Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Боб. Не помню.

Бентли. Сержант Фобер! Вы обещали перед лицом бога говорить правду и только правду. Я вас спрашиваю: ключ и брошку вы сами нашли или вам подбросил их кто-то другой, кто решил сжить Макарова со света?

Белин (замахав возмущенно руками). Господин майор!..

Петерсон. Я отклоняю этот вопрос, Бентли! Сержант уже ответил на него.

Бентли. Фрау Мильх, вы этот кинжал видели раньше?

Фрау Мильх. Да. Я видела его вчера у Анны...

Бентли (вскочив с места). Что?!

Норма (выбегает на середину комнаты и, указывая на Белина, кричит). Вот он!.. Вот он — убийца! Убийца!! Вон он!

Петерсон (вскочил, как ужаленный). Мисс Фанси! Про­шу вас выйти!

Норма. Хорошо, я уйду, майор, но еще вернусь! Я еще вернусь! Пусть я потеряла веру в вас, майор, но еще не потеряла веры в человека, веры в справедливость, и она, справедливость, будет со мной!..

Петерсон. Есть только одна справедливость, мисс, и она называется: Соединенные Штаты Америки! Том, уведите убийцу! (Указывает рукой на Андрея.)

Том кладет руку на плечо арестованного.

Занавес

КАРТИНА ВТОРАЯ

В трактире «Под золотым орлом». Утро. За окном падает снег. За стойкой фрау Мильх наливает Бобу виски.

Боб. Наливайте до краев. В нашем баре ребята высосали за праздник все до капельки.

Фрау Мильх. Только умоляю вас, сэр, никому ни слова! Если власти узнают, что я торгую американским виски,— пропа­ла моя головушка.

Боб. Не бойтесь, не скажу... Что ж, я, по-вашему, доносчик, шептун, шпик? Никогда я им не буду и... не был. (Выпил до поло­вины.) Я люблю правду — и только правду. (Выпил до дна.) Фрау Мильх. Я не сомневаюсь, сэр. Боб. Очень приятно! Очень приятно. Но так вы только в гла­за мне говорите, а за глаза... (Махнул рукой.) Фрау Мильх. Что вы, что вы, сэр! Боб (стучит кулаком по стойке). Да, да, да! Я знаю, я... все знаю, но я — молчу.

Пауза.

Как вы думаете, эту... хорошенькую украинку действительно убил... Макаров?

Фрау Мильх (взволнованно). О сэр! Не напоминайте мне этой страшной истории! Я не знаю. Я ничего... ничего не знаю.

Боб. Не знаете? Это так же точно, как вошь кашляет. А впрочем, майор Петерсон должен знать, что и как там было. На то он и майор. Он за все и отвечает. Налейте, фрау, еще!

Фрау Мильх наливает.

А где Макарову ногу перебили? Тоже не знаете?

Фрау Мильх. Покойница Анна говорила, что под Севас­тополем. Там были страшные бои. Мой покойный муж... (выти­рает слезы) тоже сложил голову в России. Боб. Кто? Ваш муж? Туда ему и дорога! Фрау Мильх. Ох, какой вы жестокий, какой вы жесто­кий, сэр!

Боб. «Жестокий», «жестокий»! А любопытно, кто его — мо­жет, Макаров — пригласил туда в гости. (Трет ладонью лоб.) Постойте, постойте... Под Севастополь?

Входит Цупович в очень хорошем настроении.

Цупович. Гуд мо-онинг, сэр! Гутен морген, фрау Мильх! Фрау Мильх. Гутен морген, герр Цупович!

Боб не отвечает на приветствие Цуповича. Он внимательно следит за каждым движением нового гостя.

Цупович. О! В вашем ресторанчике, фрау, пусто-пусто, зато... (смеется) в кармане густо — что?

Фрау Мильх. О, совсем плохо, майн герр! С того не­счастного случая почти все ваши перестали посещать...

Цупович. Хе-хе! Психология толпы, фрау. Массовый психоз! Что ж, это хорошо! Наука не пропала даром. Наконец, у них нет времени: как раз проходят очередной курс перевоспи­тания. К слову, я советую вам, фрау, заблаговременно подумать о местной клиентуре. Еще полгода, еще год, и от перемещенцев следа не останется. Рассуем их по всем уголкам мира, и тогда они будут значиться только в наших списках или в списках мертвых. Как, например, Анна Робчук.

Фрау Мильх. Господин Цупович, не напоминайте, ра­ди бога!

Цупович. Я вас понимаю... небольшая душевная травма с непривычки. Ничего, пройдет и это.

Пауза.

Скажите, в вашей квартире, после убийства, был, кажется, еще один основательный обыск, фрау Мильх?..

Фрау Мильх. О да, особенно в кухне, где жила покой­ная.

Цупович. Гм, интересно, и ничего не нашли? А о судьбе Макарова за это время никто из перемещенцев не спрашивал?

Фрау Мильх. Нет, господин Цупович, нет, никто не спра­шивал.

Цупович. Невероятно. А вы не забыли?

Фрау Мильх (раздраженно). Нет, господин Цупович, не забыла. Нечего было забывать.

Цупович. Одно вы, вероятно, забыли, что перед богом и нами скрывать ничего нельзя, иначе с вами может стрястись беда.

Фрау Мильх (плачет). Боже, боже! За что такое на­казание!

Цупович. Наша демократия, победившая демократия За­пада, имеет также свои законы: суровые, неумолимые законы... Кстати, скажите, правда ли, что вы только после прихода союз­ников заменили на вывеске черного прусского орла золотым американским?..

Боб (фрау Мильх). Что там лепечет этот собутыльник Белина?

Фрау Мильх (все еще плачет). Хочет знать, не спраши­вал ли кто меня о Макарове. Я говорю, что нет, а этот господин...

Боб (Цуповичу). Хорошо! Вот я, например, тоже хотел бы знать, что будет с Макаровым?

Цупович. Хе-хе! Вы совсем другая статья!

Боб. Почему — другая?

Цупович. Ну, вы знаете! Сам характер вашей службы... (Шутя толкает Боба кулаком в живот.)

Боб (еле сдерживая себя). Какой характер? Шептуна? Доносчика? Да?

Цупович. Что вы, что вы, господин сержант...

Боб. А все-таки, что ж, по-вашему, будет с Макаровым?

Цупович. С Макаровым? Послезавтра состоится малень­кая формальность — военный суд. А там... (Чмокнув, обводит пальцами вокруг шеи.)

Боб. И вам от этого станет легче, а?

Цупович. Мне? А вам — нет? Вам также, глубокоува­жаемый сержант!

Боб (проводит верхом ладо-ни по лбу). Мне?.. Цупович (тихо). Мы с вами одна рука, дорогой сержант. Или, как пишется на гербе Америки: «Ин плюрибус унум»!