О вечном. Избранная лирика

* * *

Ты не влюблен, воды испив из родника, Что посвятил поэт божественной Елене? Тогда укромный грот среди зеленой сени Найди в холме крутом и подремли слегка. По шелковой траве росистого лужка Задорно пропляши, без вялости и лени! Но ждет святой Жермен почтительных молений. Патрону вознеси их с ветхого мостка. И, девять раз обход вокруг дуплистой ивы Свершив, ты ощутишь внезапно жар счастливый В груди, где у тебя лежал осколок льда: Амур, измазанный гигантов кровью красной, Усердно отмывал в ручье свой торс прекрасный, И пыл его страстей еще хранит вода!

* * *

Итак, проигран бой, войска мои разбиты, Я отступаю вспять, Амуром сокрушен; Доносит мне отбой трубы охрипшей стон, Полвека за спиной толпятся вместо свиты. И если до сих пор мы славою не квиты, И если твой триумф еще не довершен, — То я же не Парис, увы! и не Ясон, Грядет моя зима: нет от нее защиты. В горниле жгучих мук, на наковальне бед Пришлось мне этот стих выковывать и плавить. Не жаль трудов и сил, не жаль убитых лет; А жаль, что я хотел любить, а ты — лукавить. О, ты раскаешься — ты не жестока, нет! — Но и раскаяньем былого не исправить.

* * *

Ты помнишь, милая, как ты в окно глядела На гаснущий Монмартр, на темный дол кругом И молвила: «Поля, пустынный сельский дом, — Для них покинуть Двор — нет сладостней удела! Когда б я чувствами повелевать умела, Я дни наполнила б живительным трудом, Амура прогнала б, молитвой и постом Смиряя жар любви, не знающий предела». Я отвечал тогда: «Погасшим не зови Незримый пламень тот, что под золой таится: И старцам праведным знаком огонь в крови. Как во дворцах, Амур в монастырях гнездится. Могучий царь богов, великий бог любви, Молитвы гонит он и над постом глумится».

ОДЫ

РУЧЬЮ БЕЛЛЕРИ

О Беллери, ручей мой славный, Прекрасен ты, как Бог дубравный, Когда, с сатирами в борьбе Наполнив лес веселым эхом, Не внемля страстной их мольбе, Шалуньи нимфы с громким смехом, Спасаясь, прячутся в тебе. Ты божество родного края, И твой поэт, благословляя, Тебе приносит дар живой — Смотри: козленок белоснежный! Он видит первый полдень свой, Но два рожка из шерсти нежной Уже торчат над головой. В тебя глядеть могу часами, — Стихи теснятся в душу сами, И шепчет в них твоя струя, В них шелест ив твоих зеленых, Чтоб слава скромного ручья Жила в потомках отдаленных, Как будет жить строфа моя. Ты весь овеян тенью свежей, Не сушит зной твоих прибрежий, Твой темен лес, твой зелен луг, И дышат негой и покоем Стада, бродящие вокруг, Пастух, сморенный летним зноем, И вол, с утра влачивший плуг. Не будешь ты забыт веками, Ты царь над всеми родниками, И буду славить я всегда Утес, откуда, истекая, Струей обильной бьет вода И с мерным шумом, не смолкая, Спешит неведомо куда.

* * *

Пойдем, возлюбленная, взглянем На эту розу, утром ранним Расцветшую в саду моем. Она, в пурпурный шелк одета, Как ты, сияла в час рассвета И вот уже увяла днем. В лохмотьях пышного наряда — О, как ей мало места надо! Она мертва, твоя сестра. Пощады нет, мольба напрасна, Когда и то, что так прекрасно, Не доживает до утра. Отдай же молодость веселью, — Пока зима не гонит в келью, Пока ты вся еще в цвету, Лови летящее мгновенье, — Холодной вьюги дуновенье, Как розу, губит красоту.

* * *

Эй, паж, поставь нам три стакана. Налей их ледяным вином. Мне скучно! Пусть приходит Жанна, Под лютню спляшем и споем, Чтобы гремел весельем дом. Пусть Барб идет, забот не зная, Волос копну скрутив узлом, Как итальянка озорная. Был день — и вот уже прошел он, А завтра, завтра, старина… Так пусть бокал мой будет полон, Хочу упиться допьяна, Мне только скука и страшна. А Гиппократ — да врет он, право, Я лишь тогда и мыслю здраво, Когда я много пью вина.

* * *

Когда грачей крикливых стая, Кружась, готовится в отлет И, небо наше покидая, Пророчит осени приход, Юпитер кравчего зовет, И влаге тот велит пролиться, И, значит, хмурый небосвод Надолго тучами замглится. И будет Феба колесница Сквозь мрак лететь к весне другой. А ты спеши в свой дом укрыться И, чуждый суете людской, Блаженствуй в горнице сухой, Пока мертва земля нагая — Трудолюбивою рукой Тебя достойный стих слагая. Как я, возжаждай — цель благая! Ужасный превозмочь закон, Которым Жница роковая Весь мир тиранит испокон. И, чтоб греметь сквозь даль времен, Трудись упорно. В час досуга С тобою здесь Тибулл, Назон И лютня, дум твоих подруга. Когда бушует дождь иль вьюга, А в дверь стучится бог шальной, И ни любовницы, ни друга, — Одушевленных струн игрой Гони мечтаний грустных рой. Когда ж ты стих довел до точки, Усталый мозг на лад настрой Бургундским из трехлетней бочки.

МОЕМУ СЛУГЕ

Мне что-то скучно стало вдруг, Устал от книг и от наук, — Трудны Арата «Феномены»! Так не пойти ль расправить члены? Я по лугам затосковал, Мой Бог! Достоин ли похвал, Кто, радость жизни забывая, Корпит над книгами, зевая! Скучать — кой толк, я не пойму! От книг один ущерб уму, От книг забота сердце гложет. А жизнь кончается, быть может, Сегодня ль, завтра ль — все равно Быть в Орке всем нам суждено. А возвратиться в мир оттуда — Такого не бывает чуда! Эй, Коридон, живее в путь! Вина покрепче раздобудь, Затем, дружище, к фляге белой Из листьев хмеля пробку сделай И с коробком вперед ступай. Говядины не покупай, Она вкусна, но мясо летом Осуждено ученым светом. Купи мне артишоков, дынь, К ним сочных персиков подкинь, Прибавь холодные напитки Да сливок захвати в избытке. В тени, у звонкого ручья, Их на траве расставлю я Иль в диком гроте под скалою Нехитрый завтрак мой устрою. И буду яства уплетать, И буду громко хохотать, Чтоб сердцу не было так жутко, Оно ведь знает, хворь — не шутка: Наскочит смерть, и сразу хлоп, — Мол, хватит пить, пора и в гроб!

* * *

Да, я люблю мою смуглянку, Мою прелестную служанку, Люблю, нимало не стыдясь, Хоть неравна такая связь. Ни полководцы с буйной кровью Их рангу чуждою любовью, Ни мудрецы, ни короли Ни разу не пренебрегли. Геракл, прославленный молвою, Когда Иолу взял он с бою, Плененный пленницей своей, Тотчас же покорился ей. Ахилл, гроза державной Трои, Пред кем склонились и герои, Так в Бризеиду был влюблен, Что стал рабом рабыни он. Сам Агамемнон, царь надменный, Пред красотой Кассандры пленной Сложив оружие свое, Признал владычицей ее. Так, мощью наделен великой, Амур владыкам стал владыкой, Ни одному царю не друг, Он ищет не друзей, но слуг. И, страсти нежной раб смиренный, Юпитер, властелин вселенной, В угоду мальчику тайком Сатиром делался, быком, Чтоб с женщиной возлечь на ложе, Он мог богинь любить — но что же? Презрев высокий свой удел, И низших он любить хотел. В любви богинь одни печали, Один обман мы все встречали, Кто жаждет подлинной любви — В простых сердцах ее лови. А недруг мой пускай хлопочет, Пускай любовь мою порочит, Пускай, стыдясь любви такой, Поищет где-нибудь другой!

* * *

Ужель, Белло, переведен И впрямь тобой Анакреон? Ты слишком вяло пьешь, приятель! А ведь комета, что весной Прошла, сулит нам сушь и зной, Или я скверный прорицатель. Лучи кометы горячи, И в глотке жарко, как в печи, — Так пей, покуда жажда длится! В краю теней не пьют вина, Там ждет с тобою нас одна Забвенья черная водица. А впрочем, ладно, мой Белло! Не пей — не будет тяжело Тебе на Геликон подняться, Где Музы славные царят: Им послужить — мудрей стократ, Чем с Вакхом и Венерой знаться. Да, смесь из Вакха и любви В рассудке нашем и в крови Частицы не оставит здравой, Одна лишь нимфа светлых вод Вновь прояснит и подхлестнет Ум, отуманенный отравой. Недаром к Девам дождевым Попало взятое живым От матери сожженной чадо, Малютка Вакх: и посейчас Шалит он и дурачит нас, Коль не вмешается Наяда.

* * *

Не правда ль, Дю Белле, в какой чести у Муз Венерино дитя, крылатый карапуз: Камены следуют шаг в шаг за мальчуганом! Кто дружен с ним — того они наперебой Спешат ласкать, учить премудрости любой, Созвучьям сладостным, и плавным, и чеканным. Но горе дерзкому, кем оскорблен Эрот, — Камены вмиг его лишают всех щедрот; Напрасно призывать он станет вдохновенье, Ему заказано вступать на Геликон, И непокорным ртом уже не сможет он К священному ключу припасть хоть на мгновенье. Я по себе сужу: лишь только петь начну Героев и богов, войну и старину — Язык отнимется, слова нейдут часами; А песнь любовную лишь стоит мне начать, Незримая рука снимает с уст печать, И дышится легко, и строки льются сами.