Облака и звезды

И удивительное дело! Все оказалось так, как я ждал, как в долгие бессонные ночи думал о ней: Аскания, ее природа, ее люди, их жизнь действительно оказались особенным миром, непохожим на все окружающее.

Почему же так случилось? Да потому, что рождение Аскании было необычным; история ее совершенно не похожа на предысторию — архизаурядную, начисто лишенную романтики.

Все помнят андерсеновского «гадкого утенка»: он был выхожен добропорядочной уткой и оказался чудесным лебедем. Аскания также появилась на свет божий вопреки устоявшейся традиции. Предыстория ее относится ко временам почти двухсотлетней давности и ведет нас за границу, в старую Германию восемнадцатого столетия, раздробленную на множество больших и малых княжеств, герцогств.

В одном из них — Ангальтском — владетельный герцог Фридрих-Фердинанд проявил незаурядные предпринимательские способности: отбросив амбицию предков, стал овцеводом. Из Испании были завезены мериносы. Вскоре стотысячное стадо паслось на привольных немецких землях. Дело оказалось прибыльнейшим: Англия по хорошей цене закупала у герцога первоклассную шерсть. Расширить бы дело, да некуда: размеры герцогских владений ограничены. Где взять пастбища для новых стад? У герцога появляется счастливая идея: умножить свои богатства не на родине, а на чужбине. В далекой России, по слухам, пустуют обширнейшие земли; лежат они на юге, у самого Черного моря. Что, если попытаться сторговать их? И вот в 1826 году главный управляющий герцога обращается к русскому агенту в Лейпциге с посланием, предлагая основать на юге России ангальтскую колонию. Целый год нет ответа. Тогда сам герцог Фридрих берется за дело: он решает повести переговоры на высшем уровне — пишет послание самому императору. Николай Павлович предложение одобрил: приморские степи дики, безлюдны, бесприбыльны. Почему бы их не использовать?

Осенью того же года представители герцога уже в России, с царскими чиновниками объезжают степь, ищут подходящее место невдалеке от Одессы — центра южнорусской торговли. Облюбована местность пока безымянная, на карте генерального межевания кратко обозначенная: «степь № 71». Кругом голо, но невдалеке Перекоп, оттуда можно привезти камень для строений, а из ближней Каховки — до нее всего семьдесят верст — на баржах по Днепру доставят доски, бревна.

В марте 1828 года царь подписывает указ об основании ангальтской колонии. Условия для герцога выгоднейшие. Вот они.

«1) Император Всероссийский дает разрешение на устройство колонии в Таврической губернии, которую герцог Ангальтский предлагает учредить из своих подданных.

2) Под сие поселение назначаются избранные герцогскими представителями свободные участки земли… Поселение сие возвращается в собственность казны, если в оном поселении по истечении десяти лет не будет находиться по меньшей мере двадцать тысяч овец улучшенной породы с потребным количеством семейств для содержания сих животных.

3) По истечении десяти льготных лет, начиная оные с 1 января 1830 года, платить казне ежегодной повинности за каждую десятину — с 40 345 по 8 копеек серебром, а с 6 000 десятин приморской земли по 15 копеек серебром же».

Так за копейки, по баснословно дешевым ценам герцог приобрел у царя без малого полсотни тысяч десятин целинной степи. Новое имение свое Фридрих-Фердинанд назвал Асканией в честь области, находящейся в его владениях.

Я не знаю, каковы были размеры ангальтского герцогства, но думаю, что приобретенная земля по площади уступала ему немного.

В июле 1828 года в присутствии симферопольского губернатора состоялась торжественная церемония: русскую степь передали немецкому герцогу.

Началось освоение. Через два года здесь пасется уже восьмитысячное стадо мериносов; природные условия отличные: почти круглый год овцы живут на подножном корму. Только в середине зимы их на месяц-полтора загоняют в хлева. Правда, есть одно неудобство: тонкорунную овцу надо купать, а вблизи ни озера, ни речки. Приходится гонять стада за семьдесят верст на Днепр. Но эти хлопоты с лихвой окупаются большими доходами: шерсть в тюках отправляют в Одессу, оттуда в Москву, в Германию, в Англию. Дело процветает и при Фридрихе, и при наследовавшем ему в 1830 году Генрихе. Через шесть лет после основания колонии овец уже двадцать четыре тысячи голов. В степи вырос поселок на тридцать семейств, есть свой кирпичный завод, даже школа.

Все изменилось в 1847 году, когда умер Генрих — последний в роду герцогов Ангальтских. Наследникам неохота возиться с далекой колонией. Они продают Асканию помещику-овцеводу Федору Ивановичу Фейну. Через несколько лет дочь Федора Ивановича, Елизавета, выходит замуж за соседа — помещика-овцевода Ивана Ивановича Фальца. Указом царя Николая Первого молодой чете присваивается новая фамилия Фальцфейн. Сын их, Эдуард Иванович, был отцом создателя асканийских чудес — Федора Фальцфейна.

Так заканчивается вполне прозаическая предыстория Аскании, и начинается необычайная, почти сказочная ее история.

Передо мною первый научно-популярный сборник статей, посвященный Аскании-Нова. Он вышел в Москве, в Госиздате, в 1924 году. Сейчас это библиографическая редкость. Солидный трехсотстраничный том открывается портретом. Вот он, Федор Эдуардович. Ему здесь лет пятьдесят, это поздняя фотография. Широкое, простое лицо, короткие, сильно тронутые сединой волосы, густые темные усы опущены вниз по старинной украинской, еще казацкой моде. Этот человек родился в южнорусской степи, рос, воспитывался, учился в России — сперва в херсонской гимназии, потом в Юрьевском университете, на естественном отделении.

Думается, пора восстановить справедливость, попираемую на протяжении многих лет: в тридцатых — сороковых годах в статьях, брошюрах было принято писать о создателе Аскании пренебрежительно: дескать, помещик-богач бесился с жиру, вот и развел в степи парки, хотел прогреметь на всю Европу. Позже, после войны, в книгах об Аскании о Фальцфейне предпочитают говорить мельком.

А зачем нам искажать историю? О Фальцфейне написано мало, но из скупых строчек, оставленных современниками: знаменитым путешественником, другом и соратником Пржевальского — Петром Кузьмичом Козловым, профессорами-биологами, подолгу работавшими в Аскании, — Фортунатовым и Завадовским, — встает образ человека необыкновенного. Нет, не барская прихоть, не каприз богача создали Асканию. Она рождена пожизненной страстью, научными интересами естествоиспытателя, большого знатока жизни птиц и зверей.

Итак, Аскания создана только одним Фальцфейном? Нет.

Жаль, что в упомянутой книге нет еще одного портрета. Есть только маловыразительная фотография: у инкубатора сидит пожилой, бородатый человек в косоворотке. Человек этот тоже создатель Аскании. У колыбели ее стоят они вдвоем: Федор Фальцфейн и его соратник Клим Сиянко, батрацкий сын, воспитатель бесчисленных птиц и зверей, родившихся в Аскании.

Они дополняли друг друга, десятилетиями работая бок о бок, — богач-натуралист с университетским образованием и украинский крестьянин, ученый-самоучка, своими силами освоивший науку о природе.

О Климентии Евдокимовиче Сиянко мы знаем еще меньше, чем о Фальцфейне. Приехав в Асканию в начале тридцатых годов, я уже не застал Сиянко в живых: он умер в двадцатых годах. Сиянко был ровесником Фальцфейна и всю долгую свою жизнь — с детства до смерти — отдал Аскании.

Как же возникла, как могла родиться фантастическая мечта — создать в безводной степи пруды, парки, населенные дикими птицами, редкостными заморскими зверями?

Все началось с зяблика. В 1873 году десятилетний Федя Фальцфейн со своим приятелем Климом как-то смастерили силки; в них попался степной зяблик. Можно посадить его в клетку, повесить в столовой над окошком — пусть поет. Нет, нет, это неинтересно, подумаешь, клетка с птичкой! Вон их сколько в домах служащих. Хотелось необычного, особенного. И ребята решают: надо сделать клетку огромную, чтобы зяблик мог в ней летать как на воле. Но позволит ли Федин отец? Вдруг скажет: «Баловство это! Тебе учиться надо, а не птиц разводить»?

— Треба спробуваты, — говорит Клим, — ты так и скажи: я экзамен в гимназию выдержал? Выдержал. Вот вы, тату, и позвольте зробыть большую клетку. А больше мне ничего не надо. Вот побачишь, воны позволять.

И «тату» позволил. Поместительная проволочная клетка — вольера — была сделана руками ребят.

Вскоре в ней кроме зяблика поселились синицы, чижи, пеночки и прочая птичья мелкота. За первой вольерой появились новые, целое хозяйство было теперь на руках у Клима: Федя осенью уезжал в Херсон учиться в гимназии. Но летом на каникулы он приезжал домой, в Асканию, и они с Климом с утра до вечера занимались своими птицами.