Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Такъ говорилъ поэтъ еще на рубеж между девяностыми и девятисотыми годами, до періода своего воинственнаго солипсизма и абсолютнаго самоутвержденія. Теперь, стоя въ конц этого періода, въ самое послднее время . Сологубъ снова выдвигаетъ впередъ этотъ мотивъ своего творчества, это пріятіе міра и жизни. Конечно, это не значитъ, чтобы поэтъ отказался творить легенду: романтическія черты творчест-ва . Сологуба настолько опредленны, что онъ не погаситъ ихъ въ себ никакимъ пріятіемъ міра; никогда поэтъ не разстанется со своей Дульцинеей Тобозской… Но въ то же время онъ не отвергаетъ, а принимаетъ и реалистическую Альдонсу, онъ не хочетъ ограничиться однимъ рзкимъ «нтъ», однимъ категорическимъ отрицаніемъ міра. «Я хочу быть покорнымъ до конца,? говоритъ . Сологубъ въ знакомой уже намъ стать „Демоны поэтовъ“,? я влекусь нын къ тому полюсу поэзіи, гд вчное слышится да всякому высказыванію жизни. Не стану собирать въ одинъ плнительный образъ случайно-милыя черты, не скажу:? „нтъ, не козломъ пахнетъ твоя кожа, не лукомъ несетъ изъ твоего рта, ты свжа и благоуханна, какъ саронская лилія, и дыханіе твое слаще духа кашмирскихъ розъ, и сама ты Дульцинея, прекраснйшая изъ женщинъ“. Но покорно признаю: „да, ты Альдонса“. Подойти покорно къ явленіямъ жизни, сказать всему

да, принять и утвердить до конца все являемое? дло великой трудности»… Это уже не тотъ Сологубъ, который утверждалъ когда-то: «я съ тмъ, что явлено, враждую»; теперь онъ, не отказываясь отъ міра своей фантазіи, въ то же время не отвергаетъ и окружающаго его міра. Всякое истинное творчество, по мннію . Сологуба, должно быть сочетаніемъ «да» и «нтъ», реализма и романтизма или, какъ ихъ называетъ . Сологубъ, ирояическихъ и лирическихъ моментовъ. «Лирика всегда говоритъ міру нтъ, лирика всегда обращена къ міру желанныхъ возможностей, а не къ тому міру, который непосредственно данъ»; «иронія», наоборотъ, всегда говоритъ міру да и всегда обращена лицомъ къ міру непосредственно даннаго; лирика рисуетъ намъ Дульцинею, иронія описываетъ Альдонсу. Сочетаніе этихъ элементовъ является признакомъ всякой истинной поэзіи; въ вид примра . Сологубъ указываетъ на героиню своего романа «Тяжелые сны»? Нюту Ермолину, которая «приняла міръ кисейный и міръ пестрядинный» и стала «дульцинированной Альдонсой»… И . Сологубъ тоже хочетъ принять оба эти міра. Онъ продолжаетъ говорить нтъ данному міру для того, «чтобы восхвалить міръ, котораго нтъ, который долженствуетъ быть, который Я хочу»; онъ не отвергаетъ Дульцинею, но въ то же самое время онъ не отвергаетъ и Альдонсу. Онъ стремится къ сочетанію обоихъ элементовъ. И если въ своей Нют Ермолиной онъ хочетъ видть, по его же выраженію, «дульцинированную Альдонсу», то въ одномъ изъ послднихъ своихъ произведеній, въ трагедіи «Побда смерти», онъ выводитъ на сцену «альдонсированную Дульцинею»… Въ пролог къ этой трагедіи, озаглавленномъ «Зминоокая въ надменномъ чертог», мы имемъ передъ собою въ качеств дйствующаго лица съ одной стороны «Альдонсу, именуемую королевою Ортрудою», а съ другой? «Дульцинею, именуемую Альдонсою»… Дульцинея эта носитъ воду, моетъ полы и вс считаютъ ее крестьянской двкой Альдонсой и бьютъ ее; а она все ждетъ поэта, который «увнчаетъ красоту и низвергнетъ безобразіе»… Донъ Кихотъ въ Альдонс видлъ Дульцинею; здсь, наоборотъ, Дульцинею принимаютъ за Альдонсу… И поэтъ долженъ увнчать красоту, не видную подъ маской обыденности, онъ долженъ увнчать, воспть, полюбить «истинную красоту этого міра, очаровательницу Дульцинею во образ зминоокой Альдонсы»… [5] .

5

Этотъ же циклъ идей мы находимъ въ любопытномъ предисловіи . Сологуба къ его переводамъ изъ П. Верлена, въ его стать «Мечта Донъ-Кихота» («Золотое Руно», 1908 г., н. 1) и др.

. Сологубъ? типичный романтикъ, а потому не трудно предсказать, что вс его попытки примириться съ Альдонсой раньше или позже обречены на неудачу; но любопытно уже то, что нашъ авторъ видитъ теперь невозможность остаться при одной Дульцине, при одномъ мір своей фантазіи,? такъ или иначе, но этотъ міръ надо дополнить міромъ реальнаго, пріятіемъ Альдонсы. Надо принять данный міръ. И . Сологубъ уже не считаетъ свое «я» единымъ въ мір; онъ уже не утверждаетъ, какъ прежде: «я обманъ личинъ отвергъ», «раздленные и многообразные лики? вс они только личины Мои»… Наоборотъ, онъ признаетъ теперь эти «личины», признаетъ существованіе многообразныхъ «ты», которые казались ему раньше только насмшкой надъ нимъ дьявола; онъ преодолваетъ былое свое горделивое юродство и снова входитъ человкомъ въ человческій міръ:

Преодоллъ я дикій холодъ Земныхъ страданій и невзгодъ, И снова непорочно молодъ, Какъ въ первозданный майскій годъ. Вернувшись къ ясному смиренью, Чужіе лики вновь люблю, И снова радуюсь творенью, И все цвтущее хвалю,?

говоритъ намъ поэтъ въ одномъ изъ послднихъ своихъ стихотвореній (кн. «Пламенный Кругъ»). И, какъ видимъ, это дйствительно возвратъ къ тому настроенію и тмъ мотивамъ, которые мы слышали отъ . Сологуба еще въ начал его творчества.

И съ этой точки зрнія «пріятія міра» . Сологубъ находитъ оправданіе и міру и жизни. Мы уже видли, въ чемъ хочетъ найти это оправданіе . Сологубъ? въ «красот», и тогда уже отмтили ту долю правды, которая скрыта въ такомъ отвт; возобновимъ теперь это въ памяти на отдльномъ примр. «Люблю красоту,? страстно говоритъ Людмила:?…люблю цвты, духи, яркія одежды, голое тло. Говорятъ, есть душа. Не знаю, не видла. Да и на что она мн? Пусть умру совсмъ, какъ русалка, какъ тучка подъ солнцемъ растаю. Я тло люблю? сильное, ловкое, голое, которое можетъ наслаждаться»… Ошибочно, разумется, думать, что въ этомъ? вся правда: правда шире этого узкаго самоограниченія красотою; но въ этомъ несомннно есть доля правды, заключающаяся въ томъ, что смысла жизни надо искать не въ будущемъ, не на земл Ойле, не въ Zukunftstaat'е, не черезъ двсти-триста лтъ, а въ переживаніяхъ каждаго даннаго момента. Жизнь наша получаетъ непосредственный? но не объективный, а субъективный? смыслъ, если мы поймемъ, что не будущее осмы-сливаетъ нашу жизнь, а настоящее, что не на неб, а на земл можемъ мы найти свои идеалы. И самъ . Сологубъ готовъ признать это:

…небо далеко, И даже? неба нтъ. Пойми? и жить легко, Вдь тутъ же, съ нами, свтъ. Огнемъ горитъ эфиръ, И ярки наши дни…

Правда, тутъ же . Сологубъ говоритъ о себ: «но онъ любилъ мечтать о пресвятой звзд, какой не отъискать нигд,? увы!? нигд!» (кн. «Пламенный Кругъ»). Да, «онъ любилъ мечтать»? мы это знаемъ, мы это видли; онъ пробовалъ и пробуетъ то спрятаться за стнами «творимой легенды», то утшиться мыслью о звзд Ойле, которой «нигд,? увы!? нигд» не отъискать… И иногда ему надодаетъ

искать смыслъ жизни «за предлами предльнаго». Искать смыслъ и цль жизни человка и жизни человчества гд-то впереди, возлагать надежды на безсмертіе духа или безсмертіе человчества, на далекое грядущее? дло религіозной вры. Блаженъ, кто вруетъ; . Сологубъ не вритъ. Его правда въ томъ, что онъ строитъ свое оправданіе жизни, видитъ смыслъ ея не въ будущемъ, а въ настоящемъ:

Живи и знай, что ты живешь мгновеньемъ, Всегда иной, Грядущимъ тайнамъ, прежнимъ откровеньямъ Равно чужой. И думы знойныя о тайной цли Всебытія Умрутъ, какъ звонъ расколотой свирли На дн ручья…

Пусть это не совсмъ такъ, пусть и прежнія откровенія и грядущія тайны вовсе не чужды человку, хотя онъ и живетъ мгновеньемъ; но во всякомъ случа здсь подписывается смертный приговоръ думамъ о тайной цли бытія. Такихъ цлей нтъ ни у человка, ни у человчества; каждый человкъ? объективное средство и субъективная самоцль. Всякій причинно-обусловленный рядъ можетъ быть разсматриваемъ нами, какъ рядъ цлесообразный, телеологически-обусловленный, если только зве-номъ этого ряда является человкъ. Я живу во времени, а потому и являюсь слдствіемъ безконечной цпи причинъ, и въ свою очередь оказываюсь однимъ изъ промежуточныхъ причинныхъ условій для безконечной цпи грядущихъ слдствій; я слдствіе, но я и причина. Sub specie телеологизма это значитъ, что я являюсь цлью безконечной цпи средствъ и въ свою очередь оказываюсь средствомъ для безконечной цпи грядущихъ цлей; я средство, но я и цль. Конечной цли нтъ и не можетъ быть, какъ нтъ и не можетъ быть начальной причины; каждое данное звено причинно-телеологическаго ряда, каждое «я» есть слдствіе и цль и въ то же время причина и средство; въ каждый данный моменть «я» есть пунктъ пресченія этихъ четырехъ элементовъ. Мы ищемъ цли въ опредленномъ пункт пути, а между тмъ не замчаемъ, что цлью является каждый данный моментъ, что цль не въ будущемъ, что цль? въ настоящемъ…

Вотъ та точка зрнія,? на развитіи ея мы еще подробно остановимся? съ которой и . Сологубъ иногда принимаетъ міръ и осмысливаетъ существованіе. Не черезъ двсти-триста лтъ, не въ Zukunftstaat'е лежитъ цль человческой жизни, цль жизни каждаго человка и всего человчества, а въ каждомъ данномъ момент. И если въ каждый данный моментъ въ моемъ «я» перескаются цль, слдствіе, средство и причина, то мн, для сознанія осмысленности своей жизни, остается только и въ каждый данный моментъ и въ ту сумму ихъ, которая зовется моей жизнью, вмстить рядъ наиболе полныхъ, широкихъ и глубокихъ переживаній. Цль? въ настоящемъ, и этимъ оправдывается жизнь; это сознаетъ Нюта Ермолина («Тяжелые сны»), за которой несомннно стоитъ самъ . Сологубъ? недаромъ же онъ эту Нюту торжественно именуетъ «Моею вчною Невстою»… А Нюта и является именно выразительницей мысли о цли въ настоящемъ, объ осмысленности жизни какъ таковой. «Я люблю радость,? говоритъ она,?…и все въ жизни. Хорошо испытывать разное. Струи моэта и боль отъ лозины? во всемъ есть полнота ощущеній»… Этой полнотой ощущеній и осмысливается жизнь, какъ еще ясне высказываетъ Нюта въ своемъ разговор съ Логинымъ. Послдній утверждаетъ, что жизнь въ одно и то же время и необходима и невозможна. «Невозможность жизни!? перебиваетъ Нюта:? живутъ же…

— Живутъ? Не думаю (отвчаетъ Логинъ). Умираютъ непрерывно? въ томъ и вся жизнь. Только хочешь схватиться за прекрасную минуту? и нтъ ея, умерла.

— Какая гордость! Зачмъ требовать отъ жизни того, чего въ ней нтъ и не можетъ быть? Сколько поколній прожило и умерло покорно.

— И уврены были, что такъ и надо, что у жизни есть смыслъ? А стоитъ доказать, что нтъ смысла въ жизни? и жизнь сдлается невозможной…

— Нтъ, я съ этимъ несогласна. У жизни есть смыслъ, да и пусть нтъ его? мы возьмемъ и нелпую жизнь и будемъ рады ей.

— А въ чемъ смыслъ жизни?..

— Смыслъ жизни,? сказала наконецъ Нюта,? это только наше человческое понятіе. Мы сами создаемъ смыслъ и вкладываемъ его въ жизнь. Дло въ томъ, чтобъ жизнь была полна? тогда въ ней есть и смыслъ и счастье»…

Логинъ не хочетъ принять такой жизни, которая не иметъ объективнаго смысла; однако и въ его уста авторъ вкладываетъ то убжденіе, что цли мы должны искать не въ будущемъ, а въ настоящемъ. «У насъ въ лсахъ? говоритъ ему Нюта? цвтетъ теперь много ландышей: блые въ прозелень цвты, милые такіе. А вамъ случалось видть ихъ ягоды?

— Нтъ, не доводилось.

— Да и мало кто ихъ видлъ.

— А вы видли?

— Я видла. Ярко-красныя ягоды. И никто-то, почти никто ихъ не видитъ: ребятишки жадные обрываютъ цвты и продаютъ.

— Здсь лучше цвтъ, чмъ плодъ,? сказалъ Логинъ:? красота цвтка? достигнутая цль жизни ландыша»…

Господа объективисты? мистики или общественники, безразлично? съ ужасомъ отшатнутся отъ подобнаго воззрнія и судорожно ухватятся за вру въ Бога или за вру въ человчество. Они ищутъ объективнаго смысла жизни и утверждаютъ, что, говоря фигурально, цль жизни ландыша именно плодъ, а цль жизни человка? потомство, человчество, душа, Богъ… Но въ Бога и душу надо врить? и «блаженны врующіе», а ссылка на человчество и потомство? вдь это отсыланіе отъ Понтія къ Пилату. Попытка найти объективный смыслъ жизни вн области вры? попытка съ негодными средствами; смыслъ жизни? исключительно субъективный и другимъ быть не можетъ. И тщетно стремленіе объективистовъ, не желающихъ принять субъективный смыслъ жизни, перенести объективный смыслъ за грани исторіи и за грани земной жизни: жизнь должна имть объясненіе въ самой себ, или такого объясненія вовсе нтъ. Недаромъ поэтому . Сологубъ, въ своей трагедіи «Даръ мудрыхъ пчелъ», заставляетъ тни умершихъ искать смысла своей минувшей жизни въ ней самой, а не въ туманахъ Аида. Персефона тоскуетъ по живой жизни, и тни умершихъ вспоминаютъ объ этой жизни, какъ имвшей ясный субъективный смыслъ:

Персефона. О, живое вино человческой жизни, проливаемое въ изобиліи!

Тни умершихъ. Мы страдали.

Персефона. О, живая сндь человческой плоти!

Тни умершихъ. Мы хотли.

Персефона. О, тло земное, пронизанное солнцемъ!

Тни умершихъ. Мы любили.

Персефона. Мойры, жестокія, какую ткань вы мн ткете!

Тни умершихъ. Мы свершили весь нашъ путь. Не ждемъ ни радости, ни печали.

Поделиться с друзьями: