Объект номер 13

— Кто вы? — подала голос одна из девчонок. Видать, в плену недавно; те, кто давно, отвыкают рот открывать без разрешения. — Вы пришли нас спасти?

— Нет, — ответил Родас холодно. — Мы не можем вас отпустить. Но не бойтесь, вы умрёте быстро.

Я стиснула зубы.

С точки зрения оперативной логики Родас был прав. Тысячу раз, чтоб его, прав. Но…

— Отойди, — сказала я, наставив на него бластер. — Медленно. Иначе я выстрелю.

Он повернулся ко мне и выгнул бровь.

— Не усложняй всё ещё больше, — сказал сухо. — Будто сама не понимаешь ситуацию.

— Гражданские, Родас, — ответила я холодно.

— И что нам делать с ними? — спросил он вполне резонно. — Как только они откроют рот — мертвы мы.

Я криво улыбнулась.

Понятное дело, он прав. Но…

— Не в мою смену.

— Мы будем молчать, — встрял какой-то парень. — Слова не скажем!

Родас закатил глаза.

Ну да, мы оба понимаем, чего можно наобещать в таких обстоятельствах. И знаем, как такие обещания обычно выполняются. Спойлер — никак.

Но и позволить убить их я просто не могу.

— Опусти оружие, — бросил он. — Это приказ.

— Ты не моей армии генерал, чтобы приказы тут отдавать, — оскалилась я. — Отойди от гражданских. Не хочу чувствовать себя хуже пиратов.

— А я не хочу тебя убивать, — оскалился он. — Но, видимо, придётся. Предупреждал же: никаких глупостей.

— Они просто пленники, Родас, — заметила я. — Как был недавно ты.

Он склонил голову набок:

— И это повод лезть в мои дела?

Я хотела ответить, но дыхание в груди спёрло. Искин бешено застрочил что-то, но глаза заслезились, умная линза отслоилась, и читать стало невыносимо тяжело.

В груди было очень, очень больно.

— Хватит, — попросила я тихо.

— Хватит — что? — спросил Родас.

А потом вдруг оказался рядом со мной.

Мне уже было всё равно: я осела на пол, хватая ртом воздух в судорожной попытке вдохнуть. Мир перед глазами чернел, и последнее, что я уловила — шок в глазах Родаса и голос самой смелой из пленниц, что-то твердящей про сердце.

Потом наступила темнота.

* * *

Просыпалась я тяжко.

Даже не могу вспомнить второго раза, когда мне по жизни было бы так же паршиво.

На ум приходит, правда, тот случай в учебке, когда мы с парнями упились какой-то контрабандой протащенной палёной дряни. Тогда ещё наш куратор, зараза, просёк, как нам паршиво, и выгнал на марш-бросок в полной выкладке. Как вспомню, так вздрогну… Или тот раз на покрытой джунглями планете Бе-Дари-Ту, когда во время падения нарушилась герметичность моего боевого костюма. Тогда я, несмотря на все возможные вакцины, которые нам ставят пачками во избежание, таки подхватила какую-то особенно хитровыкрученную местную заразу. Штормило так, что мама не горюй — думала, откинусь. Ребята тогда еле на горбу до базы дотащили…

Так вот, если те два случая плотно замиксовать, то получится примерно моё нынешнее состояние. Только добавить ещё чувство, будто у меня по груди увалень Бон из снабженцев потоптался. Всеми своими ста сорока стандартными кило.

Был ещё один неожиданный момент: меня кто-то гладил. Не сказать чтобы неприятно — прикосновения осторожные, едва ощутимые, кто-то сказал бы, что деликатные. Неизвестный касался волос, лица, ресниц, шеи. И вроде как ничего такого, с кем не бывает, но я от подобных жизненных поворотов поднапрягла булки.

Кто это меня тут лапает? Нельзя! Собственность космического флота Земного Союза!

Глаза открываться не хотели. Но я призвала их к порядку, и с правым у нас вроде как понемногу нечто сладилось.

Стоило моим ресницам только дрогнуть, прикосновения прекратились, будто и не было.

— Соизволила проснуться? — уточнил красноглазый альданец. — Всё же у твоей модификации поразительно слабая регенерация. Я удивлён, что ты дожила до этого дня.

Угу, паря, зришь в корень. А я-то как удивлена…

Я моргнула. За правым глазом подтянулся левый, и я более-менее уверенно осмотрела шикарную каюту со множеством наворотов. Совершенно незнакомую каюту.

Не поняла.

Память на провокации вестись отказывалась, но я упорно пинала эту партизанку снова и снова. В итоге она расщедрилась и подкинула мне воспоминаний на подумать. И я поняла, что…

Ещё больше не поняла.

— А какого… кхе… — да уж, плохая идея. У меня во рту что, кто-то древним дустом космических тараканов травил?

— Возьми, — Родас добавил в происходящее ещё немного шизуминки, когда поднёс к моим губам упаковку жидкого геля с трубочкой. — Выпей.

Родас в роли сестры милосердия меня так деморализовал, что спорить я не стала и сделала, как он сказал. А после повторила попытку:

— Так что происходит? Это ты со мной сделал, а теперь лечишь? Или всё-таки не стоило пить в гостях у твоего спятившего братишки?

— Не стоило лечиться у коновалов, — отрезал Родас сухо. — Хотя я тоже неосознанно внёс лепту в то, что с тобой произошло.

— И что же это?

— Инфаркт, — сказал он. — У тебя не выдержало сердце.

Вон оно что. Значит, я пополнила ряды грустной статистики. Странно даже, что жива. Но… вся ли?

Чувствуя, как липкий холод расползается по спине, я осторожно постаралась пошевелить конечностями. С правой стороной пошло проще. С левой… ну, покалывания ощущаются. Значит, не совсем всё паршиво.

Уже радость.

Вообще инфаркт — верхняя строчка в списке десяти самых распространённых причин смерти у военных лётчиков-ветеранов, таки доживших до пенсии. Профессиональная болезнь, можно сказать.

Тут шутка в том, что не зря по стандартам после медкапсулы положен отдых как минимум в пару месяцев: организму нужно восстановиться окончательно. Но кто на это смотрит, когда за окном бой, а обученных офицеров вечная нехватка? Из капсулы вылез, вирт перезагрузил — молодец, боец, на старт, пошёл! Отдохнуть дадут, только если на фронте затишье. И то не факт.

Не, по регламенту отказаться можно. Сослаться на поправки, сунуть башку во всем известную анатомическую дыру и ни в какую не лететь. Но таких “умников” в космическом флоте не любят; настолько не любят, что можно на жёсткий пресс потом нарваться. Потому что регламент регламентом, а не за дрын собачий мы обычно сражаемся. И, пока ты отдыхаешь, товарищи гибнут.