Обнаженность

– I want you…– тихо, возбужденно произнесла я.

Амал возбудился, прижал меня к себе еще сильнее.

– Please, say it again...
– он попросил, чтобы я повторила.

– I want you…– повторила я, ощущая его желание настойчивым прикосновением его рук.

Он проник в меня пальцем и удостоверился, что уровень моего возбуждения был более чем приемлем, а затем крепко схватил меня за талию и без прелюдия, приложив варварскую силу, вошел глубоко в меня.

– Амал!
– издала я громкий стон, в котором послышалась нота наслаждения.

Это еще сильнее возбудило его.

Я прижалась к стеклу. Он положил свою ладонь поверх моей и придал меня нескольким минутам интенсивного наслаждения, граничащего с болью, яростью, в котором я чувствовала себя жертвой ненасытного хищника, и отдавалась его животному инстинкту.

Казалось, что им овладел сам дьявол и мне это нравилось. Меня это возбуждало. Сила его страсти смешивалась с этим пронзительным, восточным пением, взыванием к высшему, доносящегося с улицы и жарким прикосновением солнечных лучей. Он был моим незабываемым, необыкновенным наслаждением.

Он издал стон, с силой вонзил свои пальцы в мою грудь и обессилел…

Мы вернулись в кровать. Его моментальная, демоническая одержимость спала. Амал стал прежним - нежным, сладким, внимательным.

Мои глаза продолжали гореть желанием. Я легла на его грудь, а затем потянулась к нему и прикусила его губу.

– Сегодня ты был неповторим. Безжалостен!
– сказала я, немного поцарапав его предплечье.

Он повернул моё лицо к себе и посмотрел мне прямо в глаза.

– Он тоже был с тобой безжалостен?
– спросил, не позволяя моему взгляду избежать его темных, бесконечно глубоких глаз, которые смотрели на меня строго, требуя ответа.
– Ответь мне! Пожалуйста...

– Он был беспощаден! И мне это нравилось.
– ответила я быстро, яростно, именно так, как он хотел это слышать.

Его глаза загорелись, он вновь был возбуждён… но стук в дверь, оповещающий о подоспевшем завтраке, прервал нас.

После завтрака мы решили провести день в ознакомлении с городом и его достопримечательностями.

В маленьких магазинчиках Стамбула пестрили ковры, ткани… В витринах поблескивали чайные наборы. С бесконечных прилавков доносился аромат сладостей и специй, в котором можно было ярко выделить анис, имбирь и кардамон.

И после яркого и насыщенного дня, еще одна бессонная ночь. Пару часов короткого сна… и вновь этот, уже знакомый звук...

Амал и на этот раз был погружен в глубокий сон. Звонкое взывание к молитве не заставило его даже пошевелиться.

Тем же вечером, нас ожидало возвращение в Москву. Две бессонные ночи подряд лишили меня сознания в полете. Непродолжительные, пестрые картинки теплого Стамбула продолжали мелькать в моём сне.

Через какое-то время меня пробудили прикосновения горячей ладони Амала. Я приоткрыла глаза. Он указал мне на иллюминатор.

Самолет приземлялся над Москвой, покрытой белой пеленой раннего первого снега.

ГЛАВА 22.

Если я еще ни разу не упоминала, как сильно я люблю снег, то скажу вам – “Я его обожаю”! Снег для меня - высшая степень волшебства, радости и наслаждения, или все эти ощущения, сложенные вместе и умноженные на восторг, сравнимый только с тем, который я испытывала в детстве. Мой дедушка поднимал меня с кровати ранним утром и подзывал к окну. Я вставала с нетерпением, приклеивала нос к холодному стеклу и открывала глаза, всё еще потирая их.

“Снег!” - восклицала.

Мое дыхание захватывало, сон куда-то девался. Я завтракала, беспрестанно поглядывая в светящееся белым, заманчивым блеском окно, а затем спешно выбегала с дедом на улицу, чтобы успеть поиграть в снежки или изваляться в этом белом, пушистом чуде.

И этим утром снег лежал в Москве. Снег похрустывал в ритм моим шагам. Снег был у всех на устах.

“Так рано! Так неожиданно!” - слышались удивления повсюду.

А я - просто продолжала наслаждаться моим вечным романом с этим природным явлением.

В тот же день в офисе, Гордон, решив воспользоваться моими знаниями французского, пригласил меня присоединиться к нему за обедом на неделе. На самом деле "приглашение" было зовом о помощи, дружественной просьбой о выполнении не входящей в мои обязанности функции. Ему предстояло провести интервью с собеседником, который, увы, плохо владел его родным английским, уж о русском и речи идти не могло.

"Неужели, Гордону нужна моя помощь…” - подумала я, мысленно размахивая перед ним красным испанским капотом.

А сам он, с видом неисправимого педанта, запинаясь, пытался дать миллион объяснений необходимости моего присутствия, вместо того, чтобы просто сказать, что ему нужна была помощь.

Он также заранее решил посвятить меня в дело. Речь шла о встрече с юридическим представителем, в простонародье – адвокатом, важной французской корпорации, которая осуществляла переговоры для основания своего бизнеса в Российской столице. Гордону предстояло осветить итог этих переговоров, соответственно, найдя прежде общий язык и понимание с его французским собеседником.

Встреча должна была состояться в "кафе Пушкинъ".

Припоминаю, что это то самое кафе, которое еще до своего открытия, упоминалось в знаменитой песне Gilbert B'ecaud – Nathalie.

“On irait au “cafe Pouchkine” boire un chocolat” - примерно так ссылается автор на него в песне, посвященной нашей столице.

– Да, да, тебе не послышалось, то самое "кафе Пушкинъ" на Тверском бульваре, в которое любой когда-то мечтал попасть - поделилась я с Мишкой на одной из лекций своей новостью, ведь в то время заказать столик в этом заведении было совсем непросто.

– Пуфф!
– усмехнулся Мишка.
– Два часа в очереди за столиком и ощущение, что тебя ограбили по возвращению.- так он отозвался о ранее упомянутом кафе, припоминая свой опыт посещения этого заведения когда-то с родителями.

К обеду, облачившись в черное платье делового стиля, которое соблазнительно обнажало мою шею изящным, низким вырезом на груди и, надев поверх черное пальто, я подоспела к редакции, для того чтобы вместе с Гордоном отправиться на встречу.