Обнаженность

Столик был зарезервирован в зале «Библиотека» - эксклюзивный и роскошный второй этаж кафе Пушкинъ, специально отведенный для бизнес-ланчей или просто более капризных клиентов, которые посещают это заведение небольшой компанией от 2 до, примерно, 8 человек. Интерьер зала, оформленный в стиле классической библиотеки аристократической московской усадьбы XIX века, был самым настоящим воплощением мечты для любителей литературы или почитателей поэта.

Высокий, привлекательный молодой мужчина, лет 35, в черных, лакированных туфлях типа “Oxford”, черном костюме и белой рубашке ждал нас, сидя в кресле, погруженный в чтение. Его внешний облик не оставлял без контроля ни один аксессуар хорошо продуманного образа, не позволяя раскрыть с первого взгляда его индивидуальность.

Он был холодным образом влиятельной корпорации.

Дорогостоящие часы на его руке напоминали всем собеседникам о том, что целый год их энергичной работы не годился в подметки одному его часу. Он чувствовал себя акулой в мире мелких рыбешек.

Но его волосы - чёрные, густые, аккуратно причесанные и уложенные гелем, даже в этом случае завивались волнами, мятежно выбиваясь из прически.

Он закрыл книгу, быстро провёл рукой по волосам, прибрав их назад, и поднялся с кресла, представ перед нами своим сильным, атлетическим телосложением. Уверенно протянул руку Гордону.

– Этан Рошетт!- представился и крепко сжал его ладонь.

Затем, высвободив свою руку, протянул ее мне.

– Enchant'e! – произнес он этим незабываемым, утонченным французским акцентом, с долей нежности в голосе.

Он приподнял свои густые, вьющиеся ресницы, и поцеловал мою руку.

А затем помог мне снять пальто и, невольно бросив взгляд на мою тонкую, длинную шею, обнаженную собранными в пучок волосами, протянул пальто официанту.

Гордон, не теряя времени, протянул руку к моему стулу, отодвинул его и немного сузил глаза, что обычно выражало в нём стороннюю, наблюдательную улыбку.

– Merci. C'est tr`es aimable de votre part.– произнесла я, поблагодарив как Гордона, так и нашего нового знакомого за их галантность.

К нам подошел официант в жилетке, с белой салфеткой, накинутой поверх руки, и предложил помощь в выборе представленных в меню блюд, а затем повторил свою речь на французском языке.

Этан взял на себя инициативу и, после обсуждения с официантом дорогостоящих вин, сделал заказ.

Гордон утвердительно закивал головой, подтвердив его. Я последовала их примеру и также согласилась с его выбором.

Наш стол наполнился изысканными деликатесами аристократической Москвы XIX века.

Гордон достал список интересующих его вопросов и, недолго отвлекаясь на приготовленные для нас лакомства, перешел прямо к делу.

Вопрос за вопросом, он пытался добраться до самых тонкостей двустороннего соглашения, а Этан настойчиво избегал делиться какими бы то ни было подробностями, чутко внимая к заковыристым вопросам Гордона и уклоняясь от них самыми вежливыми способами.

Я лишь придерживалась как можно более точного перевода их насыщенного диалога.

Продолжительный обед и содержательный разговор позволил мне немного приоткрыть для себя строгий занавес корпорации, скрывающий за собой уникальную личность.

Этан был высокообразованным и утонченным мужчиной. Его большие, выразительные, тёмно-карие глаза выражали долю грусти, как казалось с первого взгляда. Но на самом деле, эта грусть в его взгляде была глубокой чувствительностью, которую он умело прятал за своим корпоративным имиджем.

Привлекательный тембр его голоса и его способность с точностью выражать свои мысли, складывая их в логические цепочки и озвучивая красивыми, французскими словами, привлекали меня до такой степени, что несколько минут прямого общения с ним, я могла бы назвать на его языке ни чем другим, как "orgasme mentale".

Слова, как аккуратно подобранные из лучших словарей мира, вылетали из его уст и складывались в невероятно стройные предложения. Тональность его голоса была ровной, низкой, спокойной, выдержанной, как музыка для моих ушей в комбинации с утонченностью использованных слов.

О, нет, мой перевод не мог выразить в тот момент даже долю элегантности его речи. Этот мужчина был несравним ни с кем в способности коммуникации.

Гордон, ни о чём не подозревая, продолжал делать пометки в своем блокноте. Он был заинтересован лишь ответами на свои вопросы, касающиеся международной сделки, и не мог даже подозревать, насколько высоким уровнем интеллекта обладал наш новый знакомый. Об этом знала только я и это добавляло, как мне казалось, нервного смущения в мою речь.

Я запиналась. Этан улыбался, делая свой взгляд еще более милым и, казалось, пытался помочь мне произнести слова, опуская свой взгляд к моим губам.

Вскоре наш обед подошел к концу. Завершив обсуждение интересующих Гордона вопросов, мы обменялись телефонными номерами на случай, если кому-нибудь из нас понадобится дополнительная информация, и распрощались.

Чуть позже, обмен сообщениями с Амалом, который мы вели почти целый вечер, достиг нового уровня выражения желаемого. Его слова заставляли меня краснеть и прятать глаза в самые непредвиденные моменты.

В одном из сообщений, я ответила нестерпимым желанием увидеть его, и он согласился.

Я приехала на Набережную. Он встретил меня на пороге, ввел в зал, снял с меня пальто и бросил его на кресло. Комната находилась в полнейшей темноте. Лишь слабый свет в окне позволял различать силуэты.

Он подвёл меня к дивану, положил на него и, приподняв юбку, стянул с меня нижнее бельё.

Расстегнул джинсы, прислонил свои губы к моим и немедля вошел в меня.

Я простонала. Он поглотил мой стон губами.

– Шшш... – прошептал, склонился головой к моему лицу и проник в меня немного глубже.

– Амал...
– прошептала я ему на ухо и вновь издала лёгкий стон, отдаваясь наслаждению, которое он мне доставлял своей мужской силой.

– Нас услышат...
– прошептал он в ответ и проник еще глубже, вновь заставив меня вздохнуть со стоном.

Я была поглощена удовольствием, я не могла понять, о чем он говорил, и кто мог нас услышать.

– Кто... услышит... Амал... – прерывисто произнесла я, вывернув тело от наслаждения при его глубоком проникновении.