Обращенный в Яффе

–  А кем он был в Тверии, когда вы работали вместе?
– спросил хозяин.

–  Тогда-то? Не помню. Какая разница? Вы же получили свою долю, правда? Может, мне надо было регулярно телеграфировать вам о состоянии его психики? Или письма писать, а копии отправлять в Тель-Авив в полицию и директору тюрьмы в Акко, если б у него для вас нашлось наконец местечко? Извольте. В следующий раз непременно так и сделаю.
– И обратился к хозяйке дома: - А теперь еще вы мне советуете, чтобы он активно занялся сексом. Зачем?

–  Ради удовольствия. Вы ни о чем таком не слыхали?

–  Удовольствие? От этих развалин? Я вечно боюсь, как бы которая-нибудь не рассыпалась под ним раньше времени. Знаете, у нас был такой случай: у бабы началась истерика, и пришлось везти ее в больницу. От счастья. А догадываетесь почему? Потому что последний раз она лежала под мужиком пятнадцать лет назад и тут совершенно офонарела. А вы говорите об удовольствии.

–  Да ведь он мог влюбиться в красивую молодую девушку.

Роберт повернулся ко мне; вид у него был как у человека, наблюдающего за двумя мчащимися навстречу друг другу поездами.

–  Ты ведь не способен на такую подлянку?
– прошептал он.

–  Будь спокоен, - сказал я.

Роберт обратился к хозяину дома:

–  Почему вы стараетесь нас поссорить? С чего вам взбрело в голову, что этот человек может трахать кого-то задаром? Мало, что вы довели до слез собственную жену? Но женщины ничего не забывают она вам это припомнит. Умей их сестра забывать, ни он, ни я не заработали бы ни гроша. И вы тоже. Женщина в жизни не забудет предмета своих грез. Одна мечтала о тиране, другая - о лирике, третья - еще о ком- то. Память в женщине убить нельзя. Вам известно, что легче всего облапошить именно такую, которая хочет забыть? Эти всегда остаются с носом: ищут приключений, а попадаются в сети любви. Особенно меня смешат бабы, которые считаются холодными и скупыми. Этих обработать проще простого. У нас уже было несколько таких. Это тебе не мужчина, который сделает девушке ребенка, а потом никак не может припомнить, где это было и с кем, и только ее адвокат воскресит волшебные воспоминанья. А всего лучше те, что рвутся отомстить мужчинам. Самый благодатный материал. Цены им нет: тратишь вдвое меньше времени, чем на тех, которые мечтают о великой любви. В женщине всегда возьмет верх жажда справедливости. По той простой причине, что о боли им известно больше нашего. Даже самым распоследним блядям.
– Он обратился ко мне: - Помнишь ту кретинку из Канады, которая приехала сюда отыгрываться на мужиках, а потом просила взаймы на обратную дорогу?

–  Помню.

–  Вот видите, господа. Что вы знаете о женщинах? Я сам давно мечтаю жениться и начать наконец новую жизнь, да времени нет…

Теперь хозяин дома его перебил - впервые за этот вечер:

–  Понятно, что у вас нет времени. Вы ведь беспрерывно жените своего дружка.

Роберт подошел к столу и налил себе чашку кофе. Постоял минуту с выражением глубокого отвращения на лице.

–  Кофеек тоже паршивый, - сказал.

И мы ушли; шагая по Алленби, я видел огни входящего в порт парохода.

–  Это корабль нашего миссионера, - сказал я.

–  Не думай об этом.

Мы вернулись в гостиницу, и я дал Гарри подержать собаку, а сам хотел пойти за вещами, но тут вошел Шон.

–  Это уже завтра, - сказал он.

–  Да. Тридцать три.

Вошла его жена.

–  Может, начнешь?
– спросила она.
– Я уже закончила. Или будешь ждать до утра?

–  Ты о чем?

–  Когда собираешься укладываться?

–  Мы не будем укладываться, - сказал он.
– Мы остаемся. Раз удалось обратить одного, будут и другие. Первого я обратил в Яффе, а теперь пойду искать дальше.

–  Это, что ли, твой обращенный из Яффы?

– спросила она.

–  Да.

–  Ты знаешь, сколько этому человеку лет?

–  Завтра исполняется тридцать три.

–  Этот человек уже тридцать три года католик и всегда им был. И вдобавок оказался настолько любезен, что развлекал тебя по вечерам беседами на религиозные темы.

–  Этот человек - католик?
– спросил Шон.

–  С рожденья.

–  Откуда ты знаешь?

–  Я с ним спала. Лучше все-таки займись своими вещами.

Она ушла, и вошла Луиза.

–  Погасите свет, - сказала она.
– Или поверните прожектор к стене.

–  Здесь нет никакого прожектора, Луиза, - сказал я.
– Это обыкновенная лампа.

–  Поверните прожектор к стене, - повторила Луиза. Она набралась больше обычного; Шон вышел, а я повернул лампу.

–  Я тебе показывала, какой была раньше?
– спросила она. Сейчас, в темноте, я не видел ее лица. Она вынула карточку.
– Уже показывала?

–  Ты в этой гостинице всем показывала.

Шон вернулся; пододвинул к себе корзину и стал рвать какие-то бумаги.

–  Что это, Шон?
– спросил я его.

–  Наши с тобой беседы, - сказал он.
– Я их записывал.

Он брал листок за листком и методично рвал, а Луиза подошла к нему и протянула свою фотографию.

Шон, не взглянув на снимок, разорвал его на кусочки и бросил в корзину.

–  Сделать тебе чаю, Луиза?
– спросил Гарри.
– Чай здорово помогает. Полфунта.

Она взяла лампу, стоящую на столе, и осветила свое лицо, а мы все отвернулись.

–  Ты уверен, Гарри? Посмотри на меня и хорошенько подумай, что мне может помочь.
– Она подняла руку.
– До свидания всем, - сказала. Пошла наверх и по дороге столкнулась с Робертом.
– Уезжаешь?
– спросила она.

–  Нет, что ты! Остаюсь и буду каждый месяц получать столько же, сколько ты. Первая красавица в нашем городе.

Она ушла, а Роберт спустился вниз; он уже был потный и вздрюченный. Посмотрел на Шона и как-то сразу успокоился.

–  Дайте-ка сюда лампу, - сказал он. Взял лампу и осветил ею лицо Шона. Но зрачки Шона остались неподвижными, и после третьей попытки Роберт отставил лампу.
– Звони в психушку в Бат-Яме, - сказал он Гарри.
– Этот уже готов.

–  С чего ты решил?

–  Как с чего? Я по образованию врач.

–  Ты никогда об этом не говорил.

–  А что, обязан был? Нет. Мне за это не платили. Скажи спасибо, что сейчас сказал.

Гарри стал звонить в больницу; а сверху двое снесли Луизу, и мы увидели, что у нее перерезаны вены.

–  Ничего страшного, - сказал Роберт.
– Она такое видела только в кино. На самом деле это совсем не просто. Пошли.
– Он обратился ко мне: - Бери пташку и идем.

–  Какую пташку?

–  Собаку. Я ошибся. Что, нельзя один раз ошибиться? Этот спятил, та вздумала с собой покончить…

–  Я останусь с ним, - сказал я.

–  Зачем?

–  Хочу что-нибудь для него сделать.

–  Ты уже все для него сделал. Зачем она ему сказала? Хоть убей, не понимаю. Ведь я такого не придумывал, согласись.

–  Ты велел мне ее шворить?

–  Да. Но не понимаю, зачем было говорить. Это же глубоко интимные вещи. Возможно, даже святые. Нам бы жить было не на что, если б на свете не существовало подобных вещей. Нехорошо с ее стороны. Хоть бы у меня спросила.
– Он подошел к Шону и приложил ему окурок к руке.
– Отсутствие рефлексов. Этого я и боялся.