходилось намтить вкратц свои взгляды по этому вопросу; при случа надемся развить ихъ подробне; здсь же мы вынуждены пройти мимо этого очень интереснаго и очень сложнаго вопроса.
Но зато мы не можемъ не остановиться подробне на другой философской проблем, а именно на вопрос о цлесообразности. Ближайшая и тснйшая связь этого вопроса съ вопросомъ о смысл жизни ясна сама по себ; выше читатель встрчался на каждомъ шагу съ понятиями объективной и субъективной цлесообразности, цли въ настоящемъ и т. п. Необходимо поэтому поставить на твердую философскую почву эти основныя воззрніи имманентнаго субъективизма, необходимо обосновать нашъ взглядъ на субъективность цлесообразности. Сдлать это тмъ легче, что въ данномъ вопрос мы стоимъ въ общемъ на почв кантовской «Критики способности сужденія».
Всякій причинно-обусловленный рядъ мы разсма-триваемъ какъ рядъ телеологически-обусловленный, если звеномъ этого ряда является человекъ,? сказали мы выше (стр. 39). Боле того, Кантъ неоспоримо доказалъ, что телеологическое воззрніе неизбежно въ томъ случа, когда звеномъ причиннаго ряда является вообще организмъ, жизнь въ природе. И тотъ же Кантъ былъ основателемъ теоріи субъективизма естественной цлесообразности; возставая противъ теорій Лейбница о предустановленной гармоніи и объективныхъ цляхъ природы, Кантъ показалъ, что объективная цлесообразность природы есть только необходимое представленіе нашего разсмотрнія и оцнки природы; но эта внутренняя цлесообразность не иметъ ни малйшаго реальнаго значенія, т.-е., иначе говоря, она существуетъ только въ нашемъ представленіи, а не въ самомъ процесс природы. Телеологизмъ есть только наша точка зрнія на природу, а не принципъ творчества природы; согласно терминологіи Канта, целесообразность есть не конститутивный, а регулятивный, эвристическій принципъ, указывающей нашей мысли направленіе въ области явленій жизни въ природ. Такимъ образомъ «естественная целесообразность» и вообще понятіе цли имютъ исключительно субъективное значеніе, а какая бы то ни было познаваемость естественныхъ цлей (по нашей терминологіи: «объективная целесообразность») есть совершеннйшая невозможность. Эти глубокія мысли Канта остались до сихъ поръ совершенно непоколебленными; на нихъ мы строимъ наше воззрніе имманентнаго субъективизма.
Но пойдемъ дальше. Въ области явленій жизни мы вынуждены разсматривать эти явленія, какъ вншне и внутренне цлесообразныя. Вншняя целесообразность («подъ вншней целесообразностью я понимаю такую, когда одна вещь природы служитъ другой, какъ средство цели»? Кантъ, «Крит. способн. сужд.», § 82) есть просто-на-просто нкоторая «полезность», и не о ней идетъ рчь у Канта, а о внутренней целесообразности, приводящей въ конце концовъ къ мысли, что каждое явленіе есть цель, что «въ ряду соподчиненныхъ другъ другу членовъ на каждый изъ нихъ надо смотреть какъ на цель, средствомъ для которой была его ближайшая причина» (ibid., § 63). Определить конечную цль міра можно было бы только при условіи познаваемости естественныхъ целей, только въ случае объективизма естественной целесообразности; иначе говоря? это совершенно невозможно. Но субъективно мы можемъ признать последней целью такое явленіе, которое можетъ считаться самоцелью; человкъ? самоцль, таковъ основной принципъ этическаго индивидуализма. Мы имеемъ достаточныя причины, говоритъ Кантъ, считать человека конечною целью, ибо только человекъ «можетъ составить себе
понятіе о целяхъ и изъ аггрегата вещей составить систему целей посредствомъ своего разума» (ibid., § 82). «Человекъ? единственное существо на земле, имеющее разсудокъ, а значитъ и способность ставить субъективныя цели. Но хотя человекъ и „царь природы“, хотя онъ и конечная цель природы (если смотреть на природу, какъ на систему целей), однако все это имеетъ только условное значеніе; это значить, именно, что человекъ сознаетъ свою самоцельность и независимо отъ природы определяетъ самъ свои цели, которыя могли бы его удовлетворить, определяетъ и свою конечную субъективную (которую надо искать не въ природе) цель» (ibid., § 83).Мы не пойдемъ дальше за Кантомь; достаточно всего сказаннаго выше, чтобы понять смыслъ субъективной целесообразности, о которой мы такъ часто говорили, а также, чтобы понять причины невозможности объективной целесообразности, о чемъ у насъ тоже часто шла речь.
Объективная целесообразность есть, согласно выясненному выше, contradictio in adjecto, ибо целесооб-разность иметъ только субъективное значеніе. Ни къ какимъ объективнымъ цлямъ ни природа, ни человчество не идутъ и не могутъ идти, по крайней мр такія цли лежать вн предловъ нашей познавательной способности. Допустимъ даже, что бесконечный причинный рядъ sub specie телеологизма и иметъ какую-либо объективную конечную цль (какъ ни нелпо такое предположеніе), если встать на нуменальную, трансцендентную точку зрнія? подобную, напримръ, мистической теоріи прогресса; быть можетъ, эту цль былъ бы въ состояніи познать какой-нибудь кантовскій всеобъемлющій «интуитивный разсудокъ» или пресловутый сверхъ-человческій геній Лапласа. Но въ томъ-то и дло, что мы категорически отказываемся стоять на подобной сверхъ-человческой точк зрнія, какъ отказывался стоять на ней Герценъ, какъ отказывался и Иванъ Карамазовъ.
Напомню, кстати, ироническій разсказъ Ивана Карамазова про одного раскаявшагося гршника, который въ конц концовъ пришелъ къ этому трансцендентизму и въ переносномъ смысл? духовно, и въ прямомъ? per pedes apostolorum… Дло въ томъ, что гршникъ сей не признавалъ будущей жизни, не признавалъ поэтому и объективной осмысленности своего существованія. Но вотъ онъ умеръ «и думалъ, что прямо во мракъ и смерть, анъ передъ нимъ? будущая жизнь. Изумился и вознегодовалъ: „это, говоритъ, противорчитъ моимъ убжденіямъ“. Вотъ его за это и присудили…, чтобы прошелъ во мрак квадрилліонъ километровъ, и когда кончитъ этотъ квадрилліонъ, то тогда ему отворятъ райскія двери и все простятъ»… Заупрямился-было сначала осужденный и упрямился цлую тысячу лтъ, но потомъ подчинился и пошелъ. Шелъ билліонъ лтъ и, наконецъ, дошелъ до райскихъ вратъ. «И только-что ему отворили и онъ вступилъ въ рай, то не пробывъ еще двухъ секундъ… воскликнулъ, что за эти дв секунды не только квадрилліонъ, но квадрилліонъ квадрилліоновъ пройти можно, да еще возвысивъ въ квадрилліонную степень»…
Это старая исторія? объяснять объективную безсмысленность человческой жизни различными доводами трансцендентнаго порядка. На трансцендентной почв все понятно и раскаявшійся гршникъ сразу воскликнулъ «правъ Ты, Господи!» Но мы ршительно отказываемся становиться на эту почву, мы остаемся «нераскаянными гршниками» и вмст съ Иваномъ Карамазовымъ заране отказываемся восклицать «правъ Ты, Господи!», отказываемся становиться на сверхъчеловческую точку зрнія. Мы хотимъ оставаться и остаемся на человческой точк зрнія, въ предлахъ нашей познавательной способности. А въ этихъ предлахъ понятіе объ объективной цлесообразности и объективной осмысленности? такая же точно сказка, какую мы только-что слышали отъ Ивана Карамазова.
Итакъ, объективная цлесообразность, объективная конечная цль? это сказка, которой обманываетъ себя человчество, это иллюзія, лежащая за пределами нашей, познавательной способности. Намъ доступна только субъективная цлесообразность, мы можемъ ставить и осуществлять только свои субъективныя цли. (Это ясно выразилъ еще Михайловскій въ своей систем «субъективнаго антропоцентризма», хотя и безъ философскаго обоснованія своихъ взглядовъ). Исходя изъ этого, мы можемъ говорить и о конечной цли, если разъ навсегда условимся видть въ ней исключительно субъективный идеалъ. Таковымъ для насъ и является этическій индивидуализмъ, признающей человека самоцлью и требующій своего осуществленія въ жизни человка и жизни человчества.
Но здсь мы далеко расходимся съ кантіанствомъ, для котораго принципъ этическаго индивидуализма выражается въ форм категорическаго императива и иметъ объективное, этически-общеобязательное значеніе; отсюда неизбженъ выходъ къ имманентно-объективной телеологіи. Для насъ же этическій индивидуализмъ есть не безу-словная нравственная норма, но лишь несомннный психологический фактъ, проявленіе непосредственнаго чувства. Отсюда ясно, что за своимъ воззрніемъ мы не признаемъ никакой объективной санкціи истины; но такой санкціи нтъ и у нашихъ противниковъ, какъ ни шумятъ они объ «общеобязательности» своего взгляда. Вотъ почему? читатель помнитъ? мы не опровергали этическихъ воззрній подпольнаго человка, а только противопоставили его подпольной психологіи свою «надпольную психологію». Сравнительная оцнка ихъ возможна только на исторической почв, на которой мы можемъ построить генетическое оправданіе этическаго индивидуализма въ общественной сред.