О смысле жизни

Въ райскихъ обителяхъ? блескъ и сіянье: Праведныхъ женъ и мужей одянье Все въ драгоцнныхъ камняхъ. Эти алмазы и эти рубины Скованы въ неб изъ дольной кручины,? Слезы и кровь въ ихъ огняхъ. Ангелъ хранитель! Куешь ты прилежно Слезы и кровь,? Ахъ, отдохни ты порой безмятежно, Царскій внецъ не всегда мн готовь. Меньше алмазовъ въ обителяхъ рая, Ангелъ, поврь, мн не стыдъ: Бдную душу недоля земная Каждою лишней слезою томитъ.

Здсь мы имемъ передъ собою хотя и не почтительнйшее возвращеніе билета Господу Богу на право входа въ міровую гармонію, но во всякомъ случа уже проблески сознанія, что не по карману намъ платить за входъ въ эту гармонію, за вс эти алмазы и рубины человческихъ слезъ и человческой крови. Отсюда только одинъ шагъ до возвращенія къ старому признанію человческой жизни діаволовымъ водевилемъ, къ совершенному разрыву съ Богомъ.«…На самомъ дл ничего нтъ, обманъ одинъ. Подумай самъ, если бы все это было въ самомъ дл, такъ разв люди умирали бы? Разв можно было бы умереть? Все здсь уходитъ, исчезаетъ, какъ привидніе»,? такъ въ сологубовскомъ разсказ «Жало смерти» одинъ мальчикъ подговариваетъ другого къ самоубійству. Все обманъ, реальны только страданія и обиды, къ которымъ привыкнуть нельзя. «Ваня говорилъ, а Коля смотрлъ на него доврчивыми, покорными глазами. И обиды, о которыхъ говорилъ Ваня, больно мучили его, больне, чмъ если бы это были его собственныя обиды. И не все ли равно, чьи обиды!..» Да, все равно чьи обиды: вотъ почему мы и страдаемъ мучительно и за затравленнаго псами ребенка, и за того «блднаго отрока», котораго «мать съ отцомъ замучили», и за Ваню, и за Колю; вотъ почему мы остаемся вполн равнодушны къ дыму благоуханій и ангельскимъ ликамъ. И . Сологубъ самъ, наконецъ, отказывается объяснять и оправдывать человческую жизнь дымомъ благоуханій и божественнымъ соизволеніемъ; онъ стоитъ за спиной Вани и подсказываетъ ему свои слова отрицанія.«…Кол захотлось вдругъ возразить ему такъ, чтобы это было послднее и сильное слово. Вчно-радостное и успокоительное чувство оснило его. Онъ поднялъ на Ваню повеселлые глаза и сказалъ нжно-звенящимъ голосомъ:? А Богъ?? Ваня повернулся къ нему, усмхнулся, и Кол опять стало страшно. Прозрачные Ванины глаза зажглись недтскою злобою. Онъ сказалъ тихо и угрюмо:? А Бога нтъ. А и есть? нуженъ ты ему очень. Упадешь нечаянно въ воду, Богъ и не подумаетъ спасти.? Коля, блдный, слушалъ его въ ужас»… Бога нтъ. Ойле нтъ. Нтъ и не надо ничего за предлами человческой жизни,? говоритъ . Сологубъ устами Вани, и повторяетъ неоднократно оть себя:

Я воскресенья не хочу, И мн совсмъ не надо рая,? Не опечалюсь, умирая, И никуда я не взлечу…

Никуда? значитъ и мечта объ Ойле перестала уже тешить поэта…

IV

Коля и Ваня? это дв стороны души одного . Сологуба. Борьба шуйцы съ десницей? очень это истрепанная, съ легкой руки Михайловскаго, фраза; однако и само явленіе, характеризуемое ею, старо, какъ человчество. Повторяется оно и у . Сологуба. «Красивое мстечко», нжно-звенящимъ голоскомъ говоритъ Коля. «Что красиваго?» хмуро возражаетъ Ваня. Коля видитъ за ркой красивый обрывъ; въ лсу такъ славно пахнетъ смолой; блка такъ ловко карабкается на сосну; передъ ними лежитъ такой красивый лугъ… Но вода подмоетъ, обрывъ обвалится,? слышимъ мы отвты Вани:? въ лсу пахнетъ «шкипидаромъ»; подъ кустомъ лежитъ дохлая ворона, а на лугу коровы нагадили… Коля? это тотъ . Сологубъ, который самъ говорить о себ: «и промечтаю до конца, и мирно улыбаясь жизни уйду… въ чертоги мудраго отца»; это тотъ . Сологубъ, который нжно-звенящимъ голосомъ мечтаетъ вслухъ о «блаженномъ кра вчной красоты», объ Ойле, освещаемой лучами Маира, объ ангельскихъ ликахъ и дым благоуханій; Ваня? это тотъ . Сологубъ, который самъ не знаетъ, «для чего и чмъ живетъ», который усталъ преслдовать цли, который созрлъ для могилы и для котораго «вся жизнь, весь міръ? игра безъ цли: не надо жить!..» Въ . Сологуб Коля пробуетъ иногда протестовать, старается сказать нжно-звенящимъ голосомъ «послднее и сильное слово:…? А Богъ?..» Но побждаетъ въ немъ всегда Ваня со своимъ негодующимъ отрицаніемъ: «А Бога нтъ. А и есть? нуженъ ты ему очень»… И Ваня не можетъ не побдить, такъ какъ Коля, со своими мечтами объ Ойле, безсиленъ оправдать ту жизнь, слезы и кровь которой понятны только посл своего превращенія въ алмазы и рубины райскихъ обителей… Но алмазы и рубины эти? поистин камни, которые намъ хотятъ подать вмсто хлба…

Ваня побдилъ. Это значитъ, что попытка . Сологуба увровать въ «Святой Ерусалимъ», увидть цль и смыслъ существованія въ будущемъ или даже въ мір трансцендентнаго? закончилась неудачей и возвращеніемъ къ прежнему холодному отчаянью. На этой почв возникъ тотъ страхъ жизни, который окрасилъ собою почти все творчество . Сологуба и сдлалъ послдняго ближайшимъ въ этомъ отношеніи преемникомъ Чехова. Въ жизни нтъ смысла, въ жизни нтъ цли, а значитъ жизнь страшна, какъ бы ни была она подчасъ прекрасна; жизнь страшна, потому что она заперта въ безсмысленныхъ стнахъ, потому что вся она? только безсмысленное мельканіе тней по стн. Еще въ первой книг своихъ стиховъ . Сологубъ почувст-вовалъ этотъ страхъ жизни, прибжищемъ отъ котораго можетъ быть только смерть (см. его стихотворенія «Печалью безсонной», «Навкъ налаженъ въ рамкахъ тсныхъ», «Я ждалъ, что вспыхнетъ впереди» и др.); во второй книг стиховъ и разсказовъ этому чувству посвященъ рядъ стихотвореній и разсказъ «Къ звздамъ». Звзды для Сережи въ этомъ разсказ? то же, чмъ для Володи были тни: къ нимъ онъ бжитъ отъ туск-лой, срой, безсмысленной жизни, отъ тсныхъ стнъ, гд онъ тоскуетъ среди удобной и дорогой мебели, гд все прилично и надодливо. Ему обидна чужая боль, какъ Кол были больны чужія обиды («и не все ли равно, чьи обиды!»); въ сновидніяхъ онъ переносится въ другой чудный міръ, гд летаютъ мудрыя птицы и проходятъ мудрые, невиданные на земл зври, гд все такъ ясно и осмысленно; на яву его терзаетъ пошлость жизни, отъ которой ему становится страшно. Страшно все обыденное, дйствительность страшна, какъ страшенъ тотъ домъ, въ которомъ живетъ Сережа: «Сережа почувствовалъ, что страшно туда идти, страшно даже смотрть туда»… Выхода нтъ: есть только безуміе и смерть. Первое было удломъ Володи («Тни»), вторая избавляетъ Сережу отъ страшной обыденной жизни. И во второй книг стиховъ, которая идетъ непосредственно вслдъ за этимъ разсказомъ, . Сологубъ много разъ варьи-руетъ эту же тему? «какъ не нуженъ мн міръ и постылъ», «какъ мн трудно идти», «какъ мн страшно»…; остается ждать только смерти избавительницы и надяться на то, что «мы потонемъ во тьм безотвтной»; поэту «блестящими лучами улыбается смерть», для него «есть блаженство одно: сномъ безгрезнымъ забыться навсегда? умереть»…, ибо «неизбжная могила не обманетъ лишь одна» (см. еще позднйшія стихотворенія: «Всти объ отчизн», «О, владычица смерть» и др.). Смысла же жизни нтъ? ни до смерти, ни посл смерти. «Если и до звздъ вознесется трепетъ моей души и въ далекихъ мірахъ зажжетъ неутоляемую жажду и восторгъ бытія? мн-то что? (такъ спрашиваетъ у своей „смерти“ герой одного изъ позднйшихъ сологубовскихъ разсказовъ: „Смерть по объявленію“). Истлвая, истлю здсь, въ страшной могил, куда меня зароютъ зачмъ-то равнодушные люди. Что же мн въ краснорчіи твоихъ общаній, что мн? что мн? скажи. Сказала, улыбаясь кротко:

— Во блаженномъ успеніи вчный покой.

Повторилъ тихо:

— Вчный покой. И это? утшеніе?

— Утшаю, чмъ могу,? сказала она, улыбаясь все тою же неподвижною, кроткою улыбкою»…

Такъ же утшаетъ самъ себя, утшаетъ всхъ насъ и едоръ Сологубъ. Конечно, онъ не могъ не видть, что отвтить словомъ смерть на вопросы о смысл жизни? значитъ не отвтить на нихъ совершенно; но какъ отвтить иначе и что длать? онъ не знаетъ.

«Если бы я зналъ!? говоритъ онъ устами героя романа „Тяжелые сны“, учителя Логина:? а то я какъ-то запутался въ своихъ отношеніяхъ къ людямъ и себ. Свточа у меня нтъ….. Мн жизнь страшна»… «А чмъ страшна жизнь?»? спрашиваетъ его Нюта, и слышитъ въ отвтъ: «мертва она слишкомъ! Не столько живемъ, сколько играемъ. Живые люди гибнутъ, а мертвецы хоронятъ своихъ мертвецовъ»… Жизнь страшна, такъ какъ нтъ свточа, который освщалъ бы ея тьму; а безъ этого свточа Коля не въ силахъ противостоять Ван и противиться великому искушенію смерти; красота жизни блекнетъ передъ нелпостью жизни. И однако красота эта настолько велика, что ею иногда въ . Сологуб Коля побждаетъ Ваню. Непосредственно за «Жаломъ Смерти» слдуетъ прелестный и нжный разсказъ «Земл земное», въ которомъ Саша и преодолваетъ смерть и не кончаетъ безуміемъ. Кстати замтить, во всхъ этихъ разсказахъ . Сологуба главныя дйствующія лица? дти; авторъ точно намренно ограничиваетъ этимъ кругомъ область своего художественнаго творчества, подобно тому какъ Иванъ Карамазовъ этимъ же крутомъ очерчивалъ свои этическіе вопросы. И причина? та же самая. Нелпость, безсмысленность жизни, ея зло, ея ужасъ должны ярче быть видны на дтяхъ, которыя еще, говоря словами Карамазова, яблока не съли и пока ни въ чемъ не виноваты. Ни въ чемъ не виноватъ и Саша? и однако непонятный страхъ жизни уже сдавливаетъ его сердце: «почему? онъ не зналъ, не могъ понять, и все чаще томился»… Это неосознанное чувство онъ не можетъ, онъ не уметь перевести въ сознаніе; отсюда его поиски «страшнаго» въ мір духовномъ и тлесномъ. Онъ ждетъ страха, идя ночью на кладбище: «Саша медленно шелъ по дорог вдоль рки, озирался вокругъ и ждалъ, когда будетъ страшное… Онъ ждалъ страха, да уже и хотлъ его, что дальше, то сильне, и напрасно: страха не было»… Онъ чувствуетъ, что окружающая его реальность «страшне» всякихъ призраковъ. «Нетерпливое ожиданіе страха усиливалось… И гд же страхъ? Саша проходилъ между крестами и могилами, между кустами и деревьями. Подъ землею, онъ зналъ, лежали, истлвая, покойники: что ни крестъ, то внизу, подъ могильною насыпью, трупъ, зловонный, отвратительный. Но гд же страхъ?.. И почувствовалъ Саша, что эта нмая и загадочная природа была бы для него страшне замогильныхъ призраковъ, если бы въ немъ былъ страхъ»… И здсь за Сашей опять стоитъ самъ . Сологубъ, съ той только разницей, что вмсто условнаго «если бы», онъ прямо говоритъ: «мн страшно»…

Твоихъ нмыхъ угрозъ, суровая природа, Никакъ я не пойму. Отъ чахлой жизни жду блаженнаго отхода Къ покою твоему. И каждый день меня къ могил приближаетъ, Я каждой ночи радъ,? Но душу робкую безсмысленно пугаетъ Твой неподвижный взглядъ.

Здсь уже нтъ никакихъ «если бы», здсь окружающая реальность пугаетъ поэта своею безсмысленностью. И хотя надъ Сашей эти страхи безсильны, но все же «тоска томила его»… Безсиленъ надъ нимъ и страхъ физическихъ мученій, которыхъ онъ такъ настойчиво добивался; испытавъ ихъ, онъ думаетъ: «проходитъ боль? и уже не страшно. Нестерпимая, но проходящая, да она и вовсе не страшна»… Такъ онъ «испыталъ и тлесныя мученія, но и въ нихъ не было побждающаго страха». Нтъ ничего страшнаго, не страшна и шишига лсная, круглая, толстая, вся слизкая, съ головой какъ у жабы; если бы такая шишига была и Саша ее увидлъ, то? «чего ужасаться! Да вотъ и эта стна страшне шишиги», отвчаетъ Саша. Нтъ ничего страшнаго, не страшна и смерть-освободительница, ибо все одинаково безцльно, безсмысленно, никчемно. «Саша чувствовалъ, что все умретъ, что все равно-ненужно и что такъ это и должно быть. Покорная грусть овладла его мыслями. Онъ думалъ: „устанешь? спать хочешь, а жить устанешь? умереть захочешь. Вотъ и ольха устанетъ стоять, да и свалится“. И явственно пробуждалось въ его душевной глубин то истинно-земное, чт'o роднило его съ прахомъ и отъ чего страхъ не имлъ надъ нимъ власти…» Все умретъ, все равно-ненужно; «но неужели суждено человку не узнать здсь правды? Гд-то есть правда, къ чему-то идетъ все, что есть въ мір»… Но правда эта, говоря словами Ивана Карамазова? не отъ міра сего: не нашелъ этой правды никто, не найдетъ ее и Саша, ибо правда эта? миражъ, обманчивая тнь, ея нтъ въ мір. Въ этомъ сознаніи? то жало смерти, которое погубило Володю, Сережу, Колю, Ваню и еще многихъ другихъ, цлую серію сологубовскихъ героевъ-дтей; Саша первый вырвалъ это жало, преодоллъ искушеніе смерти. «Весь дрожа, томимый таинственнымъ страхомъ, онъ всталъ и пошелъ… къ жизни земной пошелъ онъ, въ путь истомный и смерт-ный». Преодолвъ мечту о смерти, онъ впервые испытываетъ неизвстный ему раньше томительный страхъ, страхъ передъ жизнью, въ которую ему теперь приходится вступать.

Откуда однако этотъ страхъ жизни? И чмъ же страшна жизнь? Окружающая насъ реальность, міръ явленій, вс эти «предметы предметнаго міра»? страшны для . Сологуба своей отчужденностью отъ человка, своимъ объективнымъ безличіемъ, безразличіемъ ко всему человческому. Но этотъ вншній міръ далеко не такъ страшенъ, какъ міръ души человка, жизнь людей страшне всего на свт. Ужасне всего то, что не только въ окружающей нмой природ, но и въ жизни людей нельзя найти осмысленности, правды и цли. У смерти есть свое оправданіе? она смерть-успокоительница, переносящая насъ въ царство чистаго отрицанія, въ царство безболія, безсознанія, отсутствія зла, отсутствія неповинной муки и горя; но въ чемъ и гд оправданіе жизни, съ ея горемъ, безсмысленными страданіями и неповинной мукой? Въ одной сказочк . Сологуба («Плненная смерть») нкій рыцарь взялъ въ плнъ однажды самое смерть и собирался ее истребить: «смерть, я теб голову срубить хочу, много ты зла на свт надлала». Но смерть молчитъ себ. Рыцарь и говоритъ: «вотъ даю теб сроку, защищайся, коли можешь. Что ты скажешь въ свое оправданіе?». А смерть отвчаетъ: «я-то теб пока ничего не скажу, а вотъ пусть жизнь поговоритъ за меня». И увидлъ рыцарь? стоитъ возл него жизнь, бабища дебелая и румяная, но безобразная. И стала она говорить такія скверныя и нечестивыя слова, что затрепеталъ храбрый и непобдимый рыцарь и поспшилъ отворить темницу. Пошла смерть, и опять умирали люди. Умеръ въ свой срокъ и рыцарь? и никому на земл никогда не сказалъ онъ того, что слышалъ отъ жизни, бабищи безобразной и нечестивой". . Сологубъ тоже многое слышалъ отъ дебелой и румяной бабищи жизни, тоже затрепеталъ отъ ужаса? и то, что слышалъ, разсказалъ намъ въ своемъ роман "Мелкій Бсъ", въ этомъ лучшемъ своемъ произведеніи.

V

Романъ этотъ . Сологубъ писалъ съ 1892-го года, закончилъ его въ 1902 г., но только въ 1905 г. онъ впервые былъ напечатанъ, хотя и не до конца, въ журнал «Вопросы Жизни» и только въ 1907 г. онъ вышелъ отдльнымъ изданіемъ, вскор повтореннымъ [1] .

Несмотря на недавнее его появленіе, крылатое слово «передоновщина» сразу вошло въ обиходъ русской жизни и литературы? ибо это именно то слово, которое . Сологубъ услышалъ отъ безобразной и нечестивой бабищи жизни. Не надо только понимать это слово такъ узко, какъ поняли его многіе читатели и критики. Видть въ «Мелкомъ Бс» сатиру на провинціальную жизнь, видть въ Передонов развитіе чеховскаго человка въ футляр? значитъ совершенно не понимать внутренняго смысла сологубовскаго романа. Это все равно, что считать Чехова только сатирикомъ провинціальныхъ нравовъ эпохи восьмидесятыхъ годовъ, этой эпохи общественнаго мщанства… И въ томъ и въ другомъ случа въ этихъ утвержденіяхъ есть доля истины: и Чеховъ и . Сологубъ выросли на почв восьмидесятыхъ годовъ, они неразрывно связаны съ нею, они непонятны безъ нея. Вс мы, и великіе и малые люди, не съ неба сваливаемся на землю, а изъ земли растемъ къ небесамъ, по выраженію Михайловскаго; на почве эпохи общественнаго мщанства выросли и Чеховъ и . Сологубъ, и это многое объясняетъ намъ въ ихъ произведеніяхъ, если только мы не упремся лбомъ въ эту точку зрнія и не пожелаемъ ограничиться ею. Пора было бы, наконецъ, признать всмъ, что у Чехова, подобно тому какъ раньше у Лермонтова, отношеніе къ опредленной эпох переносилось потомъ на всю жизнь въ ея цломъ, что отъ обличенія мщанства окружающей жизни они переходили къ ужасу передъ мщанствомъ жизни вообще. Мщанство самой жизни, какъ таковой? вотъ то общее, что роднитъ и Лермонтова и Чехова, что у перваго было только намекомъ и что заняло всю ширь творчества второго; ближайшимъ преемникомъ Чехова является въ этомъ отношеніи . Сологубъ. Не одна провинціальная жизнь какого-то захолустнаго городишки, а вся жизнь въ ея цломъ есть сплошное мщанство, сплошная передоновщина; въ этомъ-то и состоитъ весь ужасъ жизни, этимъ и объясняется страхъ жизни.

1

Позволю себ замтить, что до выхода этого романа отдльнымъ изданіемъ, пишущимъ эти строки было отмчено еще въ 1906 г. (см. «Ист. русск. обществ. мысли», т. II, гл. IX), что въ роман этомъ мы имемъ типично чеховскій взглядъ на міръ и на жизнъ, какъ на сплошное мщанство; эта же точка зрнія на творчество . Сологуба развивается и въ настоящей работ.

Жизнь безсмысленна, безцльна, жизнь? сплошная передоновщина; челов-чес-кая душа

… узка, темна и несвободна, Какъ темный склепъ, И тотъ, кто часъ провелъ въ ней неисходно,? На вкъ ослпъ.

Торжествующая пошлость на все кладетъ свою печать; только одни дти до поры до времени свободны отъ этой передоновщины, которая однако современемъ и ихъ пожретъ въ своей пасти. «Только дти, вчные, неустанные сосуды Божьей радости надъ землею, были живы, и бжали, и играли,? но уже и на нихъ налегала косность, и какое-то безликое и незримое чудище, угнздясь за ихъ плечьми, заглядывало порою глазами, полными угрозъ, на ихъ внезапно тупющія лица» («Мелкій Бсъ», стр. 106). Мы знаемъ, что это за чудище: это? дебелая и румяная, но безобразная бабища жизнь, столь же страшная въ своей обыденности, какъ и «румяный, равнодушно-сонный» Передоновъ, со своими «маленькими заплывшими глазами». Страшна же эта обыденность своимъ полнымъ безцліемъ; еще страшне, когда эту безсмысленность жизни люди хотятъ побороть, вкладывая въ нее свой маленькій смыслъ, ставя ей свои мизерныя цли. Послднее горше перваго, такъ какъ пусть лучше жизнь будетъ совсмъ безцльна, чмъ цлью ея считать, говоря фигурально, то инспекторское мсто, которое княгиня Волчанская якобы общала Передонову. Независимо отъ намреній автора, это инспекторское мсто получаетъ въ роман такое символистическое и трагическое значеніе, что поистин иногда становится «страшно, за человка страшно»…

Жизнь безцльна, но у Передонова есть цль: ему надо получить инспекторское мсто, которое сразу осмыслитъ все его существованіе… Не кажется ли вамъ, что мы уже что-то слышали объ «инспекторскомъ мст», что мы знаемъ его подъ другими названіями? Да, совершенно справедливо: ибо что же такое это Zukunftstaat марксистовъ и эта земля Ойле самого . Сологуба, какъ не то же самое «инспекторское мсто», охарактеризованное лишь mit ein bischen anderen Worten? Для объясненія настоящаго цль переносится въ будущее, иногда близкое («инспекторское мсто»), иногда далекое (Zukunftstaat «черезъ двсти-триста лтъ»), иногда безконечное (земля Ойле); но вдь разница здсь лежитъ въ области чисто количественныхъ, а не качественныхъ отношеній. Земной рай черезъ двсти-триста лтъ настолько же безсиленъ осмыслить нашу настоящую жизнь, насколько инспекторское мсто не осмысливаеть жизни Передонова; и то и другое? только самообманъ, самоублаженіе. Чеховская вра въ золотой вкъ на земл «черезъ двсти-триста лтъ» находитъ себ карающую Немезиду въ лиц Передонова. «Ты думаешь,? спрашиваетъ онъ барашкообразнаго Володина,? черезъ двсти или черезъ триста лтъ люди будутъ работать?

— А то какъ же?? отвчаетъ Володинъ.? Не поработаешь, такъ и хлбца не покушаешь. Хлбецъ за денежки даютъ, а денежки заработать надо.

— Я и не хочу хлбца.

— И булочки, и пирожковъ не будетъ,? хихикая, говорилъ Володинъ,? и водочки не на что купить будетъ, и наливочки сдлать будетъ не изъ чего.

— Нтъ, люди сами работать не будутъ,? сказалъ Передоновъ,? на все машины будутъ: повертлъ ручкой, какъ аристонъ, и готово… Да и вертть долго скучно.

Володинъ призадумался, склонилъ голову, выпятилъ губы.