О смысле жизни

Законъ моей игры Исполню до конца. Я создалъ вс міры, Но самъ Я безъ внца. Безсиленъ Я и малъ. Блаженная игра. Кто тайну разгадалъ?..

Кто тайну разгадалъ?? Разумется, . Сологубъ; и «тайна» эта, какъ намъ извстно, заключается въ томъ, что «все? Я. И все, что есть, то? Я», что «въ каж-домъ дух, въ каждомъ тл, все? Я. И все лишь только Я»,? какъ мы слышимъ отъ . Сологуба въ той же «Литургіи Мн». Еще опредленне и энергичне исповдуетъ намъ свою вру . Сологубъ въ своей «книг совершеннаго самоутвержденія»? «книга» эта умщается на четырехъ страницахъ? озаглавленной «Я» (см. «Золотое Руно», 1906 г. № 2). Большинству читателей эта «книга», по всей вроятности, совершенно неизвстна, а потому мы приведемъ изъ нея выдержки, тмъ боле, что въ нихъ выяснится оправданіе міра . Сологубомъ съ точки зрнія его солипсизма. «Благословенно все и во всемъ,? провозглашаетъ нашъ авторъ,? въ неизмримости пространствъ и въ безпредльности временъ, и въ иныхъ обитаніяхъ, здсь и далече, и жизнь, и смерть, и расцвтаніе, и увяданіе, благословенны радость, и печаль, и всякое дыханіе,? ибо все и во всемъ? Я, и только Я, и нтъ иного, и не было, и не будетъ»… Любопытно это «ибо» въ устахъ солипсиста: когда онъ къ человческимъ страданіямъ подходилъ отъ вншняго міра? онъ ихъ проклиналъ, такъ какъ видлъ ихъ безсмысленность; теперь, излучая все изъ своего «я», онъ все благословляетъ, ибо? все и во всемъ Я… Въ этомъ? первый актъ самоутвержденія и пріятія міра, какъ эманаціи «я». Дальше: «Я создалъ и создаю времена и пространства, и еще иныя, безчисленныя обители. Во временахъ явленія помстилъ Я, и вс явленія? Мои… И всякая мечта Моя воплощена, ибо она? Моя. И нтъ вн Меня бытія, ни возможности бытія. Всякое помышленіе? во Мн, и всякое явленіе? отъ Меня и ко Мн, ибо все и во всемъ? Я, и только Я, и нтъ иного, и не было, и не будетъ»… Только непонятная скромность помшала нашему автору сказать еще опредленне: все? едоръ Сологубъ, всякое явленіе? отъ едора Сологуба и къ едору Сологубу, ибо все и во всемъ? едоръ Сологубъ и только едоръ Сологубъ, и нтъ иного, и не было, и не будетъ… Но странное дло: «все? Я»? это звучитъ гордо; а стоитъ только раскрыть скобки, какъ гордыя фразы начинаютъ звучать курьезно… Но если все есть едоръ Сологубъ и едоръ Сологубъ есть все, то слдовательно и вс мы? только состоянія сознанія едора Сологуба? Казалось бы, что нашъ авторъ сперва даетъ именно такой отвтъ: вдь мы слышали отъ него? «я одинъ въ безбрежномъ мір, я обманъ личинъ отвергъ»; и теперь въ своей «книг» онъ повторяетъ? «раздленные и многообразные лики? вс они только личины Мои»… Но доходить по этому пути до крайнихъ выводовъ . Сологубъ все же не ршается. Все есть? Я, попрежнему утверждаетъ онъ, но кром того есть и «непостижимая Тайна Моя, Тайна о томъ, что не-Я»… «И если есть жизнь иная… о, безликая Тайна Моя! Ты? Моя, но Ты? не Я. Тайна Моя, Ты? Отрицаніе Мое»… Въ противоположности между Я и Ты . Сологубъ ищеть теперь объясненія всему злу, существующему въ мір, всему мщанству, всей передоновщин; этой иде по-священа его статья «Человкъ человку? дьяволъ» (см. «Золотое Руно», 1907 г., № 1). Тутъ все дьяволъ мутитъ, расщепляя единое Я на милліоны различныхъ «ты»; при единомъ Я все такъ ясно, такъ понятно, а при тысячахъ тысячъ «ты»? вся стройность міропониманія разсыпается и передъ нами снова безсмысленная жизнь, требующая оправданія. Тутъ все дьяволъ мутитъ: . Сологубъ совершенно убжденъ въ этомъ. Когда . Сологубъ утверждаетъ, что Я во всемъ и все во Мн, то ему слышится смхъ мщанства: «глупыя сказки! Я? Іоаннъ, и жена моя? Марія. Вотъ тамъ родственники и друзья наши, Лазарь и Мара, и другая Марія, и третья. И Лука. И Клеопа. И другихъ такъ много. И все разные… Лука любитъ лукъ, а Клеопа? персики»… Вотъ это-то и есть козни дьявольскія: «узнаю стараго, злого врага… Дьяволъ смется надо Мною, лпитъ злыя, искаженныя хари, и отводитъ Мои глаза.? Вотъ, говоритъ онъ, Лука, а вотъ Клеопа, а гд же ты?? Гд же Я? Такъ… предо Мною раскрывается противоположность: необходимое единство Мое и злобное, случайное Мое разъединеніе… Дьяволъ прячется подъ уродливыми, слпленными имъ харями, и визжитъ, и хохочетъ, и гнусныя придумываетъ слова, издваясь надъ Моею врою, надъ Моимъ откровеніемъ, надъ Моимъ страстнымъ зовомъ. Тысячеголосый вой подъемлетъ онъ вокругъ Меня, и дразнитъ Меня милліонами красныхъ языковъ, покрытыхъ бшеною слюною. Вопитъ подъ неисчислимостью уродливыхъ масокъ:

— Ты? глупый и смшной, Иванъ Иванычъ!

— Я лучше тебя.

— Я здсь самый главный, а не ты.

— У меня больше денегъ, чмъ у тебя.

— У меня есть любовница, очень дорогая.

— Можетъ быть, и ты хочешь быть такимъ же хорошимъ, какъ я? Ну, что же, состязайся.

— Жизнь? борьба.

Кривляются, орутъ. Ну васъ къ чорту!

Да они отъ чорта и есть. Ихъ чортомъ не испугаешь. Разв вы не видите, какіе они плоскіе и срые? Вс черти? плоскіе и срые.

Вс люди? неужели вс?? плоски и сры. Люди? черти. Неужели и вправду черти?

Да, насколько они? не-Я.

Дьявольскую злобу питаютъ они другъ къ другу. Они придумываютъ одинъ о другомъ страшныя, тяжелыя, черныя слова, которыя прожигаютъ душу до дыръ. Они куютъ цпи, тяжкія, какъ свинецъ смерти, и липкія, какъ мерзкая паутина злого паука. Они берутъ въ свои руки того, кто случайно слабъ, и бьютъ его долго и безпощадно… Двушку поймаютъ на площади, оголятъ, нагайками бьютъ, животъ разорвутъ, до смерти замучатъ. Загонятъ людей въ домъ и сожгутъ. И пляшутъ вокругъ пожарища, внимая дикому вою сожигаемыхъ. Какая адская мука? горть живьемъ въ дьявольскомъ огн земного мучительства! Кто же мучительствуетъ? Человкъ или Дьяволъ? Человкъ человку? Дьяволъ»…

Извиняюсь за длинную цитату, но она очень характерна. Если отвлечься отъ того горделиваго юродства, которое, вопреки всмъ намреніямъ автора, сквозитъ въ каждой строк его «самоутвержденія» и часто длаетъ . Сологуба дйствительно высоко-комичнымъ тамъ, гд онъ хочетъ быть глубоко-трагичнымъ, то во всемъ вышеприведенномъ мы встртимъ типичное ршеніе знакомыхъ уже намъ вопросовъ съ точки зрнія сологубовскаго солипсизма. Все зло міра? въ случайномъ и кажущемся разъединеніи; надо преодолть очевидность множества и увровать въ непреложность своего единства съ міромъ; надо не разсуждать, а врить. Надо врить, что и Лука, и Клеопа, и вс милліоны людей? только «личины», только безвольные автоматы, и что только мое «я» истинно, нераздлимо и едино. Въ царств этихъ личинъ? зло, насиліе, страданіе; но все это только фатаморгана, козни дьявола. «Въ дьявольскомъ огн земного мучительетва» горятъ и страдаютъ маріонетки, разыгрывающія нелпый діаволовъ водевиль; но я, Иванъ Иванычъ, этого міра не принимаю, боле того? я не признаю его реально существующимъ. Существую только Я [4] .

4

См. на эту же тему статью . Сологуба «Театръ единой воли».

Все и во всемъ? едоръ Сологубъ и только едоръ Сологубъ: мы не хотимъ утверждать, чтобы именно такова была скрытая мысль нашего автора. Весьма возможно, что для того и пестритъ онъ такъ этими личными мстоименіями съ прописной буквы, чтобы подчеркнуть общее значеніе этого единичнаго «я»; возможно, что онъ желаетъ только внушить своимъ слушателямъ, какъ каждый изъ нихъ долженъ относиться къ своему «я»: совершенное самоутвержденіе? задача каждаго и всхъ. Но если и таковъ взглядъ . Сологуба, то онъ еще сгущаетъ т противорчія, изъ которыхъ соткано все творчество этого автора. Какъ? Каждый можетъ примнить къ себ это сологубовское Я? «Каждый»? а значитъ и Клеопа и Лука? Но вдь это именно то разъединеніе, то раздленіе, отъ котораго . Сологубъ бжалъ къ солипсизму! Вдь это снова возвращеніе къ тому міру дйствительности, который можно не принять, но уже нельзя не признать! И опять съ прежней силой возникаютъ старые карамазовскіе вопросы, опять міровое зло является не фата-морганой, но реальнымъ фактомъ, отъ котораго не зачураешься никакими словами; не «личины», а реальные, живые люди «горятъ живьемъ на дьявольскомъ огн земного мучительства»… Если же отъ этихъ выводовъ . Сологубъ укроется на вершинахъ послдовательнаго солипсизма и объявитъ, что все есть едоръ Сологубъ и едоръ Сологубъ есть все, то и это не подвинетъ ни на одинъ шагъ ршеніе карамазовскихъ вопросовъ. «Благословенно все и во всемъ,? утшаетъ насъ . Сологубъ,?…ибо все и во всемъ? Я, и только Я, и нтъ иного, и не было, и не будетъ»… Очень благодарны, благодаримъ покорно, но отъ такого утшенія отказываемся, такъ какъ логика такого утшенія намъ кажется очень подозрительной… Благословенно все и во всемъ, ибо все и во всемъ? Я; но если это «все» включаетъ въ себя и міровое зло, съ которымъ не можетъ примириться Иванъ Карамазовъ, то не отвтитъ ли послдній обратной фразой: проклинаю все и во всемъ, проклинаю и самое Я. И если даже я, Иванъ Карамазовъ, только состояніе сознанія какого-то всеобъемлющаго Я (будь то Господь Богъ или едоръ Сологубъ? безразлично), то и въ такомъ случа я не принимаю окружающаго меня міра. Я проклинаю его.

Одно изъ двухъ: или послдовательнйшій солипсизмъ, или признаніе бытія другихъ людей. Солипсизмъ, послдовательно проведенный, является логически неопровержимымъ, какъ уже давно извстно; но онъ совершенно безсиленъ разршить карамазовскіе вопросы. Если жизнь другихъ людей и объясняется, какъ состояніе моего сознанія, то зато вдь моя жизнь, жизнь единаго сознающаго, остается совершенно необъяснимой и неосмысленной; если страданія людей оказываются только тнью, видимостью, такъ какъ и людей-то этихъ не существуетъ, то зато вдь мои страданія, мои безвинныя муки остаются неоправданными! Мы видли однако, что такой точки зрнія чистаго солипсизма . Сологубъ не выдерживаетъ до конца: кром «я» у него появляется и сознающее «ты», которое длаетъ солипсизмъ . Сологуба уязвимымъ даже логически. На вершинахъ чистаго солипсизма человка съ еще большей силой охватываетъ ужасъ одиночества; и поистин искать отъ одиночества спасенія въ солипсизм не боле цлесообразно, чмъ, укрываясь отъ проливного дождя, броситься въ воду.

IX

Но если не солипсизмъ, то? признаніе бытія другихъ людей: это вторая и по-слд-няя возможность; признаніе бытія другихъ, а значитъ признаніе дйствитель-нос-ти всего того міра человческой муки, безсмысленной жизни, безцльной смны явленій, отъ котораго такъ безрезультатно всегда убгалъ . Сологубъ и отъ котораго тщетно пытался зачураться всякими громкими словами. Мы видли, сколько выходовъ изъ этого жизненнаго тупика перепробовалъ . Сологубъ? и все безрезультатно; остался одинъ, послдній выходъ? и его надо испробовать. Этотъ выходъ? не отверженіе, а принятіе міра во всей его сложности, исканіе цли не въ будущемъ и трансцендент-номъ, а въ имманентномъ и настоящемъ. Вмсто того, чтобы убгать отъ жизни, искать выхода на разныхъ необитаемыхъ вершинахъ, надо остановиться и посмотрть жизни въ глаза; вмсто того, чтобы обольщать себя иллюзіями и вмсто Альдонсы видть Дульцинею, надо Альдонсу обращать въ Дульцинею; а кром того? и Альдонса, по свидтельству Сервантеса, была молодой и хорошенькой… И . Сологубъ ршается испробовать такой выходъ; этимъ объясняются т примирительные мотивы, которые мы находимъ въ его творчеств.

Кстати, небольшое отступленіе: надо замтить, что вс т попытки . Сологуба, о которыхъ мы говорили выше, вовсе не шли въ отмчавшемся нами порядк и послдовательности: почти вс он были у него одно-временны, хотя въ разныя времена та или иная и выступала на первый планъ. Это надо особенно подчеркнуть, такъ какъ это характерная для . Сологуба черта, которой онъ рзко отличается, напримръ, и отъ Л. Шестова и отъ Л. Андреева. Развитіе міровоззрнія послднихъ можетъ быть условно представлено одной длинной и послдовательно развивающейся нитью; у . Сологуба, наоборотъ, мы имемъ цлый рядъ отдльныхъ нитей, развивающихся одновременно и то переплетающихся, то расходящихся. Вотъ почему съ самыхъ первыхъ его произведеній намчаются т мотивы, которые потомъ, въ одинъ изъ моментовъ его творчества, длаются временно главенствующими; вотъ почему на предыдущихъ страницахъ намъ часто приходилось возвращаться къ истокамъ его творчества и повторять: «еще въ первомъ сборник стиховъ . Сологуба»…, «еще въ одномъ изъ первыхъ его произведеній»… и т. п.; вотъ почему, наконецъ, у . Сологуба такая масса противорчій, быстрой смны настроеній и взглядовъ. Въ этомъ отношеніи онъ, быть можетъ, наиболе перемнчивый и «текучій» изъ нашихъ поэтовъ, хотя критика и читатели чаще всего считаютъ его неизмннымъ и установившимся. Такое мнніе основано на аберраціи зрнія: элементы этихъ «текучихъ» взглядовъ . Сологуба можно встртить у него такъ давно, что дйствительно создается иллюзія, будто одинъ . Сологубъ въ быстрой смн нашихъ литературныхъ теченій «яко с-толпъ, невредимъ стоитъ»…

Мотивы «пріятія жизни», проявляющіеся у . Сологуба въ творчеств послдняго времени, тоже встрчались еще въ самомъ начал этого творчества; уже давно онъ стремился не отринуть міръ, а сказать ему «да», не измышлять Дульцинею, а взглянуть на Альдонсу. «Благословляю, жизнь моя, твои печали»? этотъ примирительный мотивъ идетъ въ творчеств . Сологуба отъ самыхъ первыхъ его произведеній. Его сердце

…жаждетъ воли Ненавидть и любить, Изнывать отъ горькой боли, Преходящей жизнью жить;

поэтъ «доволенъ настоящимъ? полднемъ радостнымъ и тьмой»; онъ увщаваетъ насъ любить жизнь, «дней тоской не отравляя, все вокругъ себя любя», онъ «съ міромъ тсне сплетаетъ печальную душу свою»… (изъ второй книги стиховъ). И мотивы эти проходятъ черезъ все творчество . Сологуба, рядомъ съ мотивами отрицанія міра, рядомъ съ настроеніями скорби и отчаянья; любовь къ жизни и ко всему земному такъ же присуща . Сологубу, какъ и другія уже знакомыя намъ настроенія. Въ третьей и четвертой книг стиховъ мы снова и неоднократно встрчаемся съ этими мотивами пріятія міра и жизни. Вольный втеръ поеть нашему автору «про блаженство бытія»; поэтъ чувствуетъ свою неразрывную связь съ землею и со всмъ земнымъ, ибо

Возставилъ Богъ меня изъ влажной глины, Но отъ земли не отдлилъ. Родныя мн? вершины и долины, Какъ я себ, весь міръ мн милъ.

Онъ принимаетъ весь міръ въ его цломъ, не отвергая ничего, онъ торопится принять его, пока еще есть время:

Я люблю мою темную землю, И въ предчувствіи вчной разлуки Не одну только радость пріемлю, Но, смиренно, и тяжкія муки. Ничего не отвергну въ созданьи…